Раиса Николаевна всегда умела производить впечатление. В шестьдесят пять она выглядела максимум на пятьдесят пять: гладкая кожа, идеальный макияж, дорогой парфюм и каждый сезон — новый дизайнерский клатч. Сегодня — фуксия, идеально в тон её помаде. Она неспешно потягивала кофе в кухне сына, сидя на мягком табурете, словно на троне.
— Лизонька, кофе у тебя… ну, сносный, — протянула она, едва коснувшись губами края чашки. — Но у нового бариста в центре… ммм, божественно. Ты просто обязана попробовать.
Лиза мыла посуду, глядя в окно. За стеклом — серый, пасмурный двор. За спиной — чужой, холодный голос.
— Спасибо, Раиса Николаевна. Но кофе за 500 — это не моя роскошь, — ответила она спокойно. — Моим джинсам четвёртый год, а кроссовки и не вспомнят, когда были белыми.
На кухню ворвался Никита. Пахло одеколоном и свежестью — он только что вернулся из города.
— Мамочка! — он чмокнул Раису в щёку. — Лиза, солнышко! — поцеловал жену в макушку. — Как день?
— Как обычно. Яся в садик, потом удалёнка, потом в магазин… А ты?
— Замечательно! Зарплата пришла, — он с довольной улыбкой достал новый смартфон. — Всё перевёл папе, как всегда. Пусть проценты капают. Скоро снова поедем к морю!
Раиса оживилась:
— Ах, Турция в прошлый раз была чудесна! Никитушка, ты не забыл про парео? То, старое, совсем вышло из моды.
— Конечно, не забыл, — махнул рукой сын. — Папа выделит из моего перевода. Всё уладим.
Лиза почувствовала, как в груди что-то сжалось. Зарплата мужа снова ушла в тот же бездонный семейный колодец.
Два года назад, за воскресным обедом, свёкор Марк Павлович заявил с гордостью:
— У меня на карте ежедневно проценты начисляются. Можно хорошие деньги поднять.
— Сынок, у вас ребёнок. Лишними деньги не будут. Переводи папе, потом он тебе вернёт с прибылью, — добавила Раиса.
Никита тогда и не подумал посоветоваться с Лизой. Согласился сразу. Так семейный бюджет ушёл в тень, под видом «инвестиций».
С тех пор Лиза раз в год видела кусочек этих денег — недельный отпуск в Турции. Всё остальное — растворялось в обещаниях.
Позже, когда Раиса Николаевна удалилась в гостиную болтать с косметологом, Лиза повернулась к мужу:
— Никита, может, обсудим финансы? Ясе скоро в школу — нужна форма, учебники…
— Лиз, ну что опять? — он тяжело вздохнул, открывая пиво. — Мы всё решили. Папа вкладывает. Это наш отпуск.
— Отпуск?! — голос Лизы сорвался. — Я покупаю еду по акциям, шью Ясе платья сама. А твоя мама рассказывает про ботокс и массажи на наши деньги?!
— Это её деньги! — рявкнул он. — Папа ей даёт. Она женщина, должна выглядеть достойно. Ты что, ревнуешь?
— Ревную? — Лиза выдохнула. — Я возмущена! Это не вклад в будущее — это паразитирование. Мы живём впроголодь, а они — на курортах!
— Ты преувеличиваешь, — отмахнулся он. — Скоро Новый год, поедем на море. Всё забудешь.
Лиза отвернулась, скрывая слёзы. В груди клокотало от бессилия. «Особый процент», «папа разберётся», «всё уладим» — эти фразы стали лозунгами чужого, удобного мира.
Через неделю Лиза привезла Ясю к свёкрам — они просили забрать внучку на выходные. Дверь открыл Марк Павлович. Из гостиной доносились голоса.
— Лена купила сумку такую сочную! Цвет — огонь! — восклицала Катя, младшая сестра Никиты.
— А я тебе про шубу говорила? — мурлыкала Раиса. — Норка. Настоящая. Не то, что у Марьи Ивановны… Марк, сколько у Никиты на карте осталось?
— Пока ничего. Как переведёт зарплату, тогда…
— Пусть не тянет! Шубу могут раскупить! А Кате нужна сумка — студентка, всё-таки.
Лиза застыла. В голове щёлкнуло: зарплату мужа уже распределили. Без его ведома. Без её согласия.
Она стояла, как статуя, сжав ладони в кулаки. Больше терпеть было нельзя.
Когда Никита вернулся домой, она ждала его в прихожей. Впервые за долгое время не отводила взгляда.
— У твоей мамы планы. На шубу. И у Кати — на сумку, — тихо сказала она.
— Ну… у женщин всегда планы, — он попытался улыбнуться.
— Планы — на наши деньги. На твою зарплату. Ты вообще в курсе, сколько отдаёшь?
Он смутился.
— Ну… не всё. Только сто семьдесят. Оставляю на бензин и сигареты…
— Умножь на десять месяцев. Миллион семьсот. Куда они ушли, Никита? — Лиза скрестила руки на груди. — Я так больше не могу. Или ты что-то меняешь, или будет развод.
Он вздохнул. И впервые — промолчал.
В следующую зарплату перевода не было.
— Сынок, мы ждём, — позвонила Раиса.
— Мама, я больше не перевожу, — сказал он, глядя в пол.
В трубке повисла тишина. Потом — надрывный кашель.
— Как это? А проценты? Мы же… для вас…
— Не нужны нам проценты, мама.
— Это предательство! Ты обязан! — закричала она.
— Я открыл счёт. Сам.
— Ты не имеешь права! У нас планы! Мы иногда брали у тебя…
— Теперь — проси лично.
— Я не хочу просить! Это унизительно! — визг перешёл в всхлипы. Потом она бросила трубку.
Но вечером позвонила снова. И снова. И снова.
— Ты наш сын! Значит, деньги — наши! — шипела она в трубку.
— Разбаловал я вас, — прошептал он и отключил.
Позже звонили отец, звонила Катя. Просили вернуть всё «как раньше». Он молчал.
Через полгода они отстали. Сдались. Отношения сошли на нет.
Зато в доме стало тише. И теплее.
Лиза купила Ясе зимние сапоги. Сама — сходила к парикмахеру. А холодильник больше не скрипел, напоминая о чьей-то шубе.