— Аленка, когда же я наконец увижу свою часть от дедовского имущества? — сказал он нагло и прямо. — Да я ведь не претендую на половину, ты что! Конечно, нет. Но согласись, мне тоже кое-что положено. Тебе же уже восемнадцать, опекунского разрешения не нужно, так что пора бы рассчитаться со мной.
Слишком много Алена успела обдумать в годы одиночества, чтобы поддаться на такие речи.
В доме деда Савелия никогда не бывало тихо.
Не столько из-за хлопот по хозяйству, которыми занималась домработница Зинаида, сколько из-за нескончаемого потока знакомых, тянувшихся к его щедрости и кошельку.
Алена, девочка с трудным характером, наблюдала за этим с трёх лет, когда её родители исчезли в разгульных компаниях и сомнительных местах, бросив её на попечение деда. История их пропажи была мутной, с шёпотом о пьянках и загулах.
— Хреново, — отвечала Алена на вопрос одноклассников о том, как жить без родителей, — но с дедовскими деньгами полегче.
И обычно вопросы на этом заканчивались.
Без родителей и вправду тяжело, но с Савелием Аркадьевичем, добрым сердцем и большим состоянием, она почти не чувствовала пустоты.
Соседка Нина, устав от пьяного мужа, напросилась пожить у них. Савелий, как всегда, пожалел и пустил её с детьми. Первые дни она вела себя благодарно, помогала на кухне, но вскоре распоряжалась как хозяйка, командуя Зинаидой.
— Зинаида, где мой салат? И у детей бардак в комнате. Почему не убрано? — кривилась Нина.
Алена не выдержала:
— А с каких это пор вы разучились сами прибирать за собой?
— Девочка, учись держать язык! — огрызнулась та.
— А совесть у вас есть? Дед вас приютил, а вы из него слугу делаете! — бросила Алена.
Савелий вмешался мягко:
— Аленушка, не груби. Разве плохо, что Нина чувствует себя как дома?
— Да у неё дома никто за ней не убирал! Все просто пользуются тобой!
Савелий только улыбался. Для него у каждого человека должен быть шанс. Даже у таких.
Через день после отъезда Нины объявился племянник Петр. С очередным «блестящим проектом» и с просьбой вложиться. Савелий дал ему денег, как и всегда. Алена кипела:
— Дед, ну зачем? Он же игрок!
— А вдруг в этот раз исправится? — ответил он.
А потом Савелия не стало. Алена нашла его мёртвым утром в спальне. Соседи равнодушно отмахнулись: «Позвони кому-нибудь».
На похороны пришли лишь несколько стариков и Петр, навеселе.
— Остались мы с тобой, малышка, — сказал он, но опекуном быть отказался: «Это ответственность, не для меня».
Опекуном стала дальняя родственница, согласившаяся только ради денег.
Алена фактически жила одна. Она готовила себе простую еду, училась и плакала по вечерам от одиночества. Единственным утешением было то, что дед оставил ей «на чёрный день» наличные.
В восемнадцать лет она твёрдо решила уехать. Начала продавать квартиры и всё имущество деда. Агентам по недвижимости приходилось едва ли не отбиваться от «родственников», которые будто из ниоткуда объявились, требуя «свою долю». Телефон буквально не замолкал: «Алена, выручай, у меня беда», «Алена, ну зачем тебе сразу несколько квартир, подели хоть одну», «Алена, вспомни, мы же семья». Она отвечала сухо и односложно, но внутри чувствовала, как с каждым звонком её будто тянут обратно в тот кошмар, из которого она только начала выбираться.
Самым навязчивым оказался Пётр. Он перестал обходиться намёками и однажды приехал прямо к ней, заявив в лоб:
— Аленушка, ну когда я увижу свою долю? Мне положено по праву!
— Петя, иди своей дорогой, — ответила она холодно, глядя прямо в глаза. — Всё дед оставил мне. Тебе — ничего.
Пётр побагровел, голос его задрожал:
— Как это ничего?! Этот дом мой! Дядя обещал мне его ещё до твоего рождения! Ты всё это богатство не заслужила, оно должно принадлежать мне!
Он захлопнул задвижку на двери, шагнул к ней угрожающе близко и сжал её руку так, что Алена вскрикнула. Началась борьба: она вырывалась, он толкал её к стене, мебель грохотала, падая на пол. Крики Алены эхом разносились по тихой улице, но за окном никто не шевелился — соседи, как всегда, предпочитали не вмешиваться.
Алена стояла, прижимая ладонь к груди, дрожала всем телом. Сердце колотилось так, что казалось — сейчас выскочит наружу. Но сквозь страх она впервые за долгое время ощутила: не все люди равнодушны.
Две девушки, запыхавшиеся, влетели в комнату через разбитое окно. Одна — темноволосая, в спортивной куртке, с царапинами на руках от осколков стекла, — сразу встала между Аленой и дверью, будто охраняя её. Другая — светлая, с пучком на голове, дрожащими пальцами набирала номер на телефоне:
— Сейчас вызову полицию… Вы держитесь!
Алена молча кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Это был тот тип, который часто к вам захаживал? — спросила темноволосая, бросив быстрый взгляд на дверь. — Мы ещё издалека услышали крики и решили проверить.
— Мы ведь вас помним, — подхватила вторая, осторожно касаясь плеча Алены. — Ваш дедушка когда-то помог моей маме найти работу, когда её выгнали из магазина. Мы… не могли просто пройти мимо.
Они усадили Алену на диван, укрыли её старым пледом, поставили рядом стакан воды. Девушки не торопились уходить — остались до самой ночи, пока она окончательно не пришла в себя. Сначала болтали о мелочах, чтобы отвлечь, потом тихо сидели рядом, чтобы просто быть рядом.
И в тот момент Алена впервые за долгие годы ощутила, что рядом есть кто-то, кто пришёл не ради выгоды и не ради денег. Кто-то, кто пришёл просто потому, что так правильно.
Вскоре она продала дом. Сделка далась непросто — покупатели торгались, выискивали изъяны, но Алена стояла на своём: «Забирайте, мне нужно уехать». Когда ключи перекочевали к новому владельцу, она задержалась у калитки, оглянулась последний раз. Дом выглядел чужим: треснувшие ступени, заросший сад, пустые окна. Всё детство, все воспоминания были здесь, и вместе с ними — горечь предательства.
Алена собрала чемодан и купила билет без обратного адреса. Поезд отходил вечером, и, сидя у окна вагона, она впервые почувствовала странное облегчение. Её никто не держал, но и никто не ждал.
Дорога длилась почти сутки. В новом городе её встретил шум вокзала, чужие лица и запах горячего кофе из уличных киосков. Она сняла маленькую квартиру на окраине: обшарпанная лестница, облупившаяся дверь, но внутри — тишина, а тишина теперь стоила дороже золота.
Каждое утро Алена начинала с прогулки. Она шла по узким улочкам, запоминая лавки, остановки, лица. Ей хотелось раствориться, исчезнуть в этом новом пространстве, чтобы никто не знал, кто она и что стоит за её фамилией.
Деньги от продажи имущества позволяли жить безбедно, но она решила не бросаться ими. Поступила на вечерние курсы, подрабатывала в книжном магазине. Её руки впервые за долгое время держали не пачки купюр, а тёплые тома с вытертыми обложками. Хозяин лавки, пожилой мужчина, смотрел на неё с уважением: «Умная девушка, глаза читающие».
Иногда ей вспоминался Савелий Аркадьевич. Вечерами она доставала старый блокнот, где дед делал записи: «Добро всегда возвращается». Раньше эти слова казались наивностью. Теперь же, после того как две незнакомки спасли её в тот вечер, она поняла: может быть, добро действительно не исчезает, а просто возвращается через других людей, неожиданно.
И всё же боль прошлого сидела глубоко. Она знала: впереди будет сложно. Родных у неё не осталось. Осталась только память и желание доказать себе и всем — она сможет построить жизнь сама, без подачек и «наследников», которые хотели от неё только выгоды.
В один из вечеров, когда за окном моросил дождь, Алена закрыла учебник и впервые улыбнулась сама себе. Маленькая квартира с облупившимися стенами, пара книг на полке и чашка чая на подоконнике — но это была её жизнь. Чистая, честная и своя.