Я стояла в аэропорту, слушала хриплое объявление о задержке, потом о полной отмене рейса, и внутри будто кто-то переключал тумблер: то злость, то усталое равнодушие, то желание просто исчезнуть. Снаружи мело, снег валил густой стеной, закрывая всё вокруг — машины, здания, даже небо. Я поймала такси и, уронив голову на спинку сиденья, смотрела, как город прячется под белым одеялом. Мечтала о тишине, горячем чае и своём диване. Всего-то три часа — и я дома.
Когда подъехали к двору, уже темнело. Лампочки подмигивали, будто уставшие глаза. Поднимаясь по лестнице, я мысленно рисовала сцену: тихо войду, чтобы не разбудить Артёма, сниму сапоги, умоюсь, заварю чай и просто растворюсь в тепле. Он всегда раздражался, когда я возвращалась поздно, но в этот раз всё должно было быть иначе — ведь я приеду раньше.
Однако, вставив ключ в замок, я услышала грохочущую музыку — дешёвую, невыносимо громкую, от которой всегда начинала болеть голова. Потом — смех. Женский, визгливый, знакомый. Я застыла. Сердце ухнуло, словно кто-то изнутри выдернул опору.
Я вошла — и словно оказалась в чужой квартире. В прихожей валялась обувь, в луже растаявшего снега плавала перчатка. На полу — пальто Артёма, рядом — шаль его матери. Из кухни доносились звон бокалов, запах жареного мяса и табака.
— Я же говорю, твоя Лерка слишком из себя строит, — донёсся её голос. — Всё по правилам, всё как в книжке.
— Мам, да брось, — лениво ответил он.
Я шагнула в кухню. Они обернулись. Артём сидел за столом, расстегнув рубашку, с бутылкой пива. Свекровь — в моём домашнем халате, в моих вязаных тапках. На столе — гора грязной посуды, окурки, пятна соуса на глаженной вчера скатерти.
— Ты чего вернулась? — спросил он, не глядя мне в глаза.
— Рейс отменили, — ответила я спокойно.
— Ну вот, — усмехнулась свекровь, — пока тебя не было, хоть пожили по-человечески.
Она поднялась, открыла холодильник, достала мой борщ, налила себе в тарелку. Двигалась уверенно, хозяйски, будто это её кухня. Я смотрела на неё и чувствовала, как внутри что-то трескается. В зале орал телевизор, на диване — пачки из-под чипсов, в спальне — их куртки на кровати, стакан с вином на тумбочке. Всё стало чужим. Даже воздух.
— Это мой дом, — тихо сказала я.
— Твой? — хмыкнула она. — Мой сын деньги сюда вложил, не забывай.
— Мы покупали вместе, — сказала я. — Но, кажется, жить тут вместе уже не выйдет.
Артём вскочил.
— Да что с тобой не так?! Не можешь просто спокойно отдохнуть? Мама старалась, а ты опять недовольна!
Я посмотрела на него и поняла — передо мной чужой человек. Ни тепла, ни уважения. Только раздражение и привычка.
Я взяла пальто.
— Ешьте, веселитесь. Только без меня.
И вышла.
На лестнице пахло снегом и холодом. Я впервые за долгое время вдохнула глубоко — и стало легче.
В гостинице я долго не могла уснуть. Перед глазами вспыхивали сцены, как короткие кадры без звука: он, её халат на ней, грязь на полу, бутылки на столе. Всё перемешалось — боль, обида, растерянность.
Утром я вернулась в квартиру за документами. В кухне снова стояла она, переворачивала блины в моём халате.
— Не смотри так, — бросила, — я просто приготовила нормальную еду, а то у тебя всё «правильное питание». Мужику ж надо сытно есть.
— Ты бы хоть убрала, — тихо сказала я.
— Я не уборщица, — отрезала она.
Вошёл Артём, зевая.
— Что опять с лицом? Мама старается, а ты будто на похоронах.
— Я просто хочу уважения, — ответила я.
— Мы просто посидели! — вспылил он.
Свекровь засмеялась:
— Вот зануда. Всё ей не так. Без дела злится.
Я поднялась.
— Мне не злость. Мне просто надо уйти.
— Это и мой дом! — крикнул он.
— Нет, — сказала я спокойно. — Это место, где меня больше не слышат.
Телефон звонил весь день. «Вернись», «Не будь упрямой», «Если уйдёшь, не возвращайся». Я выключила звук.
Через неделю я пришла за вещами. В спальне мои книги сброшены в коробку, на полке — её косметика. Моего почти ничего.
— Ты что затеяла? — спросил он.
— Забрать своё.
— Мы семья, Лера! — сказал он устало.
— Нет, семья — там, где есть уважение. А у нас осталась только привычка.
Свекровь фыркнула.
— Да ты без нас пропадёшь. Никто тебя с твоим характером не стерпит.
— Пусть, — ответила я. — Зато себя не потеряю.
Я положила ключ на стол.
— Это вам. Делайте, что хотите.
Артём сделал шаг ко мне:
— Может, не всё потеряно?
— Потеряно то, что вы переступили. Уважение. Всё остальное — уже пепел.
Я открыла дверь. На пороге стояла соседка.
— Лера, всё решила?
— Да, Валентина Петровна. Теперь точно.
Я вышла. Снег падал медленно, мягко. Холод щипал щёки, но внутри было странное спокойствие. Я шла и думала: если бы рейс не отменили, я бы продолжала жить в иллюзии. А теперь — больно, но честно.
Иногда жизнь специально сбивает тебя с пути, чтобы показать: ты живёшь не там. Главное — не бояться пойти дальше.
Я вдохнула морозный воздух и впервые за долгое время улыбнулась. Не потому, что счастлива, а потому что свободна.