Кабинет нотариуса был просторным и стерильным — словно создан для чужих финалов. Лара сидела напротив Романа, медленно проводя пальцами по краю папки. Он улыбался — широко, будто только что выиграл свою жизнь обратно.
— Ну вот и всё, — сказал он, отодвигая подписанные бумаги. — Свобода.
Лара не ответила. Она смотрела в окно, за которым холодное осеннее солнце освещало стеклянные фасады.
— Даже не порадуешься? — он рассмеялся. — Освободились от друг друга, наконец.
— Тут нечему радоваться, — её голос был сухим, как бумага под рукой.
— О, ну конечно, — фыркнул Роман, откидываясь в кресле. — Ты же всегда играла на надрыве. Но ничего, через месяц пройдёт. Поймёшь, что без меня тебе легче.
Он встал, поправил пиджак. Лара не двигалась.
— Ну, прощай, Лариса. Надеюсь, теперь ты будешь по-настоящему счастлива.
Он ушёл, оставив за собой след дорогого парфюма и равнодушия. Тихий щелчок двери прозвучал финальной точкой.
Лара медленно подняла взгляд:
— Узнаешь, — прошептала. — Скоро узнаешь.
Среди аккуратно уложенных бумаг на столе лежал один лист, который она не показала Роману.
Квартира встретила тишиной и пустотой. Лара вошла в прихожую, сняла куртку. На крючке всё ещё висело его пальто. Она сорвала его, сжала в руках — и швырнула в угол.
На кухне пахло утренним кофе. Его чашка стояла недопитой — как всегда, он спешил. Лара вылила остатки в раковину, как будто вычеркивая.
В спальне она села на кровать, открыла тумбочку. Маленький ключ на цепочке открыл потайной отсек. Там лежала тетрадь в чёрной обложке.
Последняя запись была сделана неделю назад:
«Сегодня снова была у врача. Ремиссия сохраняется. Но я не скажу ему. Лучше пусть уйдёт сейчас, чем потом, когда начнётся настоящее…»
Зазвонил телефон. Наташа.
— Как ты? — её голос был тихим.
— Всё подписали. Разошлись.
— Ты… не рассказала?
— Нет.
— Лара, но ведь он мог…
— Остался бы из жалости, — перебила она. — А я не нуждаюсь в подачках.
— Но…
— Наташа, он ведь сам говорил: «Не люблю больницы. Не люблю больных.» Помнишь?
Та промолчала.
— Пусть думает, что ушёл сам, — Лара закрыла тетрадь. — Пусть живёт спокойно. А я — по-своему.
Капнул кран на кухне. Починить его Роман обещал месяц назад.
Лара смотрела на потолок:
«Скоро, Рома. Узнаешь, каково это — жить с правдой.»
Вечером Роман сидел в ресторане на веранде. Рядом — Юля, весёлая и яркая, с бокалом вина и рыжим локоном за ухом.
— Как ты стал таким свободным? — спросила она, прищурившись.
— Развёлся. Месяц назад.
— Больно было?
— Нет. Всё цивилизованно. Просто охладели друг к другу.
— Она была скучной?
— Нет. Лара красивая. Просто холодная. Как ноябрь внутри.
Он вспомнил, как в последние месяцы она отстранялась, запиралась в ванной, не смеялась над его шутками.
— А теперь ты — на свободе, — Юля дотронулась до его руки.
Он собирался ответить, но вдруг заметил фигуру за стеклом. Лара. Она говорила с каким-то мужчиной. Высокий, в очках.
— Ты чего? — спросила Юля.
— Показалось, — Роман отвернулся. Когда взглянул снова — Лары уже не было.
Позже, в такси, он смотрел в экран телефона. На её странице — старое фото с чашкой кофе. Слишком обычное.
Катя что-то говорила, но он не слышал. Лишь думал: кто был тот мужчина? И почему это его волнует?
Дождь барабанил по стеклу. Роман снова смотрел в экран. Он наткнулся на сообщение в её старом аккаунте:
«Результаты стабильные, но контроль обязателен. Важно не затягивать визит к онкологу.»
Онемев, он выронил мышку. Сердце стучало громче капель за окном.
Он позвонил Наташе.
— Скажи… Лара… Она серьёзно болела?
Пауза.
— Ты сам сказал, что не переносишь больных, — ответила та. — Вот она и решила сделать тебе подарок.
Гудки.
Роман долго сидел в темноте. Потом встал, набрал номер клиники. Ему отказали — без документов.
Он подошёл к окну, прислонился к стеклу:
«Лара, ты оказалась сильнее меня. Даже в прощании.»
На рассвете он стоял у её двери. В руках — пакет с соком и нужными таблетками.
Она открыла быстро. Вытянулась в дверях, усталая, с кругами под глазами.
— Ну что, дошёл? — спросила она.
Он молча протянул пакет.
— Жалко стало?
— Почему ты не сказала?
— А зачем? — она развернулась и пошла в комнату. — Ты же сам боялся даже слова «диагноз».
Он зашёл. Всё было знакомо: лавандовый запах, старый коврик, трещина в зеркале.
— Я бы не ушёл.
— Вот именно. Осталcя бы, мучился и ненавидел. Мне не нужно такое «рядом».
Он попытался обнять — она отстранилась.
— Ремиссия. Два года, — тихо произнесла она. — Пока всё не вернулось. Но я не герой. Просто не хотела становиться жалостью.
На кухне зашипел чайник. Она пошла выключать, но вдруг пошатнулась. Роман успел подхватить.
— Всё. Хватит, — сказал он, поднимая её на руки. — Я теперь с тобой.
— Дурак, — прошептала она.
Он уложил её на диван, прикрыл пледом. Потом вернулся с чаем. Она плакала — беззвучно.
— Я не жалею, — сказал он, присаживаясь. — Я боюсь потерять тебя.
— Поздно, Рома, — её голос дрогнул.
— Ничего не поздно. Мы начинаем сначала.