Каролина Викторовна поправила нитку жемчуга перед зеркалом. Жемчуг был настоящий, морской, доставшийся ей от прабабушки, которая еще застала дореволюционные салоны. Сама Каролина, заслуженный педагог по музыкальной теории, считала себя последним оплотом высокой культуры в этом шумном и пошлом времени.
В квартире стоял запах старых страниц, сушёной вербены и дорогих духов «Белая ночь» — единственная слабость, которую она себе позволяла. Но сегодня этот благородный аромат перекрывал резкий запах пустырника.
— Мам, нам пора выходить, — тихо произнёс Семён. Он стоял в дверях в новом пиджаке, который сидел на нём угловато. Семён всегда сутулился, будто извиняясь за свой высокий рост.
Каролина Викторовна медленно повернула голову. Её стальной взгляд скользнул по сыну.
— Куда так нестись, Семён? На казнь?
— Мам… Это же моя свадьба.
— Это не свадьба, — холодно произнесла она, натягивая перчатки. — Это провал нашего рода.
Она вышла, отстукивая каблуками, которые берегла больше двух десятков лет. Семён тяжело вдохнул и последовал за ней. Он любил Леру безоглядно, но мать, чей авторитет давил на него всю жизнь, внушала ему почти детский страх.
Ресторан выбрали не Каролина. Разумеется. Если бы выбирала она — был бы камерный зал и рояль. Но новая родня — «эта сторона», как она говорила, — настояла на просторном зале с музыкой и обильным столом.
Когда они вошли, Каролину передёрнуло. Шум, визг, тётки в блёстках, мужики с красными лицами.
— Проходите, сватушка! — к ней поспешила круглолицая женщина с добрым, хоть и простым лицом. На ней было яркое платье, которое Каролина мысленно назвала «обивкой для дивана». Это была Надежда, мать невесты.
Надежда раскинула руки, собираясь обнять сватью, но Каролина выставила вперёд сумочку.
— Добрый вечер, — произнесла она ледяным голосом и прошла мимо.
Лера была чудо как хороша. Молодость сложно испортить, даже если платье куплено на стихийном рынке. Она смотрела на свекровь с робкой надеждой. Лера была простой девушкой из рабочего посёлка, приехавшей учиться на фельдшера. Там, в больнице, где она подрабатывала санитаркой, и познакомилась с Семёном — он попал туда с аппендицитом.
Вечер тянулся для Каролины как мучение. Она сидела прямо, почти не притрагиваясь к блюдам. Когда пошли тосты, шум стал оглушительным. Родня Леры пела, плясала, кричала «Горько!».
Надежда, раскрасневшаяся от танцев, подошла к молодым с подносом бокалов.
— А теперь мамы поднимут за счастье детей! — провозгласила она в микрофон. — Идите к нам, Каролина Викторовна!
Зал зааплодировал. Каролина поднялась и подошла. Надежда протянула ей полный бокал шампанского.
Каролина глянула на бокал, затем на Надежду, потом на Леру. В зале стихло.
Она демонстративно отвернулась.
— Мы — образованные люди, а они кто? Дворовые? — прошипела она сыну, и её услышали многие. — Я не стану пить из рук женщины, которая наливает шампанское, как компот.
Семён вспыхнул. Лера побледнела, её глаза мгновенно наполнились слезами. Надежда замерла с протянутым бокалом, как обиженный ребёнок.
— Мам… — выдохнул Семён.
— Я ухожу, — громко сказала Каролина. — У меня разболелась голова от этой… вакханалии.
Она ушла, оставив сына между унижением и жалостью к жене.
Первые годы молодые жили на съёмной квартире. Каролина заявила, что ноги «посёлочной девки» в её доме не будет.
Лера старалась. О, как она старалась. Она передавала свекрови через мужа пироги (которые выбрасывались со словами «слишком жирно»), вязала носки (они «кололись и пахли сараем»). Лера доучилась, стала медсестрой в реанимации. Тяжёлая работа, но она любила помогать людям.
— Санитарка, — презрительно говорила Каролина подругам. — Мой сын, инженер, связался с женщиной, которая утки выносит. Позор.
У Каролины была ещё дочь — Жанна. Вот она — гордость. Жила в столице, носила бренды, ездила к матери раз в год и жаловалась на отсутствие приличных домработниц.
— Жанна — утончённая натура, — говорила Каролина соседкам. — А у Семёна… приживалка.
Когда родился Мишка, Каролина даже не пришла на выписку. «Микробы». Внука видела редко, и каждый раз ворчала:
— Ничего не трогай! У тебя руки, как у матери — грубые.
Лера всё терпела.
— Она же твоя мама, — говорила она мужу.
— У неё вместо сердца гранит, — отвечал Семён.
Прошли годы. Каролине стало семьдесят восемь. Артрит искривил пальцы, зрение ухудшилось.
Жанна уехала жить на Кипр, звонила раз в месяц и присылала деньги «на лекарства».
Однажды Каролина поскользнулась на ступеньках — перелом шейки бедра. Операцию делать нельзя. Лежать.
Семён метался, Жанна сказала «наймите сиделку». Но подходящую сиделку найти не удалось.
Каролина изводила всех придирками.
Через месяц её забрали домой — лежачую.
Однажды вечером она лежала в темноте, мучаясь от жажды. Стакан рядом, а дотянуться невозможно. Страх подступал к горлу.
Дверь открылась. Быстрые шаги.
— Каролина Викторовна? Вы не спите?
Это была Лера.
Каролина хотела оттолкнуть её, но смогла только прохрипеть. Лера включила ночник, ловко приподняла свекровь, принесла воду, дала пить маленькими глотками.
Потом переодела, обработала кожу, поменяла постель. Её сильные, тёплые руки делали всё без тени брезгливости.
— Сейчас разогрею вам суп, — сказала Лера. — Семён говорил, вы почти не едите.
Каролина едва слышно спросила:
— Зачем ты пришла?
— Потому что вам плохо, — просто сказала Лера. — И потому что вы мама моего мужа.
Когда Каролина расплакалась, Лера только поправила одеяло:
— Ничего, мы вас поставим на ноги. Я таких поднимала.
И поставила. Через полгода Каролина уже ходила с ходунками.
Она прожила у сына ещё пять лет. За это время узнала, что Лера печёт лучшие пироги, что внук мечтает стать архитектором, что в этой простой семье больше тепла, чем было у неё за всю жизнь.
Жанна так и не приехала. Даже на похороны.
На поминках всё было тихо. Надежда встала и сказала:
— Хорошая была женщина Каролина Викторовна. Суровая, но справедливая.
Лера сидела уставшая, Семён держал её за руку.
На столе рядом с фотографией Каролины стоял стакан воды, накрытый хлебом. А в серванте блестел хрустальный бокал, который она когда-то отвергла.
Хрусталь был холоден и пуст. А в простом стакане — вода. Жизнь.
Лера посмотрела на фотографию.
— Земля пухом, мама, — тихо сказала она и отпила глоток простого компота.