— С какой стати я должна присматривать за вашей старухой?! Она мне вообще никто! — голос Снежаны резанул, как нож по стеклу.
Слова отдались в голове Марины гулом. Будто потолок чуть опустился, стены придвинулись ближе, а воздух стал вязким и липким. Лицо бросило в жар, и она невольно схватилась за ворот свитера, будто тот мешал дышать.
Снежана сидела в гостиной, вольготно устроившись на мягком диване с цветочным узором, который Марина берегла ещё с тех времён, когда они только купили квартиру. Она сидела так, словно хозяйка дома: раскинулась, скрестив руки на груди, выставив вперёд ногу в домашних тапках. Свет от настольной лампы подсвечивал её лицо, делая щеки чуть блестящими. На круглом животе топорщилась футболка — роды уже близко.
И при этом у неё не было за душой ничего — ни профессии, ни постоянной работы, ни копейки на сберкнижке. Но говорила она так, словно её слово весило больше всех.
Павел, сын, сидел рядом. Ссутулился, держал её ладонь в своей, молчал. На его лице застыло что-то неопределённое: то ли согласие, то ли растерянность. Он только постукивал пальцами по колену — привычка с детства, когда нервничал.
Марина почувствовала, как в груди поднимается тяжесть.
— Снежана, — она выдавила слова максимально спокойно, хотя голос дрогнул, — тебе не кажется, что ты утрируешь? Анна Петровна здорова, самостоятельна. Ей семьдесят, но она бодрее многих сорокалетних. Она не только сама о себе позаботится, но ещё и вам в помощь будет. И с готовкой, и с ребёнком.
— Сейчас, может быть, — протянула Снежана с насмешкой, — а через год? Через два? Что тогда? Я что, сиделкой ей стану?
Марина напрягла пальцы так, что ногти впились в ладонь.
— Никто не знает будущего, — сказала она ровно. — Вдруг именно вам помощь понадобится? Семья ведь для того и существует, чтобы поддерживать.
— Семья? — невестка прищурилась, её губы искривились в усмешке. — Да вы просто хотите свалить на нас старую обузу! А если у неё память начнёт пропадать? Мне страшно будет ребёнка рядом оставлять!
Марина почувствовала, как эти слова обожгли её, будто кипяток. Она украдкой посмотрела на мужа. Павел-старший сидел в кресле, сцепив руки, и, казалось, готов в любую минуту сорваться. Вены на его висках набухли, но он сдерживался. Знал: если вспылит, станет только хуже.
— Знаешь, — Марина выпрямилась и заговорила твёрдо, — никто вас не принуждает. Бабушка предложила помощь по доброте души, решила дать вам крышу над головой. Не хотите — живите сами, как знаете.
И тут Марина вспомнила.
…Много лет назад Анна Петровна, строгая и аккуратная, с неизменными очками на носу, посадила её за кухонный стол и прямо сказала:
— Марина, не обижайся, но жить ко мне не проситесь. В моём доме хозяйка я и только я. Так меня мать учила: чем дальше свекровь — тем лучше отношения. Приходите в гости, денег дам, если будет нужно. Но на одной кухне я с вами не уживусь.
Тогда Марина почувствовала жгучую обиду. Они с мужем ютились в крошечной комнате с жёлтыми обоями, из-за стенки каждую ночь доносился скандал соседей. Казалось, совместное проживание было бы спасением. Но Анна стояла на своём.
И оказалась права. Ссоры обошли их стороной, отношения остались ровными, без лишних драм.
Теперь же ситуация повторялась — но уже в жизни её сына.
Когда Павел-младший объявил о свадьбе, Марина пыталась отговорить:
— Сынок, не спешите. Ты сам ещё только учишься жить один. Поживите вместе, присмотритесь друг к другу.
— Мам, ну это же штамп, — отмахнулся он. — Просто бумажка для спокойствия. Развестись — не проблема.
Штамп оказался началом череды забот. Снежана забеременела. Марина, узнав об этом, едва не схватилась за сердце: денег не хватало даже на их двоих. Но вмешалась Анна Петровна:
— Пусть поживут у меня. Комната свободна, а им копить нужно.
Казалось, вопрос решён. Но Снежана заявила:
— А почему бы вам не забрать бабушку к себе? Нам втроём тесно будет.
Марина не поверила ушам. А сын добавил, будто между прочим:
— Мам, так удобнее. Бабушка ведь твоя свекровь. Уход за ней — на тебе.
Сердце Марины сжалось.
— А вы у неё спросили, хочет ли она? — холодно уточнила она.
— Ей знать необязательно, — пожал плечами сын. — Если откажется — можно и так: вы переедете к ней. У вас трёшка, детей больше нет, вам много не нужно. А у нас ребёнок.
Марина онемела.
Тогда в разговор вмешался Павел-старший. Его голос был спокойным, но глаза сверкнули:
— Ребята, собирайтесь. Ступайте домой.
Сын с женой ушли. После этого звонили несколько раз, но разговоры были сухие, чужие. И на выписку из роддома родителей не позвали.
Прошло полгода.
Зазвонил телефон. Голос Анны Петровны звенел радостью:
— Марина, я тут генеральную уборку затеяла. Кладовку освободила, шкафы перемыла, новое бельё заказала. Павел с Снежаной ко мне собираются. Я буду правнука нянчить!
Марина закрыла глаза. Горькая тяжесть накатала волной. Она не могла молчать. И рассказала всё: о словах Снежаны, о том, как её называли «старухой», как хотели спихнуть.
— Понятно… — ответ свекрови был тихим и глухим. — Спасибо, что сказала.
На следующий день пришло сообщение от сына:
— Мам, это из-за тебя бабушка передумала? Не ожидал.
— Сынок, скажи спасибо своей жене, — твёрдо ответила Марина. — Она ведь и не хотела с ней жить.
После этого Марина выключила телефон. Взяла сумку и поехала к Анне Петровне.
Теперь она знала наверняка: свекровь ближе ей, чем собственный сын и его жена. Потому что не требовала, не упрекала, не манипулировала. Она просто была рядом. И Марина осознала: иногда именно расстояние сближает сильнее, чем близость под одной крышей.