— Твоя мама не поедет в Трускавец! — произнесла я спокойно, но твёрдо. — Пусть довольствуется тем, что я выбрала.
— Катя, ты это серьёзно? «Березовий гай», Миргород?!
Игорь забегал по кухне, словно зверёк в клетке. В руках у него трепетала путёвка — та самая, которую я намеренно оставила на виду. Голос его дрожал, в нём звучала какая-то детская беспомощность.
Он будто снова превратился в того мальчишку, которого когда-то мать застукала с разбитым стеклом и заставила убирать осколки, пока не пошла кровь из пальцев.
— Она же моя мать, в конце концов! — почти выкрикнул он. — Ты хоть понимаешь, что она обо мне подумает? Что скажет тёте Вале, дяде Паше? Ей доктор прописал Трускавец, нормальный санаторий, а не вот это!
Я не ответила. Просто продолжала натирать морковь. Ровно, размеренно, с почти механической точностью. Когда внутри кипит, лучше занять руки — иначе кулаки сжимаются сами.
— Катя, ну скажи хоть слово! — умолял он. — Это же не прихоть, это лечение!
Я подняла глаза. В его взгляде отражалось всё то же — мольба, вина и страх. Страх обидеть Галину Степановну.
Пятнадцать лет я наблюдаю одну и ту же картину: мой решительный, уверенный муж, человек, способный одним словом уволить подчинённого, рядом со своей матерью превращается в растерянного подростка.
Галина Степановна… Ах, если бы вы её знали.
Из тех женщин, что умеют преподнести свои желания как истину в последней инстанции. Любое «нет» для неё — личное оскорбление, почти предательство.
Вчера она заявилась, как всегда, без предупреждения. Ведь, по её словам, «к родному сыну не записываются на приём».
С порога, не снимая шапки, сразу объявила:
— Мне нужен санаторий. Очень хороший. В Трускавце. Доктор сказал — без этого нельзя. Понимаете, дети?
Доктор, к слову, говорил то же самое пять, а то и десять лет назад. Только раньше ей хватало «среднего уровня».
— Да, дорого, — продолжила она, устраиваясь в моё кресло, где я люблю пить утренний кофе. — Но я заслужила. Мне семьдесят три, Игорёк. Я всю жизнь вкалывала ради вас.
Ради вас. Не ради тебя.
Как будто я тоже пользовалась её «жизненными достижениями» медсестры районной поликлиники и теперь обязана вернуть долг — с процентами.
Я промолчала. Спорить с Галиной Степановной — всё равно что пытаться остановить поезд руками.
Она уехала довольная, оставив после себя запах валокордина, немного нафталина и уверенность, что получила своё.
Когда за ней закрылась дверь, я достала тетрадь — старую, школьную, в клетку, с уголками, затёртыми от времени.
Завела я её ещё в первый год брака, когда поняла, с кем связала судьбу.
Каждая «помощь», каждая «мелочь», каждый «подарочек маме» — всё аккуратно записано. Дата, сумма, назначение.
На эти траты за пятнадцать лет можно было купить новенький кроссовер. Или квартиру-студию где-нибудь в Ирпене.
Мелочно? Может быть. Но когда из раза в раз слышишь:
«Я вам ничего не должна, это вы мне обязаны» —
тебе хочется иметь хоть одно доказательство, что всё было наоборот.
— Так что ты решила? — спросил Игорь вечером, с надеждой.
— А что тут решать? — ответила я, убирая тёрку. — Завтра устроим ужин. Позови маму.
Он просиял. Ему показалось, что я уступила.
На следующий день я готовила с особым усердием. Голубцы — именно те, что обожает Галина Степановна, — тушились на медленном огне. Я достала хрустальные бокалы, сервировала стол, даже зажгла свечи.
Галина Степановна сидела во главе стола, словно хозяйка. Игорь суетился, подливал вино, подкладывал салат, улыбался. Ему казалось — буря миновала.
Когда подали горячее, я достала конверт.
— Галина Степановна, — начала я, — мы с Игорем обсудили вашу просьбу…
— Это не просьба, а необходимость! — перебила она. — Со здоровьем не шутят!
— Конечно, — кивнула я. — Поэтому мы нашли отличный вариант. Санаторий «Березовий гай», Миргород. Две недели, питание, процедуры, всё включено.
Я протянула ей путёвку. Она взяла её двумя пальцами, будто боялась запачкаться. Прочла. Лицо побагровело.
— Это что за насмешка? Миргород?! Это приют, а не санаторий! Игорь! Скажи своей жене, что это издевательство!
Он приоткрыл рот, но я уже доставала тетрадь.
— Позвольте, Галина Степановна, я кое-что напомню, — сказала я, открывая нужную страницу. —
Март 2010 — протезирование зубов.
Июль 2011 — Турция, «всё включено».
Сентябрь 2012 — абонемент в фитнес-клуб «Премиум». Посещений — три: фотосессия, встреча с подругами и забытый зонт. Продолжать?
Её взгляд потемнел, губы дрогнули.
— Декабрь 2013 — норковая шуба. Тогда вы сказали, что без неё нельзя появляться на юбилее. Май 2015…
— Хватит! — крикнула она, и бокал полетел на пол, разлетевшись осколками.
— Не каждой копейке, — спокойно уточнила я. — Только тем, что пошли на ваши «жизненные необходимости».
Игорь стоял, побледнев, как мрамор. Смотрел то на меня, то на мать — и не знал, кого защищать.
— Считайте, — сказала я тихо, но чётко, — что мы выплатили вам аванс на двадцать лет вперёд. Если не нравится Миргород — оставайтесь дома. А если Игорь захочет помогать — пусть делает это из своей зарплаты.
В комнате повисла тишина.
Галина Степановна опустилась на стул, впервые не находя слов.
Смотрела на сына, но тот не поднимал глаз — изучал узор на скатерти.
— Спасибо за путёвку, — наконец выдохнула она. — Я… подумаю.
— Других вариантов нет, — ответила я.
Через десять минут дверь за ней закрылась.
Игорь сел напротив, долго молчал, потом тихо спросил:
— Ты правда всё записывала?
— До копейки.
— Зачем?
Я посмотрела на него и улыбнулась уголком губ.
Как объяснить мужчине, что иногда приходится защищать не только семью, но и собственное достоинство?
Что материнская любовь — это прекрасно, но когда она превращается в бесконечный счёт, пора поставить точку.