Анна Степановна появлялась без звонка, без предупреждения, словно имела на это право. Кира всякий раз ловила себя на мысли: муж остался в прошлом, развод давно поставил точку, а вот его мать — будто намеренно тянула их общее прошлое обратно в её жизнь.
В тот день Кира застала её прямо на кухне. В руке она держала телефон, на экране которого застыл кадр: пожилая женщина открывает дверь её квартиры и входит внутрь.
— Анна Степановна, вы понимаете, что это уголовная статья? — голос дрожал, но Кира старалась держаться жёстко. — Незаконное проникновение.
Женщина сидела на краю стула, сутулая, руки в коричневых пятнах покоились на коленях. Лицо казалось маской — ни смущения, ни злости.
— Ну и заявляй, — бросила она, глядя в пол. — Пусть посадят. Всё равно здоровье ни к чёрту.
Киру захлестнула волна злости. Она слишком хорошо знала это чувство: то самое, что годами сопровождало её брак с Артёмом. Мать мужа приходила как к себе домой, раздавала советы, устраивала проверки — и всегда оставляла после себя ощущение чужого присутствия. Тогда Кира мечтала, что развод избавит её хотя бы от этого. Но оказалось, что прошлое умеет возвращаться.
Началось всё с мелочей. Вечером, вернувшись после родительского собрания, Кира заметила: кружка с портретом Гаусса стоит не там. Она помнила, где оставила её утром, потому что помнила всё — до пылинки.
Через пару дней яблоки в вазе оказались аккуратно выстроены по размеру. Подушки на диване были взбиты иначе. В холодильнике чувствовался запах чужой еды — старческий, тяжёлый, с лавровым листом.
Она пыталась убедить себя: это усталость, перегруз, работа в школе выматывает. Но когда исчезла половина кастрюли супа, сомнения закончились.
Камеру Кира заказала в интернете. Маленький будильник с глазком. Поставила напротив входной двери, подключила к телефону.
На третий день, прямо во время урока, телефон завибрировал. Она взглянула — и кровь застыла. Анна Степановна спокойно открыла её дверь и вошла. В сумке — термос и свёртки. Словно она хозяйка.
Кира, задыхаясь, отдала класс на «самостоятельную» и выбежала в коридор. Смотрела запись: старуха ставит чайник, раскладывает бутерброды, наливает чай. Сидит за столом уверенно, будто всегда тут жила.
Вечером Кира не пошла домой. Села в кофейне и смотрела видео снова и снова. Анна провела в квартире несколько часов: ела, мыла посуду, смотрела телевизор, прилегла и даже подремала. Перед уходом всё убрала и закрыла дверь ключом, который Кира так и не забрала после развода.
На следующий день Кира решила встретить её лицом к лицу. Замок щёлкнул почти в то же время. Женщина вошла, как всегда, уверенно. Кира сидела в спальне, слушала шаги. Когда звякнула ложка о тарелку, она вышла.
Анна ела суп прямо из Кириной тарелки. Увидев её, побледнела, но взгляд быстро снова стал каменным.
— Ну что, поговорим? — спокойно спросила Кира.
Сначала та отмахивалась, но потом заговорила. Голос был усталый, монотонный:
— Соседи новые. Молодые. Коммуналку скупают, а я не продаю. Вот и издеваются: ночью музыку включают, дверь чем-то мажут, рыбу тухлую подбрасывают. Говорят: «Съезжай к детям». А какие дети? Артём с женой не пускают. Говорят, от меня старостью пахнет.
Кира почувствовала, как что-то сжимает горло. Воспоминания нахлынули: молодость, начало брака, диван, который они когда-то вместе покупали. Тогда Анна казалась почти идеальной свекровью, внимательной и тактичной. Потом всё изменилось. И Кира устала от её постоянного присутствия.
— Но зачем ко мне? — спросила она.
— У тебя тихо, — ответила Анна просто. — Тут каждая вещь знакомая.
Кира вздохнула. Злость боролась с жалостью.
— Слушайте, давайте так. Хотите приходить — приходите днём. Но только с моего разрешения. И ключ верните.
Анна подняла глаза. В них мелькнула благодарность, но тут же исчезла. Она достала ключ, медленно сняла со связки и положила на стол.
— Суп у тебя пересолён, — сказала на прощание. — И лавровый лист не убираешь. Горчит.
Когда дверь закрылась, Кира осталась стоять в коридоре, сжимая в руке тёплый ключ. Вода капала из крана. В гостиной скрипнул старый диван, будто напоминая: всё ещё здесь, всё ещё работает.
Она понимала: завтра Анна всё равно придёт. Сядет на этот диван, включит телевизор, достанет термос и бутерброды. Потому что у неё нет другого места, кроме этой квартиры.
И, может быть, это правильно. Потому что в конце концов, они обе — просто одинокие женщины в огромном городе, который редко бывает добрым.