Советская промышленность умела удивлять странными игрушками, дававшими простор полету детской фантазии. Одна из них, то ли медведь, то ли заяц с большими ушами, работы явно неадекватных мастеров неизвестной фабрики, была любимой игрушкой мальчика по имени Эдик. Родители были не в силах понять, что это за существо, и объяснили мальчику, что это неизвестный науке зверь, который живет в тропических лесах.
Игрушечный зверек был поломан, глаза его были грустные и как бы спрашивали: «Кто я такой? Откуда взялся? Зачем живу на этом свете? » Пытаясь ответить на немой отчаянный вопрос любимой игрушки, мальчик придумал ей целую биографию. Потом он вырос в целого Эдуарда Успенского и написал цикл рассказов о Чебурашке.
Сделать по ним рисованный мультфильм совершенно не светило — это было очень дорого. Каждый из 25 кадров в секунду рисовался вручную. Над одним-единственным мультфильмом десятки художников сидели месяцами. То ли дело куклы — один раз сделали, потом дергаем за ниточки в режиме реального времени, отбираем лучшие кадры и склеиваем. Вряд ли такой кукольный мультик передавал необъятный внутренний мир писателя. Но в конце концов, исходный Чебурашка тоже был просто кукольной игрушкой. Наверно, все советские дети повторили подвиг мальчика Эдика — глядя на малоподвижную куклу, они оживили ее в своем воображении.
Года три назад я проводил видеоконференцию с японскими студентами, практически ничего не знавшими о нас. Один из студентов с российской стороны догадался спросить, неужели никто из японских студентов не слышал даже о Чебурашке. «Вот кретинизм», — тоскливо подумал я, — «Он бы еще про Колобка спросил».
Но с японской стороны вдруг послышался радостный удивленный смех и поднялся лес рук. Все национальные, психологические и политические барьеры были сломаны в мгновение ока, когда эти студенты узнали, что Чебурашка придуман у нас. Оказывается, в 2000-х годах в Японии случился взрыв интереса к образу Чебурашки. Сейчас он здесь на самом пике популярности и уже изучается как национальный феномен японского духа.
За Чебурашкой закрепили два заветных для настоящего японца иероглифа, один из которых переводится как «скромная красота», а другой слишком тонок, чтобы вместиться в мою память, но это что-то вроде «дух смиренный, но жаждущий истины». С 2009 года показывается японско-российско-южнокорейский кукольный сиквел по мотивам нашего мультика.
Его режиссер, знаменитый Макото Накамура, так объясняет успех Чебурашки: «Японский зритель устал от анимэ. Его слишком легко делать — рисуешь промежуточные сцены, компьютер дорисует остальное. А вот кукольный фильм — это дорого, воспринимается как высокое искусство». Японский Чебурашка почему-то белого цвета. Причина этого забавна. Наша олимпийская сборная на зимних играх 2006-го выбрала Чебурашку своим талисманом. Но одела его в белые меха — чтобы не замерз, наверно. Все-таки зверь из Юго-Восточной Азии, по Успенскому.
А в Японии белый цвет — это цвет печали, японцам понравилось. Неведомый мастер, сшивший семьдесят лет назад для мальчика Эдика то ли медведя, то ли зайца, наверно очень бы удивился судьбе этой игрушки. А я кажется знаю, почему Чебурашка такой грустный, и почему мастер остался неизвестен. Эдуард Николаевич Успенский — 37-го года рождения, в 41-м ему исполнилось четыре. Во все времена люди продолжают делать детские игрушки. Как могут. Что-то грустная у меня получилась история, зато трогательная и наивная, вполне под стать ее герою…