Игорь стоял у двери пансионата, сжимая в кулаке связку старых ключей. Металл резал ладонь, но открыть ими квартиру он так и не смог: замки сменены, словно чужие. В груди клокотало раздражение – всё в его жизни рушилось одновременно. Жена с детьми ютятся у знакомых, дома трещина от потолка до пола, комиссия грозит выселением, а у матери – тишина. Ни звонков, ни записок, словно растворилась. И вот, после поисков по соседям, подсказок и догадок, он оказался здесь.
– Нам с семьёй жить негде! – выдохнул он с порога, и голос его прозвучал почти приказом. – А раз ты тут, так мы ещё и за домом присмотрим!
Игорь протянул ладонь, словно требуя своё.
Галина Сергеевна сидела в кресле у окна. Лицо её было спокойным, взгляд – ясным, но в глазах мелькнула тень усталости. Она медленно повернула голову к сыну, чуть прищурилась.
– А не многовато ли ты возжелал? – в её голосе прозвучала сталь. – Дом ему подавай!
Слова ударили Игоря сильнее, чем если бы она влепила пощёчину. Он дёрнулся, словно от ожога.
– С какой стати я должен тебя выискивать? – голос его сорвался. – Не могла сказать, что перебираешься в санаторий?
– Хотела, – отвела взгляд мать. – Но ты тогда с женой и детьми на курорт собирался ехать. Зачем тебя было отвлекать?
Игорь опустил плечи. Ему на секунду стало стыдно – да, в тот момент ему было совсем не до неё. Но признать это он не мог.
– Тут ты права, – пробормотал он, стараясь взять себя в руки. – Дел выше крыши было!
– Вот и я о том, – кивнула Галина Сергеевна, и в её кивке было больше усталости, чем укора.
– Подожди! – Игорь вдруг нахмурился. – Так это же четыре месяца назад было! И всё это время ты молчала?
– А как мне было сказать? – голос матери дрогнул. – У тебя же вечно заботы, авралы, обязательства.
Он кивал, будто соглашаясь, но на самом деле больше любуясь собой: да, он занятой, да, на нём всё держится. И только когда мать произнесла последнюю фразу, он резко замер.
– Ты же, когда звонил, только спрашивал: «Привет! Как дела?» – а потом тут же бросал трубку. Даже не слушал. Словно тебе не важно, что у меня, а просто проверить хотел, жива ли ещё я.
Слова пронзили Игоря. Он хотел возразить, но получилось грубо:
– Мам, давай ты не будешь глупости строить! Связь плохая, обрывы постоянные. Я, между прочим, человек занятой. У меня семья, дети!
– Я понимаю, сынок, – мягко ответила она. – Потому и не тревожила.
– Но зачем ты сюда, в пансионат? – наконец спросил он. – Что тебе дома не сиделось?
– Тяжело уже одной, – сказала она, и голос её стал особенно тихим. – В магазин тяжело, в аптеку тоже. До поликлиники и вовсе не дойду. Хорошо, если соседи помогут. А здесь и присмотр, и готовят, и убирают. Врачи рядом, буфет. Тут спокойно.
Она вздохнула.
– Я бы дома осталась, но помочь мне некому. Нанять сиделку – не по силам. А тебя, сынок, не дозовёшься.
Щёки Игоря вспыхнули. Словно весь разговор был обращён не к нему, а к его совести.
– Может, оно и к лучшему, – пробормотал он. – Мне не наездиться, а тебе тут удобнее.
– Если так считаешь, – усмехнулась мать. – Я и спорить не стану. Да и привыкла уже. Подружилась тут.
Игорь теребил ремень. На самом деле, он приехал не из тоски по матери. У него была своя, очень земная причина – жильё. Но как сказать это в лицо? Он всё откладывал.
– Сынок, – вдруг спросила Галина Сергеевна, – а зачем ты меня искать стал? Позвонил бы – я бы сказала, что у меня всё хорошо. А ты дорогу проделал.
– Не такая уж и даль, – оправдывался он. – Тридцать километров.
– Однако приехал, – прищурилась она. – И не просто приехал, а разыскивал. Зачем столько внимания?
Игорь нахмурился.
– Ты знаешь, что я тебя люблю. Но у меня своя жизнь, полная забот! Я и так еле справляюсь!
– Потому и к маме приехал? Совета хотел? – мягко спросила мать.
– Да какие советы! – отмахнулся он. – Мне силы нужны! У меня сосед ремонт затеял, стена треснула, дом теперь могут признать аварийным! А что тогда? Жилья маневренного нет, а на съёмные деньги где возьмёшь? Я собрал семью, вещи и приехал к тебе!
Мать лишь покачала головой:
– Очень тебе сочувствую, сынок.
– Да что мне твоё сочувствие! – вспыхнул он.
Он ещё не сказал главного – ему нужны были ключи от квартиры. Ведь мать жила одна в трёх комнатах. Что за проблема – потесниться?
Но мать опередила его.
– Нет больше квартиры, – с торжеством произнесла Галина Сергеевна. – Продала я её. И продала, чтобы сюда переехать. Пансион дорогой.
Игорь застыл. Потом лицо его перекосилось.
– Как ты могла?! – выкрикнул он. – Она должна была мне достаться! Я её ждал!
– Ах, ждал, – покачала мать головой. – А то, что вместе с квартирой шла я, ты не подумал? Хотел наследство – надо было и мной заниматься. Не деньгами, нет. Просто вниманием.
– Я оспорю! Ты невменяемая! – крикнул Игорь.
– Здесь врачи хорошие, – спокойно улыбнулась она. – Мою вменяемость проверили перед сделкой.
– Ты не имела права! Это моё будущее!
– Хватит орать, как на рынке! – прикрикнула мать. – Это тебе мой последний урок. Хочешь, чтобы люди тебе что-то давали – научись отдавать им то, что нужно.
На шум сбежалась охрана. Игоря мягко, но твёрдо вывели за дверь. Он пытался вырываться, но тщетно.
А Галина Сергеевна, оставшись одна, посмотрела в окно. В саду шумели деревья, пахло кашей из столовой, слышались шаги медсестёр. И впервые за долгие годы ей стало спокойно: сын получил свой урок.
– У меня тут забот столько, что времени на него нет, – произнесла она тихо и закрыла глаза.
Игоря вывели на улицу, и тяжелая дверь за его спиной закрылась с глухим щелчком. Металл будто отрезал его от привычного мира, где мать всегда была в роли тыловой крепости, готовой хоть молча, но помогать.
Он стоял у ворот, сжимая кулаки так сильно, что ногти впивались в ладони. В груди кипела злость, но под злостью начинала пробиваться горькая пустота.
«Как она могла… продать? – мысли метались, как испуганные птицы. – Ведь это же мой дом, моё будущее! Я столько лет ждал!»
Но вслед за злостью пришло другое – щемящее воспоминание.
Его звонки: короткие, торопливые. Её слова: «Ты даже не слушаешь, что я говорю…»
И её усталый вздох, когда она признавалась: «Мне уже тяжело одной».
Он вспомнил, как она сидела у окна, в кресле – маленькая, сгорбленная, но в глазах упрямая решимость. В тот момент она была сильнее его, даже несмотря на возраст и болезни.
Он медленно двинулся к машине, припаркованной у ворот. Ноги будто налились свинцом. Жена ждала его дома, дети шумели в съёмной квартире у знакомых. Им негде жить, впереди – суды, разборки с домом. Но всё это в ту секунду показалось далеким.
В голове стучало одно: мать отдала квартиру чужим людям, а не сыну.
И при этом сказала, что это – урок.
Он сел за руль и какое-то время просто смотрел на дорогу, не включая двигатель. На душе было муторно.
«Может, и правда я виноват? – мелькнула мысль. – Сколько раз она просила просто приехать, посидеть, поговорить… А я всё время спешил. Все время отмахивался. Даже когда болела – только слова по телефону: “Ну, лечись, выздоравливай!”»
Игорь вздохнул, но тут же отогнал мысли прочь. Гордость поднимала голову:
«Да нет, это она виновата! Как можно так с родным сыном?!»
Но голос матери вновь зазвучал в ушах:
– Хочешь, чтобы люди тебе что-то давали – научись сам отдавать.
Когда он вернулся в город, жена встретила его в коридоре с вопросительным взглядом.
– Ну? Ключи?
Он только махнул рукой и тяжело опустился на стул.
– Нет ключей. Нет квартиры. Она продала её.
Жена ахнула, но он не дал ей заговорить.
– Представляешь, всё продала ради пансиона! Сказала, мол, дорого там жить. А я… я столько лет ждал!
Дети носились по комнате, не понимая взрослых разговоров. Младший уронил игрушку, она покатилась под ноги Игорю. Он хотел крикнуть, но вдруг поймал себя на том, что звучит так же резко, как мать в последние минуты.
И впервые в жизни ему стало страшно: а не повторяет ли он её судьбу? Одиночество, усталость, упрёки… Только у него впереди ещё десятки лет, а у неё уже за плечами вся жизнь.
Ночью он долго не мог уснуть. Слушал, как жена ворочается рядом, как дети сопят во сне. И всё думал о матери.
«А ведь могла бы и оставить… – цеплялся он за обиду. – Могла! Это ведь квартира от деда, от её отца! Это наша семья!»
Но тут же всплыло другое: как мать в одиночку тащила его детство. Как работала на двух работах. Как приносила домой игрушку, хотя сама ела хлеб с кефиром.
Он вдруг понял, что упрекать её не имеет права. Она дала ему всё, что могла. И даже больше.
На следующий день он снова поехал к пансионату.
Не за ключами – их уже не было.
Не за квартирой – она больше не его.
Он хотел просто увидеть мать.
Но охранник на воротах поднял руку:
– Простите, но у нас распоряжение. Вас сюда больше не пускать.
Игорь замер. Сердце ухнуло в пустоту.
Он впервые осознал: урок был не на словах. Это был разрыв. Последний, окончательный.
Он отошёл от ворот, и ноги несли его сами. Мир вокруг казался чужим: яркое солнце слепило глаза, прохожие смеялись, но всё это не имело к нему отношения.
Внутри сидела только одна мысль: он потерял не квартиру. Он потерял мать.
Прошла неделя.
Все это время Игорь жил будто в тумане: на работе дела валились из рук, дома жена смотрела холодно, а дети чувствовали его раздражение и стороной обходили отца. Но хуже всего была пустота внутри.
Он понимал: мать отрезала его не от квартиры, а от себя. От своего мира.
И впервые за много лет он ощутил, что ей нужен был не его звонок «для галочки», а разговор, участие, рука рядом.
Сидя ночью на кухне, он взял лист бумаги. Руки дрожали, ручка скрипела по строкам.
«Мама, прости меня.
Я думал, что всё у нас в порядке, что тебе ничего не нужно. Я ошибался. Ты дала мне всё, что могла, а я ответил холодом и равнодушием. Я хочу всё исправить. Пусти меня к себе, хотя бы ненадолго. Я приеду не за ключами, не за квартирой. Просто поговорить.
Твой Игорь».
Он перечитал написанное и впервые за долгое время заплакал. Слёзы капали на бумагу, расплывались чернила.
Утром он сел в машину и поехал снова к пансионату. Дорога казалась длиннее, чем прежде. В голове стучало: «Не пустят. Она же сама сказала – больше не пускать».
Но внутри теплилась надежда. А вдруг?
У ворот охранник снова поднял руку.
– Вам нельзя.
– Передайте ей, – протянул Игорь конверт. – Это письмо. Очень прошу.
Охранник помолчал, потом нехотя взял.
Два дня Игорь ждал, проверяя почтовый ящик каждое утро и вечер. На третий день конверт лежал внутри.
Сердце подпрыгнуло, руки задрожали. Он вскрыл письмо и узнал ровный, аккуратный почерк матери:
«Сынок,
я получила твоё письмо. Я рада, что ты написал.
Но пойми: годы ушли, силы мои не те. Я не могу больше ждать, когда ты найдёшь время. Я хочу покоя. Здесь мне хорошо: обо мне заботятся, со мной разговаривают, я не одна.
Ты говоришь, что пришёл не за ключами. Может быть, и правда. Но мне важно, чтобы ты понял: любовь нельзя требовать, как наследство. Она живёт только тогда, когда её дарят.
Я прощаю тебя. Но пускать к себе больше не буду.
Мама».
Игорь перечитывал письмо снова и снова. Каждое слово было как нож, но и как лекарство одновременно. Он понимал: дверь закрыта. Но мать всё же оставила щёлочку — её слова «Я прощаю тебя» давали крошечный свет.
Он сидел на кухне с письмом в руках и впервые за долгое время не чувствовал злости.
Только боль и… решимость.
– Если не могу быть рядом, – шептал он, – то хотя бы буду писать. Пусть каждую неделю. Пусть каждый день. Может, когда-нибудь… она откроет эту дверь снова.
И в глубине души он впервые осознал:
квартиру можно потерять, но мать нельзя отпускать без борьбы.