В тот вечер Марина так и не успела выдохнуть. Всё шло как всегда — на автомате: обед, уборка, детские тетрадки, стирка. Она уже научилась жить без лишних чувств, потому что на них не было ни времени, ни права. Всё вокруг требовало — будь сильной, будь терпеливой, будь удобной.
Когда в коридоре брякнул дверной звонок, она только что опустилась за кухонный стол. Горячий чай обжигал ладони, но был единственным, что принадлежало ей. Минута покоя — и снова кому-то что-то нужно.
Она ещё не знала, что этот звонок станет началом.
Началом конца её терпения.
— Кто там? — лениво окликнул Алексей из комнаты, не отрываясь от телевизора.
Марина нехотя поднялась и пошла к двери. На пороге стояла Раиса Петровна с поношенной дорожной сумкой и виноватой улыбкой. В одной руке — банка варенья, в другой — пакет с домашними пирожками.
— Алёшенька дома? — спросила свекровь, вытягивая шею, чтобы заглянуть за Маринино плечо. — Не ссоритесь?
— Заходите, Раиса Петровна.
— Маришка, я буквально на одну ночь. Автобус до Маргариты на утро перенесли, а ночевать — негде. В гостинице дорого, да и страшно там одной.
Маргарита — школьная подруга Раисы Петровны, уже третий год зовущая её на лето в деревню: «Живи у меня, воздух свежий, огород, тишина». В свои восемьдесят два это звучало заманчиво — не душная квартирка, не шумные соседи.
— Мам! — обрадовался Алексей, выбежав навстречу. — Каким ветром?
— Да вот, решилась наконец к Маргарите выбраться, — засмеялась Раиса Петровна, прижимаясь к сыну. — В старости на приключения потянуло.
— И правильно! Отдохнёшь на природе, силы наберёшься.
Марина помогла снять с неё кофту, повела на кухню. Их маленькая кухня едва вмещала стол, четыре табуретки, плиту и холодильник, но была всегда чисто вымыта, уютна — цветы на подоконнике, клеёнка в красную клеточку.
— Присаживайтесь. Сейчас чай заварю.
Раиса Петровна устало опустилась на табурет, потерла поясницу. Лицо бледное, натянутое. Семь часов в автобусе — не шутка в её возрасте.
— Тяжко доехали?
— Очень. Дороги разбитые, трясло всю дорогу. Спину заломило.
— Таблетку пили?
— Да. Но сидеть там неудобно, всё равно больно.
Из детской выглянула Лена — двенадцатилетняя, с внимательным взглядом. Бабушку она видела нечасто, каждый визит был событием.
— Бабушка приехала! — обрадовалась она, бросаясь в объятия.
— Привет, моя крошка, — с нежностью отозвалась Раиса Петровна, прижимая внучку. — Выросла-то как!
— А в пакете что? — заглянула Лена.
— Пирожки. С мясом. Сама пекла.
За ужином Раиса Петровна оживлённо рассказывала про дорогу, попутчиков, планы на дачу. Алексей слушал с интересом — после тяжёлой смены на заводе он обычно молчал, а тут разговор.
— Долго у Маргариты будешь?
— На всё лето зовёт. Грядки, огород — помощь нужна. А мне-то что? И делом займусь, и скучно не будет.
— Вот и хорошо. Там не то что в городе — свежий воздух, птички, тишина.
Марина слушала рассеянно — думала о завтрашнем дне. Подъём в пять тридцать, рабочая смена с семи. Весь день на ногах, домой — к вечеру. Уже пять лет в таком ритме, с тех пор как Лена пошла в школу и появилась возможность устроиться насовсем.
— Мам, ложись пораньше, — сказал Алексей. — Завтра в девять автобус.
— Да, пожалуй. Только вот где я посплю?
— В нашей спальне, конечно, — не раздумывая бросил он. — Там матрас получше, спина отдохнёт.
— А мы?
— На диване в Лениной. Один день, ничего страшного.
Марина не ответила. Один день — можно. Утром свекровь уедет, всё встанет на свои места. Потерпеть можно.
Их спальня была крохотной — двуспалка, старый шкаф, две тумбочки. Марина сменила бельё, принесла воду и таблетки от давления.
— Спокойной ночи, Раиса Петровна.
— Спасибо, милая. Ты хорошая, заботливая.
В детской разложили старый диван — пружины скрипели, матрас промят. Лене постелили на раскладушке у окна.
Марина плохо спала. Диван неудобный, Алексей храпел, а впереди — день на кухне.
Утром, едва рассвело, она встала. В коридоре наткнулась на свекровь, медленно идущую в туалет, держась за стену.
— Как спалось? До автобуса-то время ещё есть?
— В девять, — поморщилась та. — Но спина совсем разболелась. Всю ночь ворочалась.
— Может, таблетку?
— Уже выпила две. Пока не помогает.
— Пройдёт, подвижка поможет.
— Хоть бы… А то страшно в дорогу в таком состоянии.
Марина поспешила на работу. В голове свербила мысль — а вдруг не уедет? Но отогнала её. Не отменит же поездку из-за боли в спине!
Вечером — новости. Лена делала уроки, Алексей смотрел телевизор.
— Мама как, доехала? — спросила Марина.
— Не поехала, — отозвался он, не глядя. — Врач пришёл, сказал — радикулит, нервы зажаты. Лежать.
— Как — не поехала?! Совсем?
— Да.
Раиса Петровна лежала в спальне, лицо серое, движения вялые.
— Как самочувствие?
— Плохо, доченька. Врач сказал — позвоночник уставший. Надо было беречься…
— А Маргарите?
— Позвонила. Объяснила. Она поняла, ждёт, как станет легче.
— Лекарства помогают?
— Пока нет. Говорит — неделю минимум лежать.
Марина мысленно застонала. Неделю — это диван, детская, спать негде…
На следующий вечер — новые жалобы:
— Алёша, ты бы посмотрел матрас. Жёсткий он. Я ведь привыкла к мягкому. И подушка низкая…
— Ир… Марин, у нас подушки есть повыше?
— Всё, что есть — на кровати. Других нет.
— Может, купить?
— На что?
— Ну… найдём.
— Алексей, да она же временно. Потерпит немного.
— Ей тяжело!
На третий день — новая претензия.
— Простыни грубые. Кожу натирают. У меня дома всё мягонькое…
Вечером Алексей завёл:
— Съездим в магазин, купим нормальное бельё. Мама страдает.
— Денег нет.
— Ну займём!
— Алексей, ты в своём уме? Займём на простыни?
— А что? Мама мучается!
— Пусть подождёт. Как полегчает — поедет.
— Это же моя мать!
— И моя свекровь. Но мы не обязаны влезать в долги ради удобства больной, пусть даже любимой.
На четвёртый день — жалоба на одеяло.
— Тяжёлое. На грудь давит. Мне бы лёгкое, пуховое…
За ужином Алексей не сдержался:
— Купи маме новое постельное, она не может спать на старом!
Марина подняла взгляд:
— Пусть сначала спросит, можно ли ей тут остаться.
— Что?
— Четвёртый день я сплю с ребёнком на диване. Встаю в пять тридцать, стою у плиты до вечера. А ты мне — постельное купи?
— Мама больная…
— Больная. Но никто не спрашивал, удобно ли мне. Денег — ноль. А ты — претензии!
— Я не…
— Пусть перестанет жаловаться! Или едет к Маргарите — там и лечится.
— Врач же…
— Врач сказал лежать. Не сказал — где.
— Мариш, я не хотела…
— А вышло — обременили. Что дальше — массаж, икра, телевизор в спальню?
— Ты как с матерью!
— Как с человеком, который не спросил, можем ли мы это всё.
Она взяла куртку:
— Уеду к маме. Подумать, как жить дальше.
— Ты серьёзно?
— Очень. Половина бюджета — моя. Уважайте это.
Марина ушла. Лена выглянула из комнаты:
— Мама куда?
— К бабушке…
— Надолго?
— Не знаю.
Впервые за десять лет она не стала молчать, подстраиваться, терпеть. Просто встала и ушла.
Жалость — не повод превращать жену в бесплатную сиделку. Особенно там, где всем удобно, кроме неё.
Марина шла по вечерней улице, не оглядываясь. В груди было пусто и тяжело, как после долгого молчания, за которым вдруг пришло озарение. Она не кричала, не хлопала дверью, не бросала обвинений — только сказала вслух то, что долго сдерживала внутри.
Это был не побег. Это было возвращение к себе.
У подъезда её мамы светилось окно. Там, внутри, её ждала тишина. Тёплое одеяло. Никто не потребует сменить бельё, не скомандует купить подушку, не обвинит в черствости.
Марина нажала на домофон и впервые за много лет почувствовала: она не сломалась — она вышла. Из круга. Из роли. Из обязанности быть удобной.
Иногда уход — это не слабость. Это форма любви. К себе.