— Да не отдаёт он денег! — из-за спящего сына Артём открыл дверь осторожно, стараясь не потревожить малыша, и отчётливо уловил голос жены, доносившийся из кухни. — Что ты хочешь, чтобы я сделала?!
Он замер в прихожей. В груди что-то болезненно кольнуло: с кем она может разговаривать таким тоном? В их дом гости почти не приходили. По его собственному настоянию ещё до свадьбы Кира согласилась не устраивать бесконечных вечеринок и шумных посиделок. Единственным исключением оставался Паша — его давний друг.
— Без понятия! — ответ прозвучал резко и злым шёпотом, но Артём сразу узнал голос. — Мне деньги срочно нужны! Иначе конец. Скажи ему, что лечиться надо, пусть поверит!
— Какое лечение?! — вспыхнула Кира, и Артём представил, как она встала, уперев руки в бока. — Все живы-здоровы, слава богу!
— Тогда придумай что-нибудь! — голос Паши дрогнул от нервов. — Сейчас на больных миллионы собирают. Артём купится, не бросит же любимую жену в беде! — он хрипло засмеялся, будто в насмешку.
У Артёма перехватило дыхание. Каждое слово отдавалось ударом по голове. Но самое страшное прозвучало чуть позже.
— Любимую? — холодно усмехнулась Кира. — Ты забыл, что это ты отец ребёнка? Или напомнить?
У Артёма в глазах потемнело. В ушах звенела тишина, перекрывающая даже их дальнейшие голоса. Он не заметил, как ноги сами вынесли его в кухонный проём.
Кира, увидев его, резко осеклась, будто воздух в горле застрял. Паша тоже побледнел.
— Сильно страдаешь? — тихо произнёс Артём, но голос предательски дрожал, почти срывался на шёпот. — И зачем?
Кира попыталась наброситься на привычные обвинения:
— А затем, что твой дружок вечно влезает в неприятности! А я должна всё разгребать, потому что у нас… любовь! — последнее слово она выделила почти криком и картинно развела руками.
Артём переводил взгляд с жены на друга, ожидая хоть крупицы правды. Но вместо этого услышал только их жалкие оправдания и взаимные упрёки.
— Убирайтесь, — произнёс он глухо, стиснув зубы. Руки дрожали так, что он спрятал их за спину. — Оба. Сейчас же.
Кира шагнула к нему, глаза заблестели фальшивыми слезами:
— Артём, послушай, я тебе всё объясню. Ты не так понял… Успокойся, пожалуйста.
— Да, друг, не горячись, — вставил Паша, пытаясь улыбнуться. — Давай поговорим спокойно, разберёмся…
— Я всё сказал.
Тон был таким, каким они его никогда не слышали. Жена и друг переглянулись и, поняв, что спорить бесполезно, ушли, прихватив маленького Матвея.
Месяц Артём жил словно в тумане. Дни сливались, ночи проходили без сна. Его дом, ещё недавно полный детского смеха и женских шагов, теперь казался пустой скорлупой. Он ходил из комнаты в комнату, как призрак, ничего не чувствуя. Еда теряла вкус, работа перестала радовать, а любимые фильмы больше не отвлекали.
А потом позвонили из опеки. Женский голос в трубке звучал устало, словно уже произнёс десятки таких фраз за день:
— Мать Матвея погибла. Вместе с Павлом. Вы же заберёте мальчика к себе?
Артём выдохнул и закрыл глаза.
— Он мне не сын, — ответ сорвался прежде, чем он успел подумать.
На том конце повисла пауза. Потом женщина произнесла странно спокойным голосом:
— В квартире нашли документы. Результат ДНК-теста. По ним погибший Павел не является отцом. А в свидетельстве о рождении записаны именно вы.
Когда Артём увидел бумаги собственными глазами, сердце сжалось. Перед ним лежала истина, от которой нельзя отвернуться. Матвей был его сыном. Настоящим. Родным.
Он забрал мальчика. Впервые, держа его на руках уже без Киры рядом, он ощутил и тяжесть, и невероятную ценность этой крошечной жизни.
Теперь, каждый вечер укладывая Матвея, он повторял тихо, гладя его по голове:
— Мы с тобой вдвоём во всём мире. Только мы двое.
И в этих словах звучала и боль утраты, и сила новой надежды.
Первые месяцы после того, как Матвей оказался дома, были для Артёма настоящим испытанием.
Он привык жить один: тихо, спокойно, размеренно. Его день делился на работу, редкие встречи с Пашей и привычные вечера с книгами и фильмами. Теперь же всё перевернулось с ног на голову.
Мальчик плакал по ночам, требовал внимания каждую минуту. Артём не знал, как правильно кормить, как укачивать, как купать. Приходилось учиться на ходу, спрашивать советы у соседок, смотреть ролики в интернете. Иногда он ошибался, и совесть буквально рвала его изнутри: «Неужели я плохой отец? Справлюсь ли я один?»
Но чем чаще он видел доверчивый взгляд сына, тем твёрже становился.
Постепенно всё стало меняться. Артём открыл для себя, что даже обычная прогулка во дворе превращается в маленькое приключение, если рядом Матвей. Он радовался каждому новому слову сына, его первым шагам, первым рисункам.
Особенно трогательным для него было то, как ребёнок начинал копировать его привычки. Матвей садился рядом, когда Артём читал, и листал свои детские книжки, делая вид, что понимает каждое слово. А вечером, укладываясь спать, мальчик всегда требовал:
— Папа, скажи нашу фразу!
И Артём, улыбаясь, повторял:
— Мы с тобой вдвоём во всём мире.
Конечно, трудностей хватало. Матвей рос любознательным, и Артёму приходилось постоянно придумывать новые способы объяснить сыну сложные вещи простыми словами. Денег, казалось бы, хватало, но теперь их приходилось тратить куда осторожнее: садик, вещи, игрушки, врачи.
Иногда Артёму становилось страшно. «А если со мной что-то случится? Кому он останется?» Эти мысли гнали его в спортзал, к врачам на обследования, заставляли бросить вредные привычки. Он начал заботиться о здоровье, о дисциплине, словно сам становился другим человеком ради сына.
Раньше он был тихим, незаметным, почти растворявшимся среди людей. Теперь Артём учился говорить твёрдо, отстаивать своё мнение. Он больше не был готов терпеть ложь, предательство или даже поверхностное отношение к себе и Матвею.
Взрослые соседи замечали это и уважали. Женщины во дворе с теплотой смотрели на него, когда он, уставший после работы, возился с ребёнком. Некоторые пытались завести разговоры, предлагали помощь, но Артём держался настороженно. Его сердце ещё слишком болело от предательства Киры и Паши.
Прошли годы. Матвей подрос, пошёл в школу, а Артём с удивлением понял, что больше не чувствует одиночества. Дом был наполнен детским смехом, вопросами, рассказами о школе, мечтами о будущем.
Теперь каждый вечер они вдвоём садились ужинать за стол и обсуждали прошедший день. Иногда Матвей серьёзно спрашивал:
— Пап, а у всех детей есть мама?
Артём сжимался внутри, но отвечал честно и мягко:
— Да, сынок, у многих есть. Но у нас с тобой — своя семья. И в ней самое главное — что мы вместе.
Матвей кивал и улыбался. Для него этого было достаточно.
Оглядываясь назад, Артём понимал: предательство Киры и Паши стало для него не концом, а началом. Да, это была боль, разрушающая душу. Но именно через неё он нашёл свою главную опору — сына.
Он больше не был тем робким и зависимым человеком, каким вырос под крылом матери. Теперь он стал сильным, решительным, уверенным мужчиной, который умел держать ответственность не только за себя, но и за ещё одну жизнь.
И каждый вечер, укладывая сына спать, Артём продолжал произносить ту самую фразу, теперь уже не как утешение, а как клятву:
— Мы с тобой вдвоём во всём мире. И я никогда не предам тебя.
Матвей вырос. Ему исполнилось десять, потом двенадцать. Он всё так же оставался главным смыслом жизни Артёма. Мужчина работал на дому, успевал уделять сыну максимум внимания и гордился его успехами в школе.
Но в глубине души Артём чувствовал пустоту. Дом наполнял детский смех, но не хватало взрослого плеча рядом, понимания и тепла, которого не заменит даже любовь ребёнка.
Одиночество особенно давило вечерами, когда Матвей засыпал, а квартира погружалась в тишину. Артём понимал: если он хочет, чтобы сын вырос в полной, гармоничной атмосфере, когда-то придётся решиться открыть сердце снова.
Однажды, ожидая сына у школьных ворот, Артём заметил женщину, которая тоже стояла рядом. Она улыбалась, наблюдая за дочкой, выбегающей к ней с рюкзаком.
— Это ваш? — спросила она, кивая на Матвея, бегущего к Артёму.
— Да. Мой. — Артём слегка смутился, давно не заводил разговоров с незнакомыми женщинами.
Её звали Ольга. Она оказалась матерью-одиночкой: муж погиб в аварии, и она растила дочку одна. Разговорился он легко, словно давно знал её. Уже через несколько встреч они стали гулять вместе с детьми, а потом и общаться без них.
Когда Артём впервые пригласил Ольгу домой, Матвей нахмурился.
— Папа, а кто это? — спросил он настороженно.
— Это моя подруга, сынок. Мы дружим.
Мальчик долго молчал, потом сказал:
— Но мы же с тобой вдвоём во всём мире…
Эти слова ударили по сердцу Артёма. Он всю жизнь повторял их как клятву, а теперь боялся, что сын воспримет его новые чувства как предательство.
В ту ночь он долго объяснял Матвею:
— Ты — моё самое главное счастье. Никто никогда не заменит тебя. Но знаешь… иногда взрослым тоже нужно, чтобы рядом был человек, который поддержит, поймёт. Это не значит, что я перестану быть твоим папой. Мы всё равно останемся вместе.
Матвей слушал серьёзно, по-взрослому. Потом тихо кивнул.