Забытый смартфон мужа развеял все иллюзии. Я нажала на «принять вызов» — и застыла: женский голос по ту сторону казался до болезненного привычным…
Помню лишь, как дорога тянулась бесконечной темной полосой, встречные фары больно резали взгляд, а стеклоочистители размеренно шуршали по лобовому. Было ощущение, что за рулём сижу не я, а какая-то другая женщина в моём теле — холодная, собранная, чужая. Та, прежнюю меня, оставила в коттеджике под номером семь, среди смятой постели и пустых бокалов.
Когда я вкатилась в город, часы на панели показывали почти полночь. Я могла свернуть к дому, который по инерции всё ещё называла «нашим». Но внутри всё сжалось, и рука сама повернула рулевое колесо в другую сторону. Я помчалась к маме.
Мама обитала в старой хрущёвке на противоположном конце города. Я сто раз уговаривала её перебраться поближе, клялась, что когда-нибудь купим ей квартиру рядом, помогала с ремонтом. Но она упрямо держалась за облезлые стены, знакомый до мелочей двор и соседку тётю Нюру, с которой по вечерам сидела на кухне с чаем.
У подъезда было сыро и темно. Я с удивлением поняла, что набираю код домофона на чистом автомате: пальцы сами находили нужные кнопки, будто не прошло десяти лет, за которые я стала появляться здесь всё реже. Лифт, разумеется, стоял мёртвый. Я поднялась на четвёртый этаж, стараясь унять дрожь в ногах.
Мама отозвалась почти сразу — наверняка не спала. Она всегда плохо засыпала, пока не услышит короткое: «У меня всё ок» по телефону. Сегодня я не позвонила.
— Ритка? — в её взгляде мелькнуло удивление, которое моментально сменилось тревогой. — Доча, что произошло?
За её плечом, в узком зеркале в коридоре, я увидела своё отражение — бледное лицо, размазанная тушь, глаза, расширенные, как у загнанного животного. И именно в этот миг меня прорвало. Я разрыдалась — громко, судорожно, не в силах сложить из слов ни одной фразы.
Мама молча притянула меня, прижала к груди, как маленькую. Пахло чем-то до боли родным — её кремом для рук, выстиранным бельём и настойкой, которую она последнее время слишком часто принимала «для нервов». Она не стала допрашивать. Просто проводила ладонью по моей спине и шептала:
— Тише, доченька, тише. Выплачься, а потом уже расскажешь. Всё, что сможешь. Или ничего. Главное — дыши.
Я всхлипывала, уткнувшись ей в плечо, и думала, насколько же нелепо устроена жизнь. Когда-то, в шестнадцать, я сидела на этой же кухне и ревела из-за того, что Илья из параллели поцеловал мою подругу Катю. Тогда мне казалось, что вселенная развалилась. Мама варила мне кофе с молоком, совала в руки бутерброды и повторяла, что пройдёт пара недель — и я даже имя его забуду. Так и вышло. Имя Артёма, наверное, тоже когда-нибудь сотрутся из памяти. Но точно не сегодня.
До рассвета мы не отходили от кухонного стола. Я вывернула наружу всё. Про звонок. Про голос Марины. Про Сосновый бор, их «гнездо» и переписку, которая, как лезвие, разрезала моё самолюбие. Мама слушала, иногда глухо охала, иногда покачивала головой. В её глазах нарастала не просто злость — настоящее, остреее, чем у меня, сочувствие и боль.
— Я же его всегда уважала, — наконец произнесла она, наливая мне уже третью кружку чая. — Всегда твердили, что он тебя любит. Видела, как он вокруг тебя крутится, как смотрит. Но, видишь, человек внутри — как закрытый шкаф. Не догадаешься, что там на самом деле. А Маринка… — мама осеклась, плотно сжав губы. — От неё уж точно такого не ожидала. Вы же у меня с детства, считай, вместе.
— С первого класса, — выдохнула я. — Помнишь, она ко мне за парту пересела, когда пацаны дразнить начали? «Ритка-вешалка»… Она тогда меня защитила. С тех пор — не разлей вода.
Перед глазами всплыл школьный двор, облупленный турник, визгливый мальчишеский смех и маленькая худющая девчонка с двумя торчащими косичками, которая решительно встала между мной и гурьбой хохочущих одноклассников.
— Теперь понятно, почему она вечно «занята», когда я звала её в кино, — горько усмехнулась я. — И почему в последнее время так часто интересовалась: «Ну что вы с Артёмом? Всё гладко? Он не обижает?»
Мы перебирали в памяти моменты с Мариной — как она помогала мне выбирать свадебное платье, носила тяжёлые сумки, когда мы с мамой переезжали, как рыдала, когда я потеряла ребёнка на пятом месяце. Тогда казалось, будто она переживает ещё сильнее меня.
Теперь всё это воспринималось дешёвой декорацией.
— Ладно, — мама резко отодвинула стул и поднялась. — Сейчас не момент разбирать её по косточкам. Главное — ты. Что собираешься делать дальше, Рит? Возвращаться к нему станешь?
От самого вопроса меня повело.
— Нет, — я произнесла хрипло, но твёрдо. — Там возвращать уже нечего.
Мама кивнула, словно этого и добивалась.
— Тогда так: во-первых, остаёшься у меня. Столько, сколько потребуется. Завтра поедем к вам, заберём твои вещи. Не всё, только то, без чего не обойдёшься. Остальное пусть пылится. Во-вторых, тебе нужен толковый адвокат. Не для расправы, а чтобы тебя не ободрали до нитки. Ты десять лет вкладывала себя в этот союз. Квартира приобретена в браке — значит, делить будете. Ясно?
Меня как будто обдало ледяной водой: кроме чувства унижения и боли, существует ещё и бытовая реальность. Ипотека, квитанции, платежи за коммуналку, общий счёт, куда мы складывали деньги «на ребёнка, если вдруг получится». Что он с этим сделает? Уже успел растащить? Спрятал? Перекинул на свои счета?
Грудь сдавило новой волной тревоги.
— Я даже не думала об этом, — прошептала я. — Совсем.
— А пора, — мама сунула передо мной тарелку с вязкой манной кашей, как в детстве. — Ешь. Силы тебе потребуются. Наплакаться ещё успеешь. Сейчас надо включаться и действовать.
Утром меня вывел из сна звонок. Телефон, который я вечером так и не достала из сумки, вибрировал на табуретке у кровати. На экране горело имя «Артём».
Я долго разглядывала эти пять букв, словно впервые вижу. Можно было сбросить. Можно было даже ответить и выслушать очередной набор оправданий — привычное «ты не так поняла, всё сложнее, ты у меня главная». На секунду промелькнула жалкая мысль: вдруг он скажет, что с Мариной поставил точку? Что это был «срыв»? А я… А я что? Вернусь? Сделаю вид, будто ничего не случалось?
От одной этой картины стало гадко.
Я нажала «отклонить» и тут же занесла его номер в чёрный список. Потом вспомнила про его рабочий телефон, мессенджеры, почту. Мир вдруг превратился в сеть невидимых нитей, связывающих нас, и каждую предстояло аккуратно перерезать.
Через полчаса Артём уже колотил в мамину дверь. Я узнала его шаги на лестнице — он всегда поднимался впопыхах, чуть цепляя носками ступени, будто боялся не успеть прожить.
— Рита, открой, — хрипловатый от волнения голос слышался с площадки. — Я знаю, что ты здесь.
Я стояла в коридоре в мамином старом халате и ощущала, как внутри всё сжимается. Мама выглянула из кухни, вопросительно вскинув брови.
— Отпереть? — прошептала она.
— Открой, — таким же шёпотом ответила я. — Но говорить буду я. Ты просто будь рядом.
Мама нехотя повернула ключ. Артём буквально ворвался в квартиру. Остановился, увидев меня. За одну ночь он будто осунулся — тёмные круги под глазами, небритые щёки с пробивающейся сединой, рубашка расстёгнута лишней пуговицей.
— Рита… — он потянулся ко мне, но я отступила.
— Не приближайся, — удивительно ровным тоном произнесла я. — Давай сразу. Я не буду кидаться на тебя с кулаками и орать. Но и к груди тебя не прижму. Мы уже чужие.
Он сглотнул.
— Я… Я могу всё пояснить. То, как ты вчера… появилась… Я собирался сам тебе рассказать. Честно. Просто… не успел.
— То есть, если бы я опоздала на денёк, — я скривилась, — ты героически признался бы? Когда? После шампанского или после ночи с ней?
Он опустил взгляд.
— Это ведь не сразу… — начал он и тут же сбился. — Сначала мы просто переписывались. Ты же помнишь, как нам было тяжело после… — он не договорил про потерянного ребёнка. — Ты замкнулась, ушла в себя. Я тоже. А Марина оказалась рядом. Она… ощущала всё по-другому.
— А я, значит, нет, — констатировала я. — Набор стандартных оправданий выучил? «Ты меня не понимала», «я чувствовал себя одиноким», «так вышло само».
— Ничего само не сложилось, — неожиданно жёстко произнёс он. — Я влюбился в Марину. Не сразу, но… да. В какой-то момент осознал, что существую на две жизни. С тобой — привычка, долг. С ней — будто воздух.
Эти слова резанули сильнее факта измены. С тобой — привычка. Значит, десять лет брака, обещания, общие планы, попытки завести ребёнка, походы по врачам — это «привычка». А вот там — «жизнь».
— Тогда зачем ты здесь? — спросила я тихо. — Раз всё так ясно. Или «воздух» с ней не такой свежий, когда надо отвечать за поступки?
Он поморщился.
— Марина не хотела ломать тебе судьбу, — выдохнул он. — Просила подождать, найти мягкий способ… Ты не должна была узнавать так.
— То есть я ещё и сценарий вам сорвала, — усмехнулась я. — Простите, что не вписалась в вашу постановку.
Мама, до этого молча маячившая рядом, вдруг вмешалась:
— Молодой человек, — её голос был ледяным. — Вам, наверное, кажется, что вы тут разумные речи произносите. Но вы вообще понимаете, ЧТО вы натворили? С КЕМ? Со своей женой. И с её близкой подругой. — Она специально выделила «близкой». — Вы сразу предали двоих. Это не «любовь так сложилась». Это подлость.
Артём вспыхнул.
— Галина Ивановна, я вас очень уважаю, но вы не владеете всей картиной…
— И узнавать не горю желанием, — оборвала мама. — У меня одна дочь. И я вижу, как она превращается из живого человека в тень. Этого достаточно.
Я вздохнула.
— Мам, давай без тебя, — тихо сказала я и впилась взглядом в Артёма. — Ты говоришь, полюбил её. Допустим. И что дальше? Ты добиваешься развода?
Он замялся, отвёл глаза, провёл ладонью по волосам — старый его жест, когда нервничает.
— Я… не уверен, — признался он. — Думал, у нас есть время всё разложить по полочкам. Я не хотел причинять тебе боль. Хотел сохранить нормальные отношения, помогать тебе… финансово, морально…
— Моральная опора из тебя так себе, — перебила я. — За деньги не переживай, помогать будешь, хочешь ты этого или нет. С этим мне юрист поспособствует. А вот в остальном… Обойдусь как-нибудь.
Он побледнел.
— Ты что, собираешься разводиться через суд? Зачем? Мы же можем… по-человечески договориться. Без этих разборок, адвокатов.
— Затем, что десять лет я делила жизнь с человеком, который спокойно лгал мне в глаза и параллельно спал с моей подругой, — спокойно дала я ответ. — У меня больше нет причин доверять тебе на слово. Ни в чём. В том числе в вопросах денег, квартиры и машины. Поэтому дальше всё только на бумаге. И да, — я чуть склонила голову, — я подам иск о разводе с указанием твоей вины. Пусть хоть в документах будет чётко записано, кто кого предал.
Он сжал пальцы в кулаки.
— Рит, не лепи из меня чудовище, — глухо проговорил он. — У нас тоже было много хорошего. Я не хочу, чтобы всё свелось к одной истории.
Я хрипло рассмеялась.
— «К одной истории»? — если бы руки не дрожали, я бы, наверное, захлопала. — Год тайной переписки, встречи по гостиницам и «гнёздышкам» — это, по-твоему, одна история? Знаешь, что самое смешное? Одноразовую измену я, возможно, смогла бы пережить. С случайной бабой из бара, с коллегой после корпоратива. От отчаяния, от алкоголя, от кризиса сорока лет. Но ты выбрал не случайную. Ты выбрал её. ЕЁ, понимаешь? Человека, который ел за моим столом, знал все мои страхи и мечты. Это не «история». Это тщательно выстроенное предательство.
Он опустил голову. Мне вдруг стало его почти жалко — не как мужа, а как растерянного подростка в теле взрослого мужчины.
— Я дам знать, когда подам на развод, — добавила я. — А сейчас… Уходи, пожалуйста. И без дальнейших «объяснений». От них только тошнее.
Он хотел что-то добавить, но лишь дёрнул щекой, развернулся и вышел. Хлопок двери прозвучал, как точка в конце затянувшегося, мучительного предложения.
Адвоката мы нашли через знакомую маминой соседки. Невысокая сухощавая женщина лет сорока с жёстким взглядом и светлыми волосами, стянутыми в тугой пучок, оказалась гораздо мягче, чем выглядела.
— Поверьте, вы не уникальны в этой беде, — произнесла она, быстро просматривая бумаги. — Хорошо, что вы пришли сразу, не стали тянуть. Это даёт вам фору.
Оказалось, что за ту самую ночь, пока я носилась по трассе, Артём уже успел перекинуть часть наших накоплений на свежий вклад. Полностью спрятать не получилось — операции всё равно фиксируются.
— Если попробует дальше хитрить с деньгами — хуже только себе сделает, — сухо прокомментировала юрист. — Судьи не любят, когда кто-то начинает суетиться со счетами сразу после скандала.
Слушая её, я впервые за несколько дней почувствовала не только горечь, но и странное холодное удовлетворение. Раз уж моя жизнь разлетелась на осколки, пусть хотя бы закон будет на моей стороне.
По ночам, когда мама засыпала под бубнение телевизора, я лежала на раскладном диване в комнате, где табелями висели мои школьные грамоты, и возвращалась мыслями назад. К началу истории.
Мы с Артёмом пересеклись на корпоративе компании, куда я только устроилась. Он уже руководил отделом, я была зелёным менеджером по продажам. Высокий, уверенный, с лёгкой улыбкой, от которой у женщин сдавали ноги. Он позвал меня на медленный танец, а через неделю — на свидание. Я влюбилась стремительно, до головокружения. Для девчонки из обычной семьи, без отца, с мамой-труженицей такой мужчина казался выигрышным билетом в «нормальную жизнь».
Марина тогда прыгала вокруг, как ребёнок:
— Ритка, ты осознаёшь, КТО на тебя запал? Ты у нас теперь почти королева!
Она искренне радовалась. По крайней мере, так тогда выглядело.
Через год мы расписались. Свадьба была скромной, но душевной. Марина стала свидетельницей, носилась с букетом и ревела, когда мы с Артёмом произносили обещания. Именно она помогала мне накануне — красила ногти, заплетала косу, уверяла, что я — самая красивая невеста.
— Если он хоть раз тебя обидит, — полушутя погрозила она, чокнувшись бокалом шампанского, — я лично ему нос накручу.
Я улыбнулась, вспоминая это. Хотелось держаться за мысль, что хотя бы в тот момент её слова были искренними.
Дальше пошли годы. Со стороны — обычные. Работа, редкие отпуска, попытки зачать ребёнка. Сначала мы не переживали: «Успеем ещё». Потом, когда мне стукнуло тридцать два, начались забеги по клиникам. Анализы, гормоны, уколы, бесконечные очереди. Артём поначалу поддерживал, отшучивался, что зато высыпаемся. Потом начинал раздражаться каждый раз, когда тест показывал одну полоску.
— Может, это знак, — как-то бросил он. — Мы и так не в худшей ситуации. Работы выше крыши, у тебя и у меня. Ребёнок — это вообще-то серьёзно. Не уверен, что ты вывезешь.
Эта фраза ударила особенно больно. Не уверен, что я вывезу. Кто у нас вечно всё тянул? Кто стирал, готовил, встречал дома его мать с бесконечными комментариями? Но тогда я промолчала. А вот Марине всё выложила. Сидели на кухне, как всегда, она крутила в руках кружку.
— Мужики, — вздохнула она. — У них все просто: есть — нормально, нет — ещё свободней, никто не орёт. Рит, не загоняйся. Может, правда… не стоит себя до истерики доводить? Жизнь и так идёт.
Теперь, возвращаясь к тому разговору, я слышала её интонации по-другому. Ей самой было за тридцать. И детей у неё не было. Тогда она говорила, что «ещё не время», «карьера важнее». А, может, просто завидовала. Не моему младенцу — которого не существовало. А тому, что у меня был муж, квартира, тот самый «устойчивый мир», которого ей всегда не хватало — девочке из семьи с пьющим отцом и матерью, пропадавшей из дома.
Прошло три месяца.
Развод оказался гораздо более вязким процессом, чем показывают в кино. Заседания переносились, Артём пытался подать встречный иск, предлагал подписать «мировое». Несколько раз присылал длинные письма, поочередно обвиняя то себя, то меня, то судьбу, то Марину, то врачей, то детство. Я читала эти тексты сухим, почти деловым взглядом. Адвокат научила: «Эмоции отдельно. Сейчас — только факты». Где он скрывает доходы, какие «подарки» записаны на него, хотя оплачены общими деньгами, какие кредиты оформляли вместе.
Марина поначалу исчезла совсем. Ни звонков, ни сообщений. Я было решила, что у неё хватило такта. Но однажды вечером, после встречи с юристом, телефон завибрировал. Номер был незнакомый.
— Рита, это я, — Маринин голос дрожал. — Не бросай трубку, прошу. Мне нужно поговорить. Не по телефону. Можно увидеться?
Я молчала так долго, что сама удивилась. Секунды растягивались.
— Зачем? — наконец спросила я. — Что ты хочешь ещё добавить? Ты уже сделала достаточно.
— Я… Я хочу объясниться, — она всхлипнула. — Ты имеешь полное право послать меня. Но дай мне один час. Всего один. Потом я исчезну из твоей жизни, обещаю.
Я так и не разобралась, почему согласилась. Вероятно, где-то глубоко сидела та школьная девочка, которую Марина однажды вытащила из толпы насмешников. Я назначила встречу в маленьком кафе недалеко от маминого дома. В людном месте, чтобы не было желания повышать голос.
Она пришла раньше. Сидела у окна, сжав ладонями чашку с кофе. Без макияжа, похудевшая, глаза опухшие. Я машинально отметила, что предательство красоту тоже не добавляет. Странная, почти злорадная мысль.
— Ты другая стала, — выдохнула она, когда я села. — Какая-то… совсем другая.
— Удивительно, да? — я приподняла бровь. — После такого редко кто остаётся прежним.
Она опустила глаза.
— Я заслужила, — признала она. — Ладно, так. Я не буду выгораживать себя. И врать тоже не стану. Если захочешь — просто встанешь и уйдёшь.
Я промолчала. Внутри было тихо, как после грозы.
— Всё началось… с разговора, — начала Марина. — Помнишь, год назад, после твоего дня рождения, вы с Артёмом сцепились? Ты тогда ко мне ночевать заявилась, всю ночь ревела. Говорила, что он стал холодным, что в постели — как робот, что рядом с ним чувствуешь себя мебелью.
Я помнила. Мы тогда сильно поссорились из-за сорвавшейся поездки к моим родственникам — он в последний момент сослался на «важную встречу». Я вывалила Марине всё накопившееся, включая то, о чём теперь жалела.
— На следующий день он позвонил мне, — продолжила она. — Сначала спросил, как ты. Потом как-то само поехало про ваши отношения. Он признался, что тоже ощущает стену между вами, что боится тебя задеть. Сказал, что ты поменялась. Стала вечно недовольной, усталой, всё вокруг — про врачей и анализы. А ему хочется быть не только кошельком и донором, но и мужиком, которому радуются.
— И ты, разумеется, бросилась спасать, — не выдержала я.
Она кивнула.
— Да. Сначала честно пыталась подставить плечо. Говорила ему, что ты просто вымоталась, что есть две стороны у этой боли — твоя и его. Что тебе нужна поддержка, а не претензии. А потом… — она болезненно дёрнула губами. — Потом мы стали чаще пересекаться. Он заезжал за мной, когда ты была по врачам. Мог подхватить с работы, посидели за кофе. Я видела, как ему тяжело. И в какой-то момент поняла, что мне приятно, когда он рядом. Я ловила себя на том, что жду его звонка. Что с ним легко. Не как с моими очередными неудачниками.
Она взглянула мне в глаза, и впервые я увидела в них не игру, а странную, разрушительную честность.
— Знаю, это звучит мерзко, — тихо произнесла она. — Но я в него влюбилась. Не строила планов, не охотилась специально. Просто однажды проснулась с его именем в голове. Да, я понимала, что он твой муж. Что ты мне как сестра. Я пыталась сопротивляться. Честно. Отшивала, избегала встреч. Но…
— Но «чувства сильнее», — подсказала я. — Классика жанра.
— Не только про постель, — покачала она головой. — Рит, ты можешь считать меня кем угодно, и будешь права. Но рядом с ним я впервые почувствовала безопасность. Не игрушкой на ночь, не запасным вариантом, а женщиной. Он слушал, советовал, помогал с работой. А ты тогда всё глубже уходила в свою боль. И… да… я завидовала. Всю жизнь завидовала. Твоей устойчивости, дому, маме, даже вашим кастрюлям. У меня такого никогда не было. И когда я поняла, что могу хотя бы краешком прижаться к этому миру… я не устояла.
От её признаний было физически мерзко. Я знала её прошлое: скандалы, срывы, мужчины на одну ночь. Но одно дело — сочувствовать подруге. Другое — осознать, что твой дом стал для неё трофеем, от которого она не смогла отказаться.
— Ты могла прийти и сказать: «Рита, я влипла в твоего мужа», — выговорила я, чувствуя, как дрожит голос. — Я, может, свалилась бы в обморок. Но это хотя бы было честно. А ты выбрала самое мерзкое — тайные свидания за моей спиной. Меня выворачивает не столько от того, что вы спали вместе. Люди не собственность, я это давно усвоила. Меня выворачивает от того, что параллельно ты сидела у меня на кухне, пила мой чай и спрашивала: «Ну что вы с Артёмом? Всё хорошо?»
Марина закрыла лицо ладонями.
— Я не собиралась просить прощения, — глухо сказала она. — И сейчас не прошу. Это не подлежит откату. Я только хотела, чтобы ты знала: я не охотилась за ним с первого дня. Не строила заговор против тебя. Я просто… дала слабину. Это не оправдывает, просто объясняет.
— А теперь? — спросила я, неожиданно для себя реально заинтересовавшись. — Сейчас вы вместе? Живёте, планируете детей, ипотеку, поездки в тот самый Сосновый бор?
Она криво улыбнулась.
— Вот тут и смешно, — хрипло произнесла она. — После той ночи, когда ты нас застала, он… собрал вещи и уехал от меня. Сказал, что должен «всё переосмыслить». Что не может быть с женщиной, разрушившей дружбу двух людей. Что боится, будто я повторю то же с ним.
Я моргнула.
— То есть он… бросил тебя? Даже не попытавшись…
— Он трус, — спокойно сказала она. — Я это всегда понимала. Просто закрывала глаза. Он такой, который мечтает, чтобы его любили сразу двое — жена и любовница, привычный быт и огонёк сбоку. А как только надо выбрать — испаряется.
До меня вдруг дошло, что мы обе оказались фигурами в его попытке сбежать от себя. Я — «ответственность и стабильность», она — «страсть и смена декораций». Ни одна из нас не была для него человеком до конца. Скорее, ролью.
— Знаешь, — медленно произнесла я, — раньше я рисовала в голове вашу «дружную семейную жизнь» как кару небесную. Мол, вот сидят теперь двое предателей и наслаждаются. А сейчас… Думаю, самое жёсткое наказание для него — остаться с самим собой. Без меня, без тебя, без иллюзий.
Мы замолчали. Кафе жило своей суетой — люди приходили, уходили, звякали чашки. Наш столик будто выпал из времени.
— Я уеду, — тихо сказала Марина. — Нашла работу в другом городе. Здесь слишком много всего, что напоминает о тебе. О вас. Я только… — она подняла на меня полный слёз взгляд. — Я всегда буду помнить, что ты была для меня самым родным человеком. И что я это разрушила. Если однажды ты сможешь меня простить — это будет чудо. Не сможешь — приму.
Я долго смотрела на неё. На почти-сестру, ставшую чужой. На женщину, которая помогала мне готовиться к свадьбе, а потом разворотила мой брак. На человека со сломанной жизнью, странно похожей на мою.
— Не знаю, смогу ли, — честно ответила я. — Сейчас — точно нет. Может, через десять лет, когда перестанет болеть. А может, никогда. Но… — я вздохнула. — Желаю тебе научиться строить своё счастье не на чужих развалинах. Получится — хорошо. Нет… Ну, это уже будет не моя глава.
Я поднялась. Оставила на столе деньги за чай. Марина не стала останавливать.
Развод оформили через полгода. Суд зафиксировал его вину, квартиру оставили мне, часть кредита он взял на себя — «для искупления». Машину я сама оставила ему — не хотелось больше ничем связываться. Юрист была удовлетворена, мама тоже. Я — нет. Но понимала, что это лучший возможный вариант.
Когда в новом паспорте появился штамп «разведена», я почувствовала… даже не свободу, а пустоту. Будто вырвали здоровенный кусок из моей жизни, и теперь там зияет дыра — свежий шрам, который снаружи уже затянулся, а внутри ещё пульсирует.
Я вернулась к маме, растянулась на диване и уставилась в потолок. Мама хлопотала у плиты, варила борщ, перезванивалась с родственниками, вполголоса сообщая: «Ну, слава Богу, всё решилось». Я же понимала, что для меня всё только начинается.
Первые недели я существовала как в дымке. Уволилась — не могла переступать порог того офиса, где когда-то завязалась моя история с Артёмом. Бывшие коллеги присылали сочувственные сообщения, звали «на кофе, поболтать». Я вежливо отказывалась.
Однажды вечером, листая ленту, наткнулась на статью о женщинах, переживших измену. Потом — на другую. Потом — ещё. Я читала чужие истории: как узнавали, как собирали себя заново, кто сходил с ума от ревности, а кто поднимался и шёл дальше. И вдруг поймала себя на желании… написать. Высказаться не только маме, адвокату и Марине, но и незнакомым людям. Рассказать, каково это — когда нож в спину прилетает из самого центра твоего круга.
Я достала мамин старенький ноутбук, открыла пустой файл и начала печатать. Сначала сухо, почти по протоколу: даты, события. Потом поток понёсся сам собой, будто я наконец отвинтила тугой вентиль. Я строчила ночами, забывая про еду и сон. Писала про тот звонок на «забытый телефон», про Сосновый бор, про мамины объятия, про визит к адвокату. Про то, как ненавидела их обоих и себя за слепоту.
Когда поставила последнюю точку, за окном серел рассвет. Пальцы ныли, глаза щипало, но внутри стало немного легче. Текст был местами неровным, местами — растянутым, где-то — обрывистым. И вдруг мне пришло в голову: а почему бы не выложить это на платформе, где делятся историями?
Так мой рассказ оказался в сети. Без реальных имён, без точных адресов. Просто: «Он уверял, что едет на срочные переговоры…»
Я не ждала реакции. Думала, прочтут пару десятков человек, пожалеют и пролистают дальше. Но через пару дней под текстом уже красовались сотни откликов. Женщины писали: «Как будто про меня», «Спасибо, что нашли силы», «Я тоже узнала об измене из случайного звонка». Кто-то осуждал: «Сама виновата, надо за мужем следить». Но большинство… понимали.
Я отвечала многим. Читала их признания и впервые за долгое время ощутила, что не одна. Что предательство, каким бы личным оно ни казалось, — общая человеческая рана. И что, проговаривая её, мы будто возвращаем себе голос.
Через пару недель мне написали с маленькой онлайн-площадки для авторов. Предложили вести колонку — делиться историями о браках, кризисах, изменах и их последствиях. Я хотела отмахнуться: «Кто я такая, чтобы кого-то учить?» Но редактор спокойно заметила:
«Вы не учите. Вы просто рассказываете. Для многих важно видеть, что кто-то прошёл через похожее и не сломался».
Я согласилась.
Прошёл год.
Я сняла небольшую квартиру недалеко от мамы — жить совсем вместе оказалось тяжеловато обеим. Мы любили друг друга, но постоянно делить пространство — испытание. Я устроилась в редакцию той самой площадки, стала не только писать, но и редактировать чужие истории. Помогала женщинам находить слова. Иногда вечерами мы с мамой садились за стол и вместе читали комментарии к моим колонкам. Мама ворчала: «Опять мужиков разоблачаешь?»
Настоящую точку судьба поставила в декабре, прямо перед Новым годом. Я выходила из офиса с коробкой личных мелочей — это был последний рабочий день перед длинным отпуском, который я решила посвятить исключительно себе. На улице падал крупный снег, укутывая серые улицы белым покрывалом, словно пытаясь замести всё грязное.
Я стояла на ступеньках, вдыхала мороз и вдруг увидела Артёма. Он опирался о свою машину — ту самую, что я ему оставила, — и курил. Завидев меня, дёрнулся, швырнул сигарету в сугроб и пошёл навстречу.
— Привет, Рита, — он выглядел… нормально. Не разбитым, не невероятно счастливым. Просто человеком из моей прошлой жизни. — Я знаю, что ты здесь работаешь. Решил… ну, поздравить с праздниками.
Он протянул пакетик с логотипом дорогой кондитерской. Я по инерции приняла.
— Спасибо, — сказала я. — И тебя.
Мы постояли молча. Слова закончились задолго до этой встречи.
— Слышал, ты пишешь, — неожиданно сказал он, кивнув на мой телефон. — Знакомые скинули ссылку. Про нас.
Я напряглась.
— Про людей, — поправила я. — Там нет имён.
— Я себя узнал, — он криво улыбнулся. — Там слишком много правды. Даже той, в которую я сам себе не хотел признаваться. Особенно про трусость.
Я удивлённо вскинула брови. Признание — от него?
— Я тогда реально струсил, — продолжил он, глядя куда-то мимо. — Испугался ответственности. Перед тобой, перед ней. Самый лёгкий вариант — дёрнуть. Только вот… от себя не дёрнешь, да?
— Не убежишь, — кивнула я.
— Сейчас я один, — он как будто отвечал на невысказанный вопрос. — Марина уехала, ты в курсе. Пытался с кем-то встречаться, но… — он пожал плечами. — Пусто. Наверное, так мне и надо.
Я смотрела на него и понимала: передо мной — чужой. Не враг, не любимый, не «виновник судьбы». Просто человек, с которым у нас был общий кусок пути. И этот кусок уже позади.
— Мне пора, — я перехватила коробку поудобнее. — Машина ждёт.
— Рит, — он сделал шаг вперёд. — А если бы тогда, год назад, я честно пришёл и сказал: «Нам плохо, давай чинить». У нас был бы шанс?
Я задумалась на пару секунд.
— Не знаю, — честно ответила я. — История не умеет «если бы». Но тогда хотя бы какая-то возможность у нас была. А ложь убивает любые варианты. Прощай, Артём.
Я села в такси, ни разу не обернувшись. Машина тронулась, увозя меня от старой жизни.
Вечером я устроилась у себя в квартире. На подоконнике мягко светилась гирлянда, пахло мандаринами и ёлкой — я впервые за много лет купила живое деревце в горшке. На коленях свернулся рыжий кот, которого месяц назад подобрала в подъезде — худой, дрожащий, никому не нужный, как и я тогда. Мы спасли друг друга.
Я открыла ноутбук. На экране висел черновик новой колонки. Заголовок: «Как пройти через предательство и не разучиться доверять». Я перечитала финальные строки:
«Боль не остаётся навсегда. Это не красивый лозунг, а физиология. Раны затягиваются, шрамы светлеют. И однажды вы проснётесь и поймёте, что солнце светит не назло, а просто так. Что утренний кофе снова пахнет приятно. Что музыка вызывает не слёзы, а улыбку. Предательство — не точка в вашей книге. Это лишь конец одной главы. А следующую пишете вы. И только вы решаете, будет ли она счастливой».
Я поставила точку. Захлопнула крышку. Подошла к окну. Внизу мерцал огнями город, люди спешили к своим домам и ёлкам. Где-то там Марина собирала новые пазлы своей жизни. Где-то Артём учился жить с пустотой. А здесь была я.
Я достала телефон. В контактах висел номер, который вчера скинул редактор: «Макс, фотограф. Сделает классные кадры для твоих текстов». Я секунду поколебалась, затем нажала «вызов».
— Алло? Максим? Это Рита. Мы насчёт съёмки… Да, завтра подойдёт. В парке? Отличная идея. До встречи.
Я убрала телефон и улыбнулась своему отражению в тёмном стекле. Я не знала, чем обернётся завтрашний день. Но точно понимала: больше я не боюсь. Ни звонков с незнакомых номеров, ни правды, ни одиночества.
Моя жизнь принадлежала мне. И это был самый дорогой подарок, который я могла себе устроить.