В палате родильного отделения №4 стоял запах хлорки, кипячёной воды и тревоги. Валентина Григорьевна Савельева остановилась в центре комнаты, как мраморная фигура, в дорогом пальто, от которого она даже в духоте не пожелала избавиться. Младенца она держала на вытянутых руках, будто это был не живой комочек, а посылка, которую неприятно открывать.
— И кто это у нас? — холодный голос прорезал пространство.
Дарья, вымотанная после долгих родов, едва держалась на подушке. Ее пальцы теребили край больничного халата.
— Это ваш внук, Валентина Григорьевна. Илья.
— Я вижу, что не девочка, — буркнула свекровь, подцепляя уголок пеленки надменным жестом. — Я спрашиваю, почему он такой тёмный? У Артёма в роду сплошь светлые, голубоглазые. А этот — смуглый, черноглазый… Никак не наш.
Артём стоял у окна, переминаясь. Он бросал короткие взгляды на мать, словно ждал её вердикта.
— Мам, врачи говорят… — попытался он возразить.
— Врачи! — взорвалась Валентина Григорьевна. — По мне видно, кому верить, а кому нет. Дарья, ты ведь не скучала, пока мой сын по командировкам летал?
Дарья задохнулась от унижения и боли.
— Как вам не стыдно… Он же ваш внук…
— У Савельевых такие дети не рождаются, — отрезала старуха. — Забирай этого… малыша, — бросила она медсестре. — Пойдём, Артём. Здесь воздух испорчен.
И вышла, оставив за собой запах дорогих духов и холодное эхо.
Так маленький Илья вошёл в жизнь — с клеймом «не наш».
Молодая семья жила в просторной, но душной от правил квартире Валентины Григорьевны. Тяжёлые шторы, хрусталь, ковры, по которым нельзя было бегать — дом напоминал музей, где посетителям запрещено шуметь и дышать.
Иерархия была железной. На вершине — Валентина Григорьевна. Чуть ниже — её дочь Светлана с «правильными» близнецами Петей и Алиной. Артём занимал роль вечного послушного пажа. А Дарья с Ильёй существовали где-то между прислугой и нежелательными жильцами.
Любовь распределялась избирательно. Близнецам покупались дорогие игрушки, им разрешалось всё. Илье же доставались одёргивания, презрение и тяжёлые взгляды.
— Не глотай как крестьянин, — шипела Валентина Григорьевна трёхлетнему Илье. — Папкины гены, видимо.
— Не трогай пианино, испортишь. Петя, сыграй бабушке гамму.
Дарья работала медсестрой в две смены, брала подработки и возвращалась домой без сил. Её встречали придирки:
— Ты опять плохо помыла полы. Грязь развела.
Артём же предпочитал молчать. Ему было проще поддакивать матери, чем встать на сторону жены.
Когда Илье исполнилось пять, произошёл перелом.
Дарья испекла торт, украсила комнату. Илья сиял и ждал подарка от бабушки.
— Бабушка, ты со мной поиграешь? — тихо спросил он.
— У меня от тебя голова болит, — не смотря на него, ответила она. — И вообще, Дарья, у тебя торт сухой.
Петя влетел в комнату, ткнул пальцем в большой кусок торта у Ильи.
— Хочу эту розу!
— Ну так отдай ему, — распорядилась бабушка. — Илья всё равно сладкое не любит. У него наследственность плохая.
— Это мой кусок! — впервые возмутился мальчик.
Петя ударил его, торт улетел на ковёр.
— Вон! — прошипела Валентина Григорьевна. — Вы испортили персидский ковёр! Дарья, убирайтесь в комнату и глаза мне не мозольте.
Но Дарья встала.
— Мы уйдём. Насовсем.
Артём попытался остановить:
— Даша, ну, маму понесло… Завтра всё уляжется…
— Нет, Артём. Я ухожу туда, где моего сына будут любить.
Дверь захлопнулась.
Они скитались по съёмным углам, жили в общежитии. Дарья работала на износ, но их маленький мир был наполнен теплом.
Илья рано понял цену труда и любви. Он учился с яростью, словно доказывал миру своё право на место.
Золотая медаль. Бюджет в престижный медицинский университет. Красный диплом. Ординатура. Кардиохирургия. Призвание.
О «правильных» Петя и Алина ходили другие слухи — про неудачи, долги, капризы и зависимость от бабушкиной пенсии.
К старости Валентина Григорьевна превратилась в жёсткую, иссохшую старуху. Квартира обветшала — близнецы тянули деньги. Артём спился и жил в крошечной комнате.
Однажды в ноябре её настиг приступ. Она рухнула на кухне, поползла к детям, но те были заняты играми и болтовнёй.
— Ба, дверь закрой, сквозит! — крикнул Петя.
Она лежала на ковре, тем самым «персидском», и теряла сознание.
Скорая приехала поздно. Диагноз: обширный инфаркт, тяжёлый порок клапана.
В коридоре городской больницы она медленно угасала. И ждала — кто-то ведь придёт…
Светлана появилась, только чтобы сообщить:
— Мам, операция стоит полмиллиона. У нас нет таких денег. И врач ничего не гарантирует. Может, ну его…
Петя пришёл позже:
— Ба, а квартира точно на нас записана? Чтобы дядя Артём не лез потом?
В тот момент рухнул весь её мир.
Через неделю, когда она почти не просыпалась, возле каталке остановились уверенные шаги.
— Савельева Валентина Григорьевна? — прозвучал мужской голос.
Она с усилием открыла глаза.
Перед ней стоял высокий мужчина в белом халате. Темноволосый, с короткой бородкой и твёрдым взглядом чёрных глаз.
Таких же, как у «чужого» младенца двадцать лет назад.
— Илья…? — выдохнула она.
Он кивнул.
На его бейджике блестело:
«И.К. Романов. Зав. отделением кардиохирургии».
— Пришёл посмотреть списки поступивших. Увидел твою фамилию, — сказал он спокойно.
— Позлорадствовать пришёл? Смотри, как я умираю… как собака в коридоре…
— Я знаю, — тихо ответил он, просматривая её карту. — Здесь тебе не помогут. Но я могу.
— Денег нет, — прошептала она. — Иди. Я тебе никто. Я говорила, ты чужой.
Он поднял взгляд:
— Помню всё, что ты мне говорила. Но моя мама воспитала меня человеком, а не счётчиком родословной.
Он набрал номер:
— Готовьте операционную. Я оперирую. Счёт на меня.
— Ты… за меня заплатишь? — она дрожала.
— Я врач. И мама бы так хотела.
Операция длилась шесть часов. Илья работал, как будто спасал саму жизнь.
Она очнулась в светлой палате. Рядом стояли лилии.
— Почему лилии? — прошептала она.
— Мама сказала, ты их любишь.
Слёзы катились по её лицу.
Постепенно они начали разговаривать. Она узнала, что Дарья стала старшей медсестрой, что Илья женат и скоро будет отцом.
Её прежние представления рассыпались: благородство было в нём — не наследственное, а истинное.
Попытка «семейки» прорваться в клинику обернулась позорищем. Илья выгнал их, не повышая голоса:
— Здесь вам не место. Семья — это не вы.
Когда Валентину Григорьевну выписали, она не решилась вернуться в свою квартиру.
— Я не могу смотреть Даше в глаза… — прошептала она. — Мне стыдно.
— Придётся пережить, — сказал Илья.
Дарья встретила её спокойно, без злобы.
Старуха рухнула на колени:
— Прости меня, Даша… Прости, родная…
Дарья подняла её:
— Всё уже прошло. Поднимайтесь, вам нельзя холодное.
Так началась новая глава.
Она продала квартиру.
Одну часть денег вернула Илье «за операцию».
Вторую отправила в детский дом.
На третью купила маленький дом рядом.
Петя и Алина орали в трубку, требовали, угрожали. Валентина Григорьевна вышла к воротам и сказала:
— Моя семья — это те, кто меня спас. А вы — прохожие.
Она прожила ещё пять лет — самых светлых в своей жизни. Гуляла с правнуком Михаилом, чернявым и улыбчивым.
— Моя порода! — смеялась она, покачивая коляску.
И больше никогда не говорила о голубой крови.
Когда она умерла, в её шкатулке нашли пожелтевший детский рисунок — домик и солнце. С отпечатком сапога, который она когда-то поставила сама.
На обороте было написано рукой:
«Настоящая кровь — та, что готова пролиться ради другого.
Прости, что я поняла это только перед концом.
Люблю. Твоя непутёвая бабушка».
На похоронах Илья стоял рядом с матерью. Снег падал мягко, укрывая всё вокруг.
— Она ушла спокойной, — сказала Дарья.
— Да, — ответил Илья. — Потому что ушла человеком.
А «золотые наследники» не приехали — они делили остатки имущества Артёма, умершего месяцем раньше.
Жизнь расставила всё по местам:
«неподходящий» внук стал продолжателем рода,
а «правильные» — растворились в собственных тенях.