В один по-израильски жаркий день накануне шаббата (праздничная суббота) на рынке Хайфы особенно шумная торговая суета. Разноязычная горланящая толпа, захламленная мостовая, ослепительный блеск безовкусно оформленных витрин и зазывающие крики торговцев. Вдруг, заглушая базарный галдеж, раздается пронзительный вопль: «Софа, и шо ты плетесси, как на похоронах? Мы жешь обратно опоздаем на автобус!». Неповторимый еврейско-одесский акцент, море мимики и эмоций на лице пожилой тетки внушительного роста и соответствующих габаритов. Она увешана баулами, как десантник израильской армии.
В нескольких шагах за ней семенит Софа — толстуха лет тридцати, по-видимому ее дочь, но значительно масштабнее мамаши, в юбке наполненной подвижными ягодицами, в красной застиранной кофточке, кокетливо едва достающей до пояса и трещащей от арбузного изобилия. Она семенит странной походкой, широко расставляя ноги и почти не сгибая их в коленях, раскачиваясь, как кукла неваляшка. В обеих руках у нее сумки переполненные харчем: острыми стрелами возвышаются перья зеленого лука, угрожающе свешивается прозрачный пакет с яйцами, приветливо машет рыбий хвост в такт ее семенящим шагам.
После мамашиного окрика Софа наращивает темп, но скорость не возрастает, только увеличивается частота колеб@ний ее богатырского стана. Рынок притих и увлеченно наблюдает за потешной парой. Тетка снова наезжает на дочку: «Холера, проснись! Или ты себе размечталась, шо я обратно буду тебя катать на такси?! Таки выбрось эту дурь из своей дурной головы и быстрее тащи свою толстую задницу!».
Софа останавливается, широко раскорячив слоновьи ноги. Слезы вперемешку с потом, крупными каплями катятся по ее персиковым щекам, и она на весь базар с надрывом орет: «Да не могу я быстее, у меня лопнула резинка трусов!».
Эта парочка конечно вышла очень интересная!
Жесть!
