— Ничего невозможно разыскать в этом доме! — возмутился муж. — Где сито?!
Кирилл стоял с пачкой макарон и глядел на меня так, словно я спрятала от него тайну мироздания.
— В тумбочке слева от раковины, третья полка, — подсказала я, продолжая гладить его рубашки.
Кирилл потрусил на кухню, хлопая дверцами.
— Да где же оно?! — гаркнул он спустя минуту. — Подойди, я не нахожу!
Я проводила утюгом по воротнику его синей клетчатой рубашки, купленной на распродаже три года назад, и неожиданно поняла: всё, предел наступил. Хватит.
Началось всё, впрочем, вовсе не с рубашки и не с сита, а с собаки — нашего кокер-спаниеля Лаки, которого дети выпросили год назад, клянясь заботиться о нём ежедневно. Ну-ну…
Естественно, вся ответственность легла на меня. Я поднималась в шесть утра и выводила Лаки на улицу. Кирилл в это время раскидывался на кровати и дремал — ему же к девяти на работу, а я…
Ну я же «дома сижу», как он любит выражаться.
Вернувшись, я мыла собаке лапы, затем кормила её и принималась за завтрак.
Дочке Маше подавай блины, потому что «от каши её мутит». Сыну Пете требуется запеканка. Потом я одевала Петра, слушая его стенания про садик, и отвозила к воспитательнице.
Муж ел всё подряд. Поев, уходил на работу, а я бралась за домашние дела и параллельно отвечала на рабочие письма. Я официально трудилась удалённо — переводила техническую документацию. Скука смертная, но деньги платят…
Кирилл же работой это не считал. «Раз в офис не ездишь — значит, не работа». И вообще, по его мнению, существуют дела «мужские» и «женские». Мужские — достать шуруповёрт раз в год. Женские — всё остальное.
Я гладила его привычную синюю рубашку, смотрела на эти переплетённые ниточки и вдруг увидела себя как будто со стороны. Тридцать четыре года, высшее образование, два языка, а стою и проглаживаю одежду человеку, который не способен обнаружить сито в кухне, где живёт восьмой год.
Я позвонила Лене, своей подруге, которая заведует отделением в поликлинике. Она три года, как развелась, и теперь сама по себе.
— Лён, — произнесла я, — сделай мне какую-нибудь справку… любую. Мне нужен перерыв.
— Опять Кирилл? — крякнула она.
— Он. Мне срочно надо свалить в пансионат. Хоть на пару недель.
Лена вопросов не задавала. На следующий день у меня была справка, где было написано, что мне требуется санаторно-курортное лечение. Я забронировала путёвку. Деньги взяла из общей копилки — той самой, что собирали на новый телевизор.
Когда Кирилл вернулся с работы, я сидела на кухне, пила чай и читала отзывы о пансионате. Он заглянул через плечо.
— Это что?
— Пансионат. Я туда еду лечиться. Послезавтра.
— Как это… уезжаешь?! А я? А дети?!
— А что дети? Ноги есть, руки есть, голова тоже. Справишься.
Он сначала не поверил, а потом понеслось…
— Ты! Как ты смеешь?! Ты безответственная мать!
— Через две недели вернусь, — спокойно повторила я.
— Через сколько?! Да ты в себе?!
— Через две.
— Я тебя не отпущу! Паспорт заберу!
— Обращусь в полицию, — предупредила я.
После этих слов он резко угомонился.
На следующий день я собрала чемодан. Кирилл, вернувшись, снова взвился:
— Марина, ты что, всерьёз?! А Лаки? А Петю в сад кто понесёт?
— Ты. Поднимешься в шесть, выведешь Лаки. В семь разбудишь Машу, пожаришь ей блины, иначе она не ест. В восемь отвезёшь Петю. Потом на работу. По дороге домой — заберёшь Петю. Потом уроки Маши, ужин, посуда, вечерняя прогулка с собакой и укладывание детей.
Он позвонил своей маме. Та выпросила трубку и начала причитать, что я «ужасная жена». Я молча отпивала чай и думала о соляной комнате в пансионате, где никто не указывает, какая ты плохая.
Свекровь в итоге согласилась пожить с ними.
— Отлично, — сказала я.
Я уехала рано утром. Лаки проводил до двери.
Первые три дня я просто отсыпалась. Никаких блинов, никакого «где лежит». На четвёртый день позвонил Кирилл:
— Мама уехала! Сказала, давление, не выдерживает!
Я чуть не расхохоталась. Свекровь продержалась ровно три дня — ровно мою норму.
— Марин, Петя плачет без остановки. Маша со мной не разговаривает. Собака загадила коридор. У меня завтра встреча, а я не умею гладить рубашки…
— Освоишься, — сообщила я и отключилась.
Звонки продолжались.
— Где Машины колготки?
— Как запускается стиралка?
— Петя суп не хочет, что делать?
— Почему пёс ноет?
На десятый день он прислал фото из кафе с подписью: «Учимся существовать без мамы». Манипуляция, конечно. Но сердце ёкнуло.
Я позвонила Маше.
— Ма, ты когда вернёшься? — спокойно.
— Через неделю с небольшим.
— Папа вчера борщ варил. Получилась вода с капустой.
— И как он?
— Злой. И усталый. Уснул прямо на диване.
Я ходила на массаж, плавала, гуляла, читала. Познакомилась с женщинами. Половина — такие же беглянки, сбежавшие «подлечиться». Мы делились историями: у одной муж двадцать лет не знал местоположение аптечки. У другой супруг не представлял, где хранятся его носки. Клуб анонимных жён-навигаторов…
— Ничего, — улыбалась старшая из нас, Раиса. — Иногда полежать — полезнее всего.
Мы не спорили.
Когда я сказала мужу, что скоро возвращаюсь, он пообещал встретить. И встретил — измученный, как после смены в шахте.
— Как ты могла так поступить?! Я еле выжил!
— А я не «еле», — усмехнулась я. — Ты прожил так две недели, а я куда дольше.
— Но я… я думал… это же твоё, женское, ну… нормальное…
— Правда? — прищурилась я. — Ну смотри: если что, могу ещё на месяц рвануть «подлечиться».
Не скажу, что всё изменилось в один миг. Но теперь Кирилл хотя бы ориентируется в доме. И Лаки мы выгуливаем по очереди.
И, знаете… может, и правда через пару месяцев ещё махнуть куда-нибудь?