Жильё было безупречным. Большое, залитое светом, с окнами во двор, утопающий в зелени, с новой сантехникой и изысканными обоями в французском стиле, которые Ирина Сергеевна подбирала собственноручно. Это не было подарком. Это было проявлением абсолютного контроля, закреплённого договором дарения, о котором свекровь напоминала при каждом удобном и неудобном случае.
Марина хорошо помнила день, когда им вручили ключи. Павел светился от счастья, обнимал её, подхватывал на руки и кружил по пустой комнате с блестящим паркетом.
— Наш уголок! — повторял он восторженно.
А Ирина Сергеевна, остановившись в дверях в дорогом пальто и с кожаной сумкой на локте, смотрела на них с покровительственной улыбкой:
— Обживайтесь. Основание я вам дала. Дальше — справляйтесь сами.
С тех пор слово «сами» стало звучать издевательски. Самостоятельности у них почти не осталось. Каждый визит Ирины Сергеевны превращался в проверку. Она неторопливо обходила комнаты, проводила пальцем по поверхностям, заглядывала в шкафы, изучала холодильник так, словно составляла опись имущества.
— Марина, эти занавески спорят с обоями. Я же оставляла контакты специалиста. Павел, почему в ванной такая дешёвая шторка? Ты же технарь. Я не для того вкладывалась в ремонт, чтобы здесь был этот балаган.
— Я вам всё обеспечила, а вы даже жить толком не умеете.
Эта фраза стала её коронной.
Павел в такие моменты будто уменьшался в росте. Становился сутулым, торопливо соглашался, бормотал:
— Да, мам, конечно, всё переделаем.
Он суетился, наливал чай в самую нарядную чашку, усаживал её в лучшее кресло. Та уверенность, за которую Марина когда-то его полюбила, исчезала без следа под тяжёлым материнским взглядом. Квартира, задуманная как дом, постепенно превратилась в витрину — красивую, но холодную.
Однажды Ирина Сергеевна протянула Марине большую коробку.
— Носи. Натуральный мех. Тебе подходит.
Марина смущённо примерила. Шуба была тяжёлой, роскошной, пахла дорогим салоном.
— Спасибо… очень эффектно.
— Разумеется. Я плохого не беру. Но есть нюанс.
Свекровь подняла палец:
— Надевай её только, когда выходишь со мной — в театр или на концерт. Для магазина и прогулок она слишком статусная. Там обойдёшься курткой. Ясно?
Марина онемела. Она посмотрела на Павла — он сосредоточенно разглядывал рисунок ковра.
— Мама просто хочет, чтобы ты не испортила вещь, — пробормотал он позже.
— Это не подарок, — тихо ответила Марина. — Это форма для сопровождения.
Шуба так и осталась висеть в дальнем углу шкафа — в плотном чехле, как напоминание: даже щедрость здесь шла с условиями. Марина всё чаще ощущала себя не хозяйкой и не женой, а временной фигурой в чужом доме, обязанной вечной благодарностью.
В одну из суббот она закончила уборку и накинула старый, мягкий, выцветший халат — тот самый, из их первой съёмной квартиры. В нём были воспоминания о простых завтраках, смехе без оглядки, ощущении равенства. Она устроилась в кресле с книгой.
Покой длился недолго. Замок щёлкнул — у Ирины Сергеевны был свой комплект ключей, «на всякий случай».
— Здравствуйте! — произнесла она бодро, уже осматривая комнату.
Взгляд остановился на Марине.
— Это что на тебе надето? Опять это… Я же дарила тебе итальянский халат! Где он? Быстро переоденься.
— Мне сейчас удобно так, — спокойно ответила Марина.
— Удобно?! — голос тёщи стал резким. — Я не тратила деньги, чтобы видеть это тряпьё! Ты живёшь в достойном доме и должна выглядеть соответственно!
Марина посмотрела на Павла. Он стоял в дверях, не решаясь вмешаться. Потом подошёл и прошептал:
— Переоденься, пожалуйста. Просто сделай, как она хочет.
И в этот момент внутри Марины что-то окончательно оборвалось. Тихо, без истерики. В его голосе она услышала не поддержку мужа, а страх ребёнка.
Она встала. Лицо её было спокойным.
— Хорошо.
Она зашла в спальню, сняла с вешалки тот самый шёлковый халат, аккуратно сложила его. Затем сняла с ключницы свою связку ключей с маленьким брелоком — подарком на первую годовщину.
Вернувшись, она положила халат на стол. Сверху — ключи.
— Забирайте. И вещи, и квартиру.
В комнате повисла гробовая тишина.
— Ты… что делаешь? — выдохнула Ирина Сергеевна.
— Я выхожу из дома, который мне не принадлежит, — ровно сказала Марина. — И из отношений, где я должна заслуживать право быть собой.
Она повернулась к Павлу:
— Я уезжаю сегодня. В съёмную квартиру. Туда, где мои ключи открывают только мою дверь.
— Если ты готов жить как взрослый человек — приходи. Если нет, — она кивнула в сторону матери, — оставайся там, где тебе привычнее.
Она ушла, не оборачиваясь.
Павел пришёл через неделю. Стоял в дверях маленькой однушки, держа папку с бумагами.
— Я всё переписал обратно на мать, — сказал он. — Больше никаких условий.
Он выбрал не дорогую клетку, а эту простую, настоящую жизнь — ту, где можно носить старый халат в выходной и просто молчать у окна.