— Я у вас немного поживу. Пару неделек, не больше, — заявила мама таким тоном, будто речь шла о естественном состоянии вещей. — Лидочка, родная моя, ты же понимаешь, что не можешь оставить меня на улице?
Она стояла на пороге, окружённая двумя огромными чемоданами, как туристка, прилетевшая в отпуск премиум-класса. В её лице было что-то от актрисы, вышедшей на поклон после спектакля-мелодрамы: губы дрожат, взгляд страдальческий, но вот-вот расплывётся в торжествующую улыбку.
— Меня выгнали на чистый холод! Слышишь? У меня нет крыши над головой. Представь только, в мои шестьдесят два я становлюсь беспризорницей! Несчастной пожилой женщиной, никому не нужной!
Я молча переводила взгляд с неё на чемоданы и снова на неё. В голове вертелась лишь одна мысль: Кирилл опять задерживается. Как всегда, самое неподходящее время. Если мама сейчас войдёт — а она явно войдёт — по квартире пронесётся буря, после которой всё окажется вверх дном. Но какие у меня были варианты? Это всё-таки моя мама — та, что когда-то стелила мне подушку мягче, чем себе, раскладывала в рюкзак огромные бутерброды «чтобы была сытая», и прятала монетки под подушку так, будто сама была зубной феей.
Я тяжело вздохнула.
— Мам, проходи.
Мама не прошла — она въехала. Чемоданы грохнули по полу, будто мы перевозили не вещи, а строительные плиты.
— Хочешь чаю? — спросила я автоматически.
Наша двушка в Червонограде — пятиэтажка старой планировки — была той самой единственной мечтой, до которой мы с Кириллом дотянулись после бесконечного накопления. Шестьдесят квадратов, скромный вид на гаражи, соседи сверху, которые ночами разыгрывали музыкальный перфоманс, двигая шкафы. Но это пространство было нашим. Здесь я могла ходить в пушистых носках и старой кофте, собирать волосы в смешной пучок и не думать, что кому-то это не понравится.
Мама же расселась на кухне так, будто вчера купила её на собственные деньги. Вынула тонкие ментоловые сигареты, прикурила у окна, не удосужившись спросить, можно ли.
— Ну что, Лидунь, жизнь делает резкие повороты. Только что всё было прекрасно — и вдруг в один миг осталась без жилья… — протянула она загадочным тоном.
Я почувствовала, как внутри меня что-то вздрогнуло. Я уже слышала это. Много раз.
Три месяца назад она продала свою однушку на Соколе — ту самую, что досталась от бабушки. Метро в двух шагах, район хороший. Я удивилась, спросила: «Мам, зачем?» Она ответила — «Хочу всё изменить! Начать новую эпоху своей жизни!» Мне и в голову не пришло уточнить, куда пойдут деньги.
Надо было уточнить.
Мама поселилась у нас быстро и основательно. Через неделю наша спальня стала её «личным пространством», где она раскладывала кремы, ставила статуэтки и включала телевизор с рассветом. Мы с Кириллом перебрались на раскладушку в гостиной, где каждое утро просыпались от запаха её духов, которые она не жалела, и крика ведущих утренних шоу.
Мама нравилась сама себе в роли хозяйки.
— Кирюша, радость моя, — журчала она, когда муж приходил с работы, — я тут картошечки нажарила. И лучок спассеровала, и огурцы достала! Домашние!
Кирилл кивал, улыбался, но я видела, как по его виску проходила нервная пульсация. У него был свой уклад: пришёл — душ — час за компьютером — ужин со мной. Наш тихий, уютный вечерний ритуал. Теперь же всё захватывала мама: её разговоры, её советы, её громкие истории о чужих любовных драмам.
Однажды ночью, когда мы теснились на узком диване, Кирилл повернулся ко мне и шепнул:
— Лида… поговори с ней. Она же не собирается жить здесь всегда?
Но стоило мне попытаться начать хоть какой-то разговор о планах, как мама превращалась в сплошное страдание: вздохи, оханья, страдальческие монологи о старости, о том, как она «жила только ради меня». И я сдавалась.
Но всё изменилось внезапно.
Приехала моя школьная подруга Вера. Мы сидели на кухне, болтали, смеялись. И вдруг она сказала:
— А твоя мама, я смотрю, шикарно живёт! Я её видела в торговом центре на прошлой неделе — с дядечкой таким… уважаемым, в деловом костюме. Они выбирали ей туфли за пятьдесят тысяч!
Я чуть не пролила на себя вино.
— Ты уверена? — выдохнула я.
— Лид, ну конечно! Он её «кисонькой» называл. Они так нежно переглядывались, я думала, что это роман века.
После её ухода я долго сидела на кухне в темноте. Сложить одно с другим у меня не получалось. Мама, которая жалуется о бедности и бездомности, ходит по бутикам с богатым кавалером?
На следующий день я решила проверить собственными глазами.
Отпросилась с работы и поехала за мамой. Чувствовала себя пародией на сыщика, но иначе не могла.
Мама вышла из дома ровно в одиннадцать. Красное облегающее платье, туфли на каблуках, причёска — будто из салона. Она поймала такси и уехала. Я поехала следом на своей старенькой машине.
Она остановилась у дорогого ресторана. И буквально через минуту подъехал чёрный «Лексус». Из него вышел мужчина — высокий, седые виски, уверенная походка. Мама подбежала к нему, он поцеловал её в щёку, они взялись за руки и зашли внутрь.
Было бы трогательно, если бы внутри у меня не полыхало.
Вечером я не стала откладывать разговор.
Мама развалилась на диване с сериалом, Кирилл встал в дверях, будто боевой резерв.
— Мам, — сказала я ровным голосом, — давай поговорим. Ты продала квартиру, верно?
— Конечно! — мама напряглась. — А что?
— Прошло три месяца. Где деньги? Ты можешь спокойно снять себе квартиру. На несколько лет хватило бы. Или ты их уже истратила?
— Это тебя абсолютно не касается! — огрызнулась она.
— Мам, ты занимаешь нашу комнату. Касается. Так вот — где деньги?
И тогда она разрыдалась. Не театрально — по-настоящему.
— Я… я отдала всё Григорию… Он сказал, что вложит в бизнес. Что удвоит. А потом выяснилось, что у него долги… Но он обещал вернуть! Он обязательно вернёт!
Григорий.
— Все деньги? — тихо уточнил Кирилл.
Она кивнула.
— Ну, чуть-чуть оставила на повседневные нужды… Но у него же бизнес! Машина! Он вернёт!
— Мам, — я ровно посмотрела на неё, — если у него есть деньги на машину и рестораны, почему ты не живёшь у него?
Мама замолчала. Потом тихо сказала:
— У него… семья. Дети. Он не может уйти. Но он любит меня…
Тут я поняла всё.
— Понятно. — Я даже не повысила голос. — Тогда так: живи у него. Или у тёти Раи в Видном. Но у нас — нет. Мы не обязаны решать твои проблемы.
— Лидия! Как ты можешь так с матерью?!
— Очень просто. Я устала. Нас двоих — меня и Кирилла — ты загнала на диван. Ты продала квартиру, отдала всё мужчине, который не свободен. И теперь хочешь, чтобы я тянула тебя. Но нет. Я не буду.
— Неблагодарная девка! — закричала она. — Я рожала тебя! Я растила тебя! Я…
— Все вопросы — Григорию, — перебила я. — У нас не пансионат.
Мама собрала вещи за два часа. Грохнула дверью и умчалась к тёте.
Через неделю позвонила. Сначала плакала. Потом умоляла вернуться. Потом жаловалась, что Григорий пропал.
Кирилл только посмотрел на меня и сказал:
— Не вздумай впускать её обратно.
И я не стала.