— Тогда я вызову полицию!
— Ты не рискнёшь!
— Ещё как рискну, это моя квартира, — жёстко ответила Кира.
Её буквально трясло от злости. До чего же надо быть бесстыдным, чтобы так поступить! Но злила её не только наглость брата, а ещё и мать. Ведь та всё знала! Но покрывала «любимого сыночка». Сколько раз они оба в один голос уверяли по телефону: «У нас всё хорошо, всё по-честному». А теперь вот оно как вышло… Что же теперь делать? Как поступить?
— У меня больше нет семьи. Я одна, как перст, — выдохнула Кира.
— Ох, перестань, — отмахнулась подруга Марина. — С такими родичами лучше быть одной. Ты же мне всё про своё детство рассказывала. Ну или почти всё.
— Почти… — с грустной усмешкой кивнула Кира. — Многое я умолчала. Но и того, что ты слышала, более чем достаточно. А нынешнее — вообще за гранью.
Разница между Кирой и её младшим братом Артёмом была всего три года. Небольшая вроде бы. Но в детстве эта разница ощущалась так, будто между ними целое поколение.
— Ты старшая, будь умнее, уступи, — говорила мать.
Или:
— Он ещё маленький, ему можно.
Или:
— Отдай Артёму, ты ведь взрослая, зачем тебе?
Сколько раз Кира слышала эти слова! Одним и тем же голосом, словно заклинание. Её одновременно держали и «маленькой», и «взрослой». Маленькой — когда запрещали поздно ложиться спать, смотреть фильмы или вмешиваться в разговоры. Взрослой — когда нужно было помогать, убираться, ухаживать за братом, «вести себя прилично».
Было мучительно обидно быть «слишком взрослой» по отношению к Артёму, которому позволялось почти всё. Словно эти три года делали её старухой, а его ребёнком, которому всё можно.
— Вот так оно и было, — вздохнула Кира, сидя рядом с Мариной на скамейке в парке. В руках у них были стаканчики кофе. Лёгкий ветерок трепал волосы, солнце мягко клонилось к закату. — Он умудрялся сваливать на меня вину за свои проделки, а доказать обратное я не могла. Родители всегда верили ему, а не мне. Игрушки мои забирал и никогда не возвращал. А мама твердила: «Ну тебе-то они зачем? Ты уже взрослая». А ведь они были дороги мне! И сейчас дороги — как воспоминания. Хоть мне уже тридцать лет, хоть я давно взрослая женщина, руководитель, между прочим.
Марина задумчиво улыбнулась:
— Я понимаю… У меня до сих пор сердце сжимается, когда вспоминаю игрушки, которые мама отнесла в детсад. Они для других — хлам, а для нас — целый мир.
Кира посмотрела на подругу и неожиданно улыбнулась. Было забавно представить Марину — строгого офтальмолога-хирурга — как девочку, радостно перебирающую старые облезлые игрушки. Но в этом был смысл. Память. И Кира это прекрасно понимала.
Жизнь её складывалась совсем иначе, чем у брата. Кира рвалась вперёд, старалась, работала без устали, училась, строила карьеру, тянула ипотеку, копила на собственное жильё. Хотелось доказать всем, а прежде всего — родителям, что она чего-то стоит.
А Артём? Он всё делал «кое-как». С трудом поступил, с трудом окончил институт, устроился на работу только благодаря маме — и быстро там опозорился. Потом женился. Семьи у него с женой Милой не было, они жили то у её родителей, то у съёмщиков. Денег едва хватало. Но мать всё равно находила повод похвалиться: мол, «Артём молодец, у него семья, дети, а ты, Кира, одна и всё работаешь».
— И вот, — рассказывала Кира, — я уехала в долгую командировку. Мать звонит и говорит: «Хорошо, что ты уезжаешь. Пусть Артём с женой и детьми поживут в твоей квартире».
Кира долго колебалась, но согласилась. Пусть поживут, подумаешь. Всё равно скоро ремонт. И Артём обещал: «Мы будем аккуратно, будем платить».
Она уехала. Работы было выше крыши, домой не приезжала. Всё шло вроде гладко. А когда вернулась — обомлела. Артём и не думал съезжать. Более того, в её квартире уже появился третий ребёнок.
— Им негде жить, — спокойно сказала мать, когда Кира приехала выяснять отношения. — А ты одна. Можешь снять студию, для тебя это пустяки. Денег у тебя полно. Чего жадничать? У Артёма семья, дети.
Слова эти больно ударили по сердцу Киры. Ведь она мечтала о семье, просто не сложилось пока. Всё время уходило на работу, учёбу, долги. И вот теперь, когда наконец-то наступил момент, когда можно было устроить личную жизнь, ей предлагали снова идти на съём и уступить своё жильё брату.
«Отдай Артёму свой кораблик, не жадничай» — всплыло из детства. И стало ясно: ничего не изменилось.
Кира сняла квартиру. Поставила брату условие: через две недели — вон. Иначе придёт полиция.
Брат обозвал её жадной и злой. Родители поддержали его. Даже отец, обычно молчаливый, сказал: «Не ожидал от тебя такой низости».
— Они уговаривали меня, обрабатывали, — вспоминала Кира, сидя с Мариной. — Но я стояла на своём.
Когда через две недели она приехала в свою квартиру, внутри стояла тишина. Они ушли. Но на двери ванной — вываленное содержимое детского горшка. В отместку.
Мать звонила трижды, кричала в трубку, называла её неблагодарной, говорила, что знать её не желает.
— Вот так, — грустно улыбнулась Кира. — Сделай людям добро…
Марина посмотрела на подругу с жалостью и пониманием.
— Но ведь у тебя есть дом, — тихо сказала она.
— Да… — Кира вздохнула. — Пора перестать оглядываться назад. Пусть будет прошлое прошлым.
— А то, что они обиделись, только на руку. Сбережёшь нервы. В следующий раз, если обратятся, ты уже не поверишься на их уговоры.
— Наверное, так и есть, — согласилась Кира. — Только обидно. Что даже с самыми близкими приходится жить настороже. Почему так?
Они встали со скамейки и пошли вдоль пруда. На воде лениво плавали утки. Солнце клонилось к горизонту, оставляя длинные отблески на воде.
Кира посмотрела на отражение и подумала: «Дом у меня всё-таки есть. И он мой. Только мой. А значит — у меня всё будет хорошо».