— Дом я оформила на младшего: у него ребятишки, ему важнее, — не отводя взгляда от старшего сына, выдохнула мать. — А ты, Артём, как-нибудь сам…
Фраза осела в кухонной тишине тяжёлым грузом, будто мешок цемента с глухим стуком. Артём уставился на мать — Марию Николаевну — и не сразу сообразил, шутит ли она или и правда решила одним махом зачеркнуть последние пятнадцать лет его жизни. За окном сырой ноябрь лупил дождём по стеклу старого дома — того самого, где он прошлым летом перекрывал крышу, надрывая спину.
— Мам… повтори, — голос у него сорвался, стал хриплым и будто не своим.
Мария Николаевна дёрнула край фартука, упорно пряча глаза. Подняла со стола кружку, пригубила остывший чай и всё-таки посмотрела на него. Во взгляде — знакомая с детства смесь упрямства и неловкой вины, но с бетонной убеждённостью.
— Дом я переписала на Кирилла, — произнесла она жёстче. — У него дети, Артём. Ему нужнее. А ты… ты крепкий, ты ещё наживёшь. И не гляди на меня так.
Артём медленно опустился на табурет. Он не был зверем. Внутри он ощущал себя вымокшей дворнягой: кормили обещаниями, а потом выставили за дверь.
Тридцать семь лет. Ему тридцать семь. И своей квартиры нет, потому что деньги, выходные, силы — всё утекало сюда. В этот «семейный» дом на окраине. Когда отец умер десять лет назад, дом разваливался: стены расходились трещинами, котёл подтекал, участок утонул в бурьяне. Кирилл тогда как раз женился — в первый раз — и махнул на съёмное, бросив: «В этом сарае жить не стану».
А Артём остался. Потому что мать плакала и боялась ночевать одна. Потому что «кто, если не ты, сынок».
Он опустил взгляд на руки — грубые, в мозолях. Он работал прорабом, знал цену кирпичу и поту. Каждый угол дома помнил его ладонь. Он перетянул проводку. Он залил отмостку, месил бетон вручную, чтобы сэкономить матери. Он поднял баню, о которой она мечтала.
— Ему нужнее… — повторил Артём глухо. — У него дети. А я, выходит, без детей — значит, можно без крыши?
— Ну не начинай, — Мария Николаевна всплеснула руками. — Кто тебя выгоняет? Живи пока здесь. Просто бумаги… чтобы потом без волокиты. У Кирилла двое погодков, Оля снова беременная. В двушке тесно, ипотеку не тянут. А ты один. Тебе много ли надо?
— Мне надо честно, мам, — тихо ответил он. — Я десять лет тут пахал. Я вложил сюда больше трёх миллионов. Хочешь — чеки принесу.
— Ой, началось! — она отмахнулась. — Чеки он мне будет предъявлять! Матери родной счёт выставлять? Я тебя растила, кормила, обувала…
Это был её железный щит: «я мать».
В этот момент хлопнула входная дверь. На кухне возник Кирилл — «младшенький». Тридцать два, чуть полноватый, румяный, с привычной извиняющейся улыбкой человека, которому многое сходило с рук. За ним маячила Оля с заметным животом.
— О, братец! — Кирилл потёр ладони, будто не замечая напряжения. — Мам, пирожки остались? Мы с дороги голодные. Оля теперь за двоих наворачивает.
Артём поднялся. Под метр девяносто, широкоплечий — в маленькой кухне он вдруг стал похож на угрозу. Кирилл притих, улыбка сползла.
— Ты был в курсе? — спросил Артём, глядя брату прямо в переносицу.
Кирилл забегал глазами.
— Ну… Артём… мама сказала, так разумнее. У нас же ситуация, сам понимаешь. Детям воздух нужен… А ты рукастый, пробивной — ты себе жильё быстро организуешь.
— Быстро? — Артём усмехнулся, и усмешка вышла холодной. — Ты вообще в курсе, сколько стоит квадрат? Или ты только умеешь жаловаться маме на тяжёлую долю?
— Не смей на брата! — взвизгнула Мария Николаевна, вставая между ними, как наседка. — Он о семье думает! А ты… эгоист! Только про деньги талдычишь. Женился бы — глядишь, мозги бы на место встали!
Слово «эгоист» ударило больнее пощёчины.
Артём вспомнил Надю — несостоявшуюся невесту. Пять лет назад она ушла. «Артём, я не выдержу жить с твоей мамой, — сказала она. — И не могу ждать, пока ты достроишь этот чёртов второй этаж, чтобы отделиться. Ты женат на этом доме и на её капризах». Тогда он обиделся. Думал — не понимает «долг». Оказалось, она единственная всё видела трезво.
Он оглядел троих. Мать — с виноватым лицом, но готовая драться за любимого младшего. Кирилл — трусливо жующий губу. Оля — демонстративно гладящая живот и смотрящая на Артёма как на помеху их будущему уюту.
Им нужен был не он. Им требовался ресурс. Ресурс отработал своё: дом приведён в порядок, баня стоит, сад ухожен.
— Значит, так, — голос Артёма стал ледяным. Внутри что-то оборвалось — та тонкая нитка, что держала его в узде «сыновнего долга». — Раз дом теперь Кирилла, то и заботы о доме — тоже Кирилла.
— Конечно! — Кирилл закивал слишком бодро. — Справимся. Я ж тоже не из рук вон…
— Вот и отлично.
Артём вышел из кухни, не слушая причитаний. Поднялся в свою комнату на втором этаже — единственную, которую довёл до ума под себя: лофт, дорогая мебель по его эскизам.
Он вытащил спортивную сумку. Закинул документы, ноутбук, смену белья, щётку. Замер, огляделся.
На стене висел дорогой телевизор. В углу — кожаное кресло. На полу — ковролин, который он уложил месяц назад.
«Ты ещё наживёшь».
Обида начала отступать, уступая месту холодному расчёту. Тащить мебель сейчас — глупо. Он поступит иначе.
Через десять минут он спустился. Семья уже уселась за стол — Оля уплетала пирожки. При его появлении разговор стих.
— Я ухожу, — коротко сказал Артём.
— Куда ты на ночь? — вяло бросила мать, хотя в глазах мелькнуло облегчение. — Переночуй, утром спокойно…
— Ключи, — Артём бросил связку на стол. Металл звякнул, будто выстрел. — От дома, от бани, от гаража. Всё твоё, Кирилл. Пользуйся.
Кирилл потянулся, но Артём накрыл ключи ладонью.
— Только одно условие.
— Какое? — Кирилл напрягся.
— Котёл газовый капризничает. Я хотел вызвать мастера — клапан давления скачет. Следи. Провалится давление — хлопнет так, что камня на камне не останется. И в бане электрику я не довёл до ума — заземление не закончил. Не включай.
— Разберёмся, — отмахнулся Кирилл, выдёргивая ключи. — Не нагнетай. Ты всегда перестраховываешься.
— Моё дело — предупредить. Бывайте.
Он вышел в дождь. Холодный воздух ударил в лицо — и показался приятным. Впервые за много лет плечи не тянула тяжесть «родного дома». Он сел в старенький внедорожник, который давно просил ремонта (деньги-то уходили на крышу), и провернул ключ.
Куда ехать? К друзьям набиваться не хотелось. Гостиница — дорого.
Он вспомнил объект: элитный посёлок «Сосновый берег», где он был старшим прорабом. Там стояли утеплённые бытовки, и одна — прорабская — пустовала. Диван, обогреватель, чайник. Для свободного человека — хватит.
По дороге он позвонил другу-юристу, Егору Лисицыну.
— Егор, спишь?
— Артём? Ты чего… десять вечера.
— Дело. Мать дом на Кирилла оформила. Тихо.
— Да ты что?! — сон исчез. — Тот самый дом, куда ты ввалил бюджет маленькой страны?
— Он.
— Вот… — Егор осёкся. — Прости. Ты что теперь?
— Ушёл. Но хочу понять: реально ли вернуть вложенное. Чеки есть — не все, но на крупное всё сохранил.
— Если это дарение — оспаривать почти нереально. Можно пытаться через «неосновательное обогащение», но вы родственники — суд, скорее всего, посчитает «помощь семье». Приезжай завтра ко мне. Подумаем. Шансы не сахар, и судиться с матерью — грязно и долго.
— Я не за дом цепляюсь, Егор. Дом мне теперь даром не нужен. Я хочу, чтобы они хотя бы поняли, сколько я стоил.
Артём сбросил. Подъехал к шлагбауму стройки. Охранник узнал машину — молча открыл.
В прорабской пахло пылью и сухим деревом. Артём включил обогреватель, кинул сумку на пол, сел на скрипучий диван. Тишина. Никакого телевизионного бубнёжа, никаких «почини кран», никаких «давление опять».
Он открыл банковское приложение: на счёте двести тысяч — «на чёрный день». Остальные накопления — полмиллиона — он собирался пустить на забор весной. Теперь забор — забота Кирилла.
«Ты крепкий».
Крепкий — значит удобный. На удобных ездят.
— Ну посмотрим, — пробормотал он в пустоту. — Насколько вы крепкие без меня.
Ночь вышла рваной. Снилось: дом горит, а он стоит со шлангом без воды, и мать кричит из окна: «Ты же обещал всё починить!»
Утром на планёрке Артём был собран и колюч. Рабочие, привыкшие к добродушному «Петровичу» (так его звали за глаза), сторонились его ледяного взгляда. Он раздал задания, разнёс электриков за халтуру и ушёл обходить объект.
К полудню зазвонил телефон. Мать. Артём смотрел на экран, пока вызов не оборвался. Потом — Кирилл. Снова сброс. Потом опять мать.
Он набрал сообщение: «На работе. Занят. Что случилось?»
Ответ прилетел мгновенно: «Котёл встал! Дома дубак! Кирилл крутил — не заводится, вода потекла. Приезжай срочно, дети мёрзнут!!!»
Артём усмехнулся. Не прошло и суток.
Он напечатал: «Вызывайте мастера. Номер в записной книжке у стационарного. Выезд платный».
Через минуту телефон снова завизжал. Мать. На этот раз он принял.
— Ты издеваешься?! — кричала Мария Николаевна. — Какой мастер? Денег нет! Кирилл зарплату не получил! Ты обязан приехать! Это твой дом, ты котёл ставил!
— Мам, — спокойно перебил Артём. — Вчера ты сказала, что дом Кириллов. Я предупреждал: котёл чудит. Я не аварийка. Пусть Кирилл разбирается. Или ищет деньги.
— Ты… ты мстишь? Матери мстишь?
— Нет. Я просто занялся своей жизнью. Коплю на жильё — как ты и советовала. Мне некогда.
Он завершил вызов и, помедлив секунду, заблокировал её номер. Потом — Кирилла и Олю.
Вина кольнула под рёбрами — старая привычка. «Там же дети». Но он задавил это. У детей есть отец. И бабушка.
Вечером он встретился с Егором. Тот разложил бумаги.
— Картина такая. Взыскать деньги за ремонт — это война. Придётся доказывать каждый гвоздь. Судьи не любят семейные разборки. Но есть зацепка. Ты говорил, баню поднимал сам?
— С нуля, — кивнул Артём. — Сруб заказывал, сам собирал.
— Она зарегистрирована?
— Нет. В кадастре только дом.
— А договор на сруб на кого?
— На меня. И платежи мои.
Егор прищурился.
— Тогда формально баня — твоё имущество в виде стройматериалов. Можно требовать возврата: разобрать и вывезти. Либо компенсацию. Это хороший рычаг.
Артём замолчал. Разбирать баню — жестоко. Но, вспомнив взгляд Оли и материнское «ему нужнее», он медленно кивнул.
— Готовь претензию. Но пока не шли. Я хочу посмотреть, как они запоют через неделю.
Неделя пролетела в бешеном темпе. Артём вгрызся в работу, взял дополнительные смены, контролировал заливку фундамента на новом участке. Жил в бытовке, мылся в душевой, ел в столовой. И, странное дело, чувствовал себя богаче: деньги перестали утекать в бесконечные «почини-купи».
В пятницу вечером к стройке подкатил старый «Форд» Кирилла. Артём увидел его из окна. Брат вылез злой, небритый, в грязной куртке.
Артём вышел на крыльцо.
— Ну здравствуй, домовладелец, — сказал он, прикуривая.
— Ты гад, Артём, — выплюнул Кирилл. — Мы неделю мёрзнем. Мастера вызвали — пять тысяч содрал, сказал, плата накрылась, новую ждать две недели. Обогреватели жрут электричество, счета будут конские!
— Сочувствую. Дом — штука затратная. Особенно если в нём жить не умеешь.
— Мама ревёт каждый день. Давление двести. Ты чего добиваешься? Чтобы она умерла?
Удар ниже пояса. Их любимый приём.
— Я добиваюсь одного: чтобы вы отстали, — ровно сказал Артём. — Дом у тебя? У тебя. Взрослый? Взрослый. Решай.
Кирилл вдруг сдулся.
— Дай денег… одолжи тридцатку. На плату, на жизнь. Оле витамины. Я отдам.
Артём посмотрел на него с искренним удивлением.
— Нет, Кирилл. У меня нет лишнего. Я же «сам себе заработаю».
— Да у тебя есть! Ты всегда при деньгах! Не жмись! Это же для мамы!
— Нет.
— Ты пожалеешь, — прошипел Кирилл. — Останешься один. Сдохнешь, и никто воды не подаст.
— Лучше умереть свободным, чем жить тёплым рабом, — ответил Артём. — Уезжай. Тут частная территория.
Когда огни машины растворились в темноте, Артём почувствовал не триумф, а пустоту: разрыв стал окончательным.
И тут — неожиданный поворот. На следующий день ему позвонил заказчик посёлка — владелец холдинга.
— Артём Викторович? Это Орлов.
— Слушаю, Игорь Сергеевич.
— Был на объекте. Видел, как вы двенадцатый участок вытянули — фундамент на болоте, а стоит как влитой. Говорят, вы там ночуете?
— Есть такое. С жильём временная пауза.
— Прораб без дома — как сапожник без сапог. У меня предложение: объект проблемный, на юге, под Ялтой. Частный отель. Предыдущий подрядчик слился с деньгами, сроки горят, качество — мусор. Нужен человек, который соберёт всё в кулак и сдаст к маю.
— Под Ялтой? — Артём опешил.
— Зарплата — втрое выше. Проживание рядом. И если уложитесь — бонус. Такой, что на студию в Москве хватит. Но пахать придётся всерьёз.
Артём посмотрел на серую ноябрьскую кашу под ногами. Потом представил море и шанс начать с чистого листа.
— Когда выезжать? — спросил он.
— Завтра к обеду. Билет пришлю.
Артём впервые за долгое время улыбнулся по-настоящему.
— Согласен.
…Дальше южный ветер встретил его не курортной лаской, а свинцовым штормом. Отель «Полярная звезда» на скалистом уступе выглядел как недостроенный скелет: перекрытия зияли, леса шатались, мусор сползал в кусты. У вагончика «Штаб» курили двое — снабженец Вадим, весь в чистой каске и дорогой куртке, и бригадир монолитчиков Сашка — коренастый, в засаленной спецовке.
— Ты кто? — лениво бросил Вадим.
— Новый начальник участка, — Артём бросил сумку на гравий. — Артём Сомов. Орлов предупреждал?
— А, спасатель из столицы, — ухмыльнулся Вадим. — Тут до тебя трое слились. Место неудачное.
— Неудачных мест не бывает, — отрезал Артём. — Бывают кривые руки и длинные пальцы. Через десять минут жду прорабов с журналами. Опоздавшие — на выход.
Первые дни он спал по четыре часа. Ситуация была провальная: бетон шёл «как попало», арматура вязалась кое-как, треть материалов исчезала по дороге.
На четвёртый вечер Вадим занёс в вагончик пухлый конверт.
— Подъёмные, — подмигнул он. — От поставщиков. Ты глаза прикрой на марку цемента — по бумагам не бьётся, но всё будет норм.
Артём медленно поднял взгляд.
— Забери.
— Не ломайся, — Вадим попытался улыбнуться шире. — Тут все так…
Артём резко встал, схватил его за ворот и вытолкал на улицу.
— Всем слышно? — рявкнул он на рабочих. — Этот человек здесь больше не работает. Охрана — выведите за ворота. Увижу ближе ста метров — полетите следом.
— Ты пожалеешь, — прошипел Вадим. — Тут свои законы.
— Проваливай, — бросил Артём.
На следующее утро у ворот стояли полиция и чёрный внедорожник. Рядом с Вадимом — высокий мужчина в дорогом пальто.
— Вы Сомов? — спросил он ровно.
— Я. А вы?
— Кравцов. Хозяин бетонного завода. И дядя этого идиота. Мне сказали, вы его вышвырнули за мутки?
— Вышвырнул, — спокойно ответил Артём. — Он предлагал взятку и пытался подсовывать сомнительные партии. Пробы есть. При необходимости отправлю Орлову и дальше по инстанциям.
Кравцов всмотрелся в него, потом резко отвесил племяннику подзатыльник.
— Я тебе говорил не позорить меня?! — рявкнул он. И повернулся к Артёму. — Извини, начальник. Я постараюсь отгружать лично. Дам скидку. За то, что характер показал.
Так он понял: тут уважают не истерику, а спокойную силу профессионала.
Позже прилетела аудитор Орлова — Диана, холодная, острая, с папкой и взглядом-сканером. Они просидели до двух ночи над актами. В конце она закрыла ноутбук:
— Чисто. Вы урезали расходы и ускорили темп. Орлов доволен будет. Только… вы работаете так, будто воюете. С кем?
— С прошлым, — честно ответил Артём.
— Прошлое проигрывает, если есть будущее, — тихо сказала Диана. — Кстати, если вы сдадите объект к маю, Орлов хочет предложить вам долю.
…
В ту же ночь он получил сообщение от Кости:
«Дом выставили на продажу. Срочно. Фото твоей комнаты — первое».
Рома смотрел на море за окном. Волны бились о скалы.
— Ну что ж, — сказал он в пустоту. — Значит, играем по-взрослому.
…С того вечера Артём окончательно понял простую вещь: пока он “удобный” — его будут доить, гладить по голове и звать “сильным”. Стоит перестать — и на тебя надевают ярлык “жестокий”.
Южный объект не давал времени на рефлексию. Он просыпался затемно, приезжал на площадку первым, уезжал последним. Срывов и жалости он больше не раздавал — ни там, ни здесь. Его “Полярная звезда” (в бумагах так и значилось) должна была встать на ноги к маю, и он вгрызался в сроки, будто от этого зависела не сдача, а его новая жизнь.
Через неделю после изгнания снабженца Вадима он впервые включил старую симку — ту, что держал “на всякий случай”. Экран вспыхнул ворохом уведомлений:
18 пропущенных от “Мама”.
9 от “Кира”.
4 сообщения от Оли.
Артём налил себе крепкого — не ради удовольствия, а как будто чтобы проглотить чужой яд, не поморщившись. Он открыл переписку.
Голосовое от матери — плач, хрип, обида:
«Тёмочка, где ты пропал? Соседка сказала, ты уехал… Кире пришёл счёт за газ, там долг за несколько лет, отключением пугают! Ты же говорил, что всё платишь! Почему ты нас обманул?..»
Артём усмехнулся. Долг. Конечно. Он платил по квитанциям, а вот бумажки “за обслуживание” на имя покойного отца, которые приходили отдельно, брат, видимо, годами кидал в мусор — вместе с рекламой.
Сообщение от Оли, сухое и злобное:
«Ты свинья. Я из-за нервов на сохранении. Кира третий день не просыхает. Если с ребёнком что-то будет — это на тебе. Возвращайся и разруливай, иначе объявим тебя в розыск».
А дальше — Кирилл. И это сообщение оказалось самым “чистым”, как удар металлической трубой:
«Брат, не психуй. Есть тема. Дом можно заложить, нужны быстрые деньги. Но нотариус говорит, там какая-то подпись нужна, доли не выделены. Перезвони срочно».
Артём откинулся на спинку стула. Пазл щёлкнул. “Быстрые деньги” — значит, он уже влез по уши. И не в ипотеку.
Он набрал Егору — юристу.
— Егор, привет. Погляди по Кириллу, — сказал Артём без вступлений. — Кредиты, суды, приставы. У меня ощущение, что он не просто “в трудной ситуации”.
На том конце стало тихо, потом Егор вздохнул так, будто давно ждал этого звонка.
— Я уже посмотрел, — сказал он. — Не хотел тебя дергать, пока сам не убедился. Твой брат — лудоман. Ставки. Микрозаймов на сумму около полумиллиона, плюс исполнительные листы — ещё прилично. Приставы пока не дошли до дома, потому что он висел на отце, а теперь только переписали. Но как только в реестре обновится собственник — арест прилетит как по расписанию.
Артём закрыл глаза. В горле поднялась глухая тяжесть — не жалость к брату, а понимание масштаба тупости и предательства.
— Мать в курсе? — спросил он.
— Сомневаюсь. Ей, скорее всего, рассказывают сказки про “неудачу”, “тяжёлый период”, “всё под контролем”.
Артём вдохнул.
— Тогда запускай баню, Егор. Пиши претензию. Отправляй заказным с уведомлением. Пусть почувствуют, что бесплатная служба “Артём на все случаи” закрылась.
— Ты уверен? — голос Егора стал осторожнее. — Это ударит по матери.
— Это ударит по их иллюзиям, — отрезал Артём. — Я забираю своё. Либо в материалах, либо в деньгах.
— Сколько выставляем?
— Миллион двести. По рынку: материалы, доставка, работы.
— Понял.
Артём выключил телефон. За окном шумело море. Соль висела в воздухе, как тонкая плёнка, и почему-то именно это ощущение — солёное, настоящее — помогало держать себя в руках.
Наутро на объекте случилась проверка. К воротам подъехала полицейская машина и чёрный внедорожник. Артём на секунду напрягся: неужели снабженец всё-таки решил “поиграть в законы”?
Но оказалось иначе. Из машины вышел тот самый хозяин бетонного завода — Кравцов. Рядом маячил Вадим с синяком под глазом.
— Вы Сомов? — спросил Кравцов спокойно.
— Он, — Артём не отвёл взгляда.
— Я выяснил, что племянник пытался мутить, — сказал Кравцов и резко хлопнул Вадима по затылку так, что тот дёрнулся. — Я таких “гибких” на дух не переношу. Бетон буду отгружать лично, по нормальной марке. И скидку дам. Не люблю, когда мою фамилию в грязь макают.
Это была маленькая, но важная победа: на новом месте его уважали не за “удобство”, а за хребет.
А вечером к его съёмному дому пришла Диана — аудитор Орлова — с папкой и усталым лицом.
— Отчёты, — сказала она вместо “здравствуйте”. — И что-нибудь крепкое. Я замёрзла.
Они сидели до глубокой ночи. Диана разбирала цифры так, словно вскрывала по шву. В конце закрыла ноутбук и впервые улыбнулась — не по-деловому, а по-человечески.
— Чисто. Вы разогнали паразитов, ускорили темпы. Орлов будет доволен.
— Я просто делаю работу, — пожал плечами Артём.
— Вы делаете её так, будто выжигаете следы пожара, — тихо сказала она. — С кем вы воюете?
— С тем, что меня пыталось сломать, — честно ответил он.
Диана посмотрела долго, без жалости и без снисхождения.
— Орлов просил передать: если сдаёте к маю — он предложит вам долю. Не зарплату. Долю.
Слова легли на стол тяжёлыми монетами. Доля — это не “пережить зиму”. Это “начать заново”.
На следующий день Егору пришло уведомление: претензию вручили лично Марии Николаевне. И почти сразу Артёму прилетел короткий текст:
«Вручено. Она орала так, что секретарь ушёл пить воду. И ещё: Кирилл выставил дом на продажу в интернете. Фотки твоей комнаты — первые.»
Артём стоял у перил террасы и смотрел на море. Смешно: его “лофт” наверху, в котором он когда-то чувствовал себя хоть немного хозяином, теперь превратился в приманку для чужих денег.
Он написал Егору:
«Подавай ходатайство об обеспечительных мерах. Арест на регистрационные действия по участку. Пока идёт спор по бане — пусть продажу прикрывает.»
Егор ответил почти сразу:
«Сделаю. Но ты понимаешь — они взбесятся.»
Артём коротко набрал:
«Пусть.»
И они взбесились.
Через пару дней ему позвонили с незнакомого номера. Он понял, кто это, ещё до первого слова.
— Ты доволен?! — голос Марии Николаевны был не злой, а какой-то уже надломленный. — Покупатель был! Задаток обещал! А ты арест навесил! Теперь коллекторы угрожают, говорят, дом подпалят!
Артём ответил ровно:
— Мам, дом же “Кириллу нужнее”. Пусть Кирилл и решает. Он взрослый.
— Ты стал чужим… — она захлебнулась слезами. — Сними арест. Отзови иск. Христом прошу.
— Пусть Кирилл вернёт мне миллион двести — и арест снимут.
— Откуда у него миллион?!
— Это не моя забота.
На том конце были всхлипы, потом шёпот, который больше походил на проклятие, чем на просьбу. И связь оборвалась.
После этого всё завертелось ещё быстрее — будто кто-то толкнул домино.
К концу декабря “Полярная звезда” перестала быть развалиной. Коробку закрыли, крышу закончили, остекление пошло ритмом. Орлов прилетел лично тридцатого числа, прошёлся по этажам, потрогал стены, посмотрел на вид из панорамных окон.
— Ну ты зверь, Сомов, — сказал он, хлопнув Артёма по плечу. — Я думал, к маю мы только каркас доделаем. А тут отделку уже можно планировать.
Вечером они сидели в ресторане. Орлов, Диана и Артём. Орлов достал папку и положил перед Артёмом договор.
— Я слово держу. Пять процентов доли в компании, которая ведёт этот объект и следующие. И бонус — два миллиона. Сегодня.
Артём смотрел на бумагу так, будто она была входным билетом из прошлого. Подписал.
Диана подняла бокал и посмотрела поверх стекла.
— С Новым годом, партнёр, — сказала она тихо.
И ровно в этот момент, за час до полуночи 31 декабря, Артёму написал Егор.
Сообщение было коротким, как приговор:
«Плохие новости: дом сгорел. Частично. Второй этаж выгорел полностью, крыша обрушилась. Первый залили водой. Хорошие: поджог. Камеры соседей сняли, это Кирилл. Он застраховал дом неделю назад на 15 миллионов в мутной конторе, хотел страховку. Сейчас он в СИЗО. Мать в больнице — инфаркт.»
У Артёма потемнело в глазах. Его комната. Его мебель. Его кресло. Не жалко вещей — жалко времени, которое он туда вливал, будто можно было залатать любовь ремонтом.
Он перезвонил Егору.
— Живы? — спросил Артём первым делом.
— Мать жива, — ответил Егор. — В кардиологии. Оля увезла детей к своим. Кириллу светит срок: мошенничество, поджог, уничтожение имущества. Страховая уже написала заявление.
— А участок?
— Земля осталась. Стены первого этажа частично стоят, но жить нельзя.
Артём замолчал, потом сказал тихо, но очень твёрдо:
— Егор, скупай долги Кирилла. Микрозаймы сейчас сольют их коллекторам за копейки, когда поймут, что он в тюрьме. Забери всё, что можно. Стань основным кредитором. Потом — банкротство. И я заберу участок в счёт долга.
— Ты зачем тебе это пепелище? — Егор не выдержал. — Ты уже тут, у тебя новая жизнь.
— Это земля отца, — ответил Артём. — Я там жить не буду. Я всё снесу и сделаю сад. Чтобы больше никто там не грызся.
Он помолчал и добавил:
— И матери найди сиделку. Хорошую палату тоже оплати. Только не говори, что от меня. Придумай… “от фонда”, “от благотворителей” — что угодно.
Егор выдохнул в трубку.
— Ты либо святой, либо упрямый, — сказал он.
— Я просто вырос, — ответил Артём и отключился.
Над морем рвались фейерверки. Артём стоял на террасе съёмной квартиры, держал бокал и чувствовал странную пустоту, но уже без боли — как после тяжелой операции, когда понимаешь: резали, чтобы жить.
В дверь позвонили.
На пороге стояла Диана — с бутылкой вина и коробкой мандаринов.
— С Новым годом, партнёр, — сказала она. — Я решила, что встречать одной — глупо.
Артём молча шагнул в сторону, пропуская её. Тепло чужого живого человека, который пришёл не за “ремонтом котла”, а за ним — настоящим — оказалось сильнее любого шампанского.
Он закрыл дверь.
И только тогда понял: тот дом сгорел задолго до пожара — в тот момент, когда мать сказала: “ему важнее”.