— Саш, а ты в чудеса веришь?
— Нет. Не бывает чудес, Маша.
— Зря ты так. Я вот верю. Хочешь, и за тебя верить буду?
— Ну, верь, раз тебе так хочется. Только все равно, глупости все это.
— Семенов, Красавина! А ну болтать перестали! Контрольная сама себя не напишет!
— Перестали, Мария Сергеевна, перестали. Вот только в чудеса я все равно верить буду!
20 лет спустя…
Молодая девушка в зеленом, раскрашенном пестрыми птицами пальто, задумчиво смотрела на ветеринарного врача. Что-то неуловимо знакомое было в чертах его лица. Что-то давнее, из детства.
— Саша?
Доктор поднял глаза от металлического стола, на котором без движения лежал большой полосатый кот и улыбнулся, — Узнала-таки?
— Саша!
— Да я это, я. Не кричи, пациента напугаешь.
— Ой, Сашка! — Маша все никак не могла взять себя в руки. Радость от встречи с одноклассником, с которым девять лет просидели за одной партой, шальными пузырьками бежала по венам, — Как же я рада тебя видеть, Саша! Куда же ты пропал?
— Долгая история, Маш. Ни к чему она тебе совсем. Давай лучше к находке твоей вернемся. Когда, говоришь, ты его нашла?
— Да вот сейчас и нашла. Выполз из кустов и прям под ноги мне. Я и не поняла ничего сначала, пока не пригляделась.
А уж как разглядела…
Маша всхлипнула и с надеждой посмотрела на доктора, ощупывающего кота:
— Саш, ну неужели ничего сделать нельзя? Ну, может, есть хоть один шанс? Самый малюсенький?
— Малюсенький говоришь? Малюсенький есть, конечно. Чудо называется. Веришь ты еще в чудеса-то?
— Верю!
— Ну, раз веришь…
Саша завернул в пеленку не сопротивляющегося полосатого кота и, отдав мягкий рулончик девушке, принялся расписывать все необходимые для подобранного Машей спинальника процедуры. Закончив выводить ровные ряды строчек на казенном бланке, он поставил печать и, протянув листок, грустно улыбнулся.
— На вот, держи, верящая. Только знаешь, Маш, не бывает чудес на свете. Не бывает.
Скрип больших металлических колес инвалидного кресла, которое Маша из-за процедурного стола сразу и не разглядела, ржавой пилой резанул по нервам.
— Саша? Ты…
— Тоже спинальник, Маша.
Парень резко развернул большие колеса и, не сказав больше ни слова, скрылся за перегородкой в дальней части кабинета.
“Спинальник… Спинальник… Спинальник…” Как заколдованная повторяла идущая спустя пять минут по улице Маша. “Не бывает чудес! Спинальник, Маша…”.
— Я тебе покажу, не бывает! Я тебе…, — изумленные прохожие шарахнулись в сторону от резко остановившейся посреди дороги плачущей девушки, в чьих руках жалобно мяукал завернутый в пеленку полосатый кот.
— Я… Бывают чудеса, Сашка! Я вам обоим докажу! — Маша чмокнула в холодный нос ошалевшее от происходящего животное и уже уверенным шагом направилась в сторону дома.
В том, что Саше, в отличие от парализованного найденыша, жалость ее не нужна, девушка не сомневалась. А уж в том, что помощь ее он наотрез принять откажется, и вовсе уверена была.
Да только первая любовь она такая. Ее разве кто остановит? Вот и Машу остановить оказалось некому. Ровно неделя ей потребовалась на то, чтоб крепость по имени Саша пала.
Она и работу его штурмом брала, и телефон докрасна накалила, и все, между прочим, под благовидным полосатым предлогом. То у нее массаж лап в назначении прописанный не получается, то капельницы мимо кота капают. Одним словом, все у спасительницы не так, и без помощи специалиста ей совершенно точно не обойтись.
Саша уже и ругал ее, и по-хорошему уговаривал, да только без толку все. Потому, спустя неделю эту, лишь вздохнул пару раз тяжело и сдался на милость победительницы. А Маше того и надо.
Первый, второй, десятый. Маша, как заправская медсестра, массаж кошачий делать научилась.
Ползунок полосатый после ее процедур даже лапами бесчувственными подергивать стал. Наорет на Машу на языке своем кошачьем, выскажет все, а потом и дергает. Саша только диву дается — быть, говорит, такого не может. А Маша смотрит лукаво и знай, дело свое под кошачье фырчанье продолжает.
Одно только девушку огорчало. Огорчало да по сердцу как ножом резало — к своим ногам Саша ее не подпускал. Она уж и так к нему, и эдак. И специалистов позвать, и книжки какие умные, и гимнастики. А он только смотрит насуплено и все повторяет: не бывает чудес, Маша. А раз не бывает, то и пробовать нечего. Смирись.
Вот и ревела Маша ночами в подушку. Тихо ревела, горько. Так, что Ползунок ее полосатый, после дневных процедур на девушку обиженный, к кровати подползал да в глаза ее заплаканные внимательно заглядывал. День заглядывал, два… А на третий подтянулся под Машины всхлипы на передних лапах на кровать, подполз к самому лицу и так глазами свернул, что Маша не то, что реветь, дышать испугалась.
А потом и вовсе невиданное случилось.
Переполз Ползунок на ноги Саши спящего, затарахтел как трактор дизельный и принялся сквозь одеяло когти выпускать. Долго мял ноги бесчувственные. За окном уж рассвет занялся, а полосатый кот все не успокаивается.
И лишь со звоном будильника, когда Саша глаза открыл и на Машу, во все глаза на него смотрящую, глянул вопросительно, Ползунок угомонился. Стек с кровати шустренько, лапы задние под себя подтянул и уснул прямо посередине пушистого ковра.
Днями Маша кота лечила, да вкусностями его, найденыша любимого, баловала, а ночами Ползунок по Сашиным ногам топтался. Пока однажды, в самый обычный день, не произошло одно очень удивительное событие.
Маша тогда окна мыть затеяла.
Вот и распахнула створки во всю ширь. Саша таз с водой на стол у окна поставил, да спохватился, что воды холодной налил. Чисто ли холодной-то отмоешь? Потому и пошла Маша с ковшом в ванную. А уж как из ванной вышла, так и замерла в ужасе, всю воду на пол расплескав.
Парализованный на задние лапы Ползунок на подоконник по занавеске забрался. Да и сидел так странно, на лапах задних, шельмец, сидел. Сантиметра два от пропасти десятого этажа вниз, не больше. Саша к нему руки тянул, да вот дотянуться через стол, не поднявшись с кресла инвалидного, не получалось. Маше-то и подавно с другого конца комнаты вовремя не добежать было.
А Ползунок словно специально морду полосатую к краю тянул. Тянет и на Сашу глазищами сверкает: “Смотри, мол, хозяин, упаду сейчас. Как есть упаду. Если ничего не сделаешь…”
Саша уж и “кыскал” ему, и звал ласково, а кот будто дразнится. Усы растопырил, шерсть вздыбил и как метнется в сторону проема…
У Маши сердце удар пропустило. Глаза сами зажмурились, а в груди такой крик застрял, что, того гляди, грудную клетку проломит. Девушка сползла на пол, руками стену нащупав, и заплакала в голос.
Сашкин голос через Машино горе, как через туман, не с первого раза продрался. А когда продрался, когда дозвался до сознания …
— Саша? Саша!
Маша во все глаза смотрела то на опрокинутое инвалидное кресло, то на неуверенно стоящего на ногах парня, к чьей груди был прижат довольно урчащий полосатый кот.
То на этого самого кота, которого уже похоронить успела, и который знай себе, щурил зеленые глазищи и на Машу в ответ довольно поглядывал. И, подумать только, елозил по Сашиным рукам задними, еще вчера, казалось, парализованными лапами.
Девушка неуверенно поднялась. Сделала шаг по направлению к застывшей у окна парочке, а потом вдруг остановилась. Рассмеялась. Счастливо так рассмеялась, звонко.
Дернулась вперед, подбежала к ошалевшему не меньше ее самой Сашке, обняла вместе с прижатым к груди полосатым провокатором, в щеку обоих чмокнула:
— Саш, — прошептала, — А ты…?
— Верю, Маша.
И в тебя, упрямая моя, верю. Чудо ты мое!
Ольга Суслина