Началось с ерунды. Я просто предложила вызвать уборщицу перед приездом его родителей.
Николай, лениво листавший ленту новостей в телефоне, вдруг оторвал взгляд и уставился на меня так, будто я предложила продать квартиру и купить остров.
— Уборщицу? — голос зазвенел возмущением. — Ты серьёзно, Лиза? Моя мама всю жизнь сама тянула хозяйство! Дом на сто квадратов, огород, куры, коза — всё своими руками. И ни разу не пожаловалась! А ты, выходит, от нашей двушки устала?
Я молчала. Видела, как в нём загорается священный огонь праведного потомка «великой труженицы». Всё как всегда: не разговор, а проповедь о подвиге Валентины Ивановны, его матери — женщины-легенды, святой хранительницы очага.
Каждая ссора упиралась в неё.
Если я болела: «Мама с температурой борщ варила».
Если я жаловалась на усталость: «Мама после смены ещё дрова колола».
Если просила помощи: «Мама всё делала сама».
Он будто носил в сердце алтарь, на котором стояла сияющая фигура матери, и рядом со мной всегда стояла тень этой идеальной женщины. В его глазах я не была партнёршей — я была проектом по улучшению, заготовкой под «новую Валентину Ивановну».
И вот в тот вечер он выдал:
— Всё. Мне надоело. Ты поедешь к маме. Пусть покажет тебе, как настоящие женщины живут. Месяц. Без вариантов.
Я посмотрела на него спокойно. Ни крика, ни истерики. Просто кивнула.
— Хорошо, Коль. Если ты считаешь, что это поможет — я согласна.
Он растерялся, потом самодовольно усмехнулся: «Вот и умница». Даже не понял, что сам подписал себе приговор.
Валентина Ивановна встретила меня на крыльце. На лице читалось ожидание драмы: «слабая, избалованная невестка, сейчас будет плакать и проситься домой».
Но из машины вышла я — бодрая, с хвостом, в новеньких резиновых сапогах и рабочих перчатках, купленных на распродаже.
— Валентина Ивановна, здравствуйте! Я так рада сменить обстановку! Готова к труду и обороне. С чего начнём?
Она моргнула. Потом неопределённо махнула рукой в сторону заросшего огорода:
— Ну… можно морковку прорядить.
По её задумке, я должна была за день натереть мозоли, свалиться с температурой и отправиться в жалобный режим. Но я вооружилась лёгкой тяпкой, перчатками и планшетом с планом посадок. Через три дня её двадцать соток сияли идеальными грядками. Я сделала бордюры из старых досок, расчистила дорожки и даже установила систему капельного полива, заказав детали онлайн.
— Это рационализация, Валентина Ивановна, — объясняла я, подключая шланги. — Всё по современным стандартам!
Она стояла с ведром в руках, будто видела перед собой колдовство.
Дальше — больше. Начался сезон заготовок.
Раньше Валентина Ивановна жарила кабачки кружочками и гордилась парой банок огурцов. Но я решила подойти системно.
— Подъём! — звала я её в пять утра. — Сегодня по плану тридцать банок лечо и двадцать аджики!
К вечеру погреб напоминал склад продовольствия. На банках красовались яркие наклейки: «Огурцы-2025», «Сделано с любовью».
Валентина Ивановна падала в постель с криком:
— Господи, я больше не могу!
А я бодро стерилизовала очередную партию банок и напевала под нос.
— Отдыхать нельзя, Валентина Ивановна! Николай будет гордиться вашими успехами!
К концу недели она вздрагивала при виде кабачков и шептала:
— Пусть бы лучше ты телевизор смотрела…
На этом я не остановилась.
— Валентина Ивановна, нельзя стоять на месте! Вы современная женщина, должны развиваться!
Она настороженно посмотрела на меня, но я уже вытащила из машины старый ноутбук Николая. Подключила интернет, оформила подписку и с улыбкой сообщила:
— Поздравляю, вы записаны на курс «Компьютерная грамотность для начинающих»! Первое занятие — сегодня вечером!
И вот она, бывшая хозяйка мотыг и кастрюль, теперь пыталась освоить зум, училась создавать папки и делать скриншоты. Я сидела рядом, поила её чаем и говорила:
— Молодец! У вас всё получится!
Она, кажется, мечтала сбежать в лес.
Прошёл месяц. Николай жил в городе как холостяк: работа, друзья, бар. Всем рассказывал о своей «воспитательной победе».
— Мама из любой лентяйки человека сделает! — хвастался он.
И именно в этот момент раздался звонок. На экране — «Мама».
Он улыбнулся и включил громкую связь:
— Ну что, докладывай! Как там наша воспитуемая?
В ответ — истеричный крик:
— Коля, забери её!!! Я больше не могу! Она всё перекопала! Все банки закатала! Я сплю по три часа, вижу кабачки даже с закрытыми глазами! А теперь — курсы английского! Хочет, чтобы я поехала в круиз и общалась с иностранцами! Я не хочу круиз, хочу сериал и подушку! Забери её, иначе я уеду сама!
Бар затих. Николай застыл с телефоном в руке, лицо белое, как мука.
Он приехал на следующий день.
Перед глазами — идеальный огород с системой полива, ухоженные грядки и погреб, доверху забитый аккуратными банками.
А за столом сидела мать, которая пыталась вставить флешку в ноутбук и при этом тихо бормотала что-то про «учётные записи».
А я вышла встречать его сияющая, отдохнувшая, с загаром и лёгкой улыбкой.
— Коль, привет! Смотри, какая красота! Мама твоя — просто герой!
Он молчал всю дорогу домой. Наконец спросил:
— Лиза… что это было?
— Это и было перевоспитание. Только не моё. Ты хотел, чтобы я оценила труд, вот я и оценила — с оптимизацией и системным подходом.
Через неделю Николай сам вызвал клининговую службу. Без споров, без пафоса. Просто тихо оформил заказ.
А потом позвонила Валентина Ивановна — бодрая, весёлая, и, кажется, даже благодарная.
— Коленька, привет! Ты не поверишь! Я создала группу в «Одноклассниках» — «Валентинины заготовки». Уже все лечо раскупили! Я теперь думаю, на выручку в санаторий махнуть. В Кисловодск!
Николай молча повесил трубку, посмотрел на меня — я сидела в кресле, читала книгу. В доме чисто, пахнет свежестью после клининга.
Он подошёл, осторожно взял книгу из моих рук и сказал:
— Лиза, а давай в кино? Я билеты куплю.
И в этом простом предложении было больше любви и уважения, чем во всех его прежних речах о «настоящей женщине».
Он, наконец, понял: настоящая женщина — не та, что без конца тащит быт на себе. А та, что умеет менять даже устоявшийся мир — тихо, умно и с блестящей улыбкой.