— Да что ж это такое?! — взорвалась Вероника, стоя посреди комнаты. — Опять? Уже третий раз за месяц!
На диване, не отрываясь от смартфона, сидел её муж Павел. Он поднял глаза, в них плескалось привычное безразличие.
— Что случилось, Ника? Только зашёл, с ног валюсь. Можно хоть пару минут отдохнуть?
— Ты серьёзно? Пять тысяч! Опять! И снова для твоей мамы. Ты хоть знаешь, на что на этот раз? Или, как всегда, просто перевёл?
Павел отложил телефон, в голосе звучала усталость:
— Это мама. Ей нужно было — я помог. Что тут обсуждать?
— Обсуждать? — Вероника подошла ближе, её щёки вспыхнули. — Мы же копим! Копим на участок! А ты сливаешь всё на её прихоти. То якобы лекарства, то кресло-массажёр, теперь вот это. Может, она на электросамокат копит?
— Ей тяжело одной, — выдохнул Павел.
— Тяжело? Она бодра, как студентка! По театрам шастает, экскурсии, кафе. И это ты называешь тяжело?
— Не смей так говорить о моей матери! — вскинулся Павел.
— Я говорю о поступках, не о человеке! Хватит закрывать глаза! Мы живём на твою зарплату. Я после увольнения работаю на заказах! Каждый рубль считаем!
И она была права. После распада агентства она перешла на фриланс. Их мечта — уютный дом в пригороде, с верандой и грушевым деревом во дворе — висела перед ними, как мираж. Но каждый раз, когда к цели оставалось немного, вмешивалась Тамара Львовна.
— Знаешь, что я чувствую? — Вероника отступила к окну. — Будто мы всё время отказываем себе, чтобы твоя мама жила в своё удовольствие.
— Она нас вырастила, — пробурчал он.
— Она вырастила тебя. И я ей благодарна. Но я не банк и не спонсор.
Он отвернулся. Этот разговор был обречён. Павел не спорил. Он просто делал по-своему.
— Я спать, — бросил он и вышел.
Вероника смотрела в окно. Она знала: ничего не изменится, пока он не захочет.
Наутро, выйдя на пробежку, она пыталась успокоиться. Движение помогало выдыхать обиду.
Когда она вернулась, Павел, собираясь на работу, произнёс:
— Поговорю с мамой. Правда. Наверное, стоило уточнить, на что.
Она кивнула. Ей это ничего не дало.
Тамара Львовна появилась неожиданно, с контейнером пирожков:
— Просто соскучилась. И пирожков напекла!
Они сели на кухне. Вероника едва держалась:
— Что вы хотите?
— Подумала тут… А не пора ли вам домик прикупить? Павел рассказывал, вы копите. Я бы помогла!
— Помогли? — удивилась Вероника. — У вас есть средства?
— На чёрный день, но… для детей ничего не жалко. Вот!
На стол легла пачка купюр.
— Дом должен быть просторным, чтобы и мы с Васей могли в гости. С котом.
Вероника чуть не подавилась. Кот. Её заклятый враг.
Через два месяца они въехали в дом. Сад, веранда, теплица. Мечта сбылась. Но вместе с ней пришёл новый виток.
На новоселье Тамара Львовна огляделась:
— Шикарно! Просторно! Мы с Васей на месяцок заглянем. Как раз отдохнём!
Вероника застыла. Павел побледнел. Но она вдруг улыбнулась:
— Конечно! Только предупредите заранее. Джек, наш пёс, должен привыкнуть к Пете. А то он плохо делится территорией.
Тамара Львовна прикусила губу. Она не выносила собак.
Павел поднял на жену глаза. И впервые за долгое время в них появилось нечто, похожее на уважение.
Прошла неделя. От Тамары Львовны не было ни звонка, ни визита. Вероника не питала иллюзий: затишье означало подготовку к новому манёвру.
В воскресенье Павел вошёл в кухню с телефоном в руках:
— Мама звонила. Сказала, что у неё… аллергия на собак.
Вероника едва заметно усмехнулась:
— Какая досада.
— Сказала, что Вася не сможет перенести стресс. Ему нужно спокойствие.
— Как жаль. Мы тоже хотели покоя. Особенно на своей даче.
Павел присел рядом. Его голос был тихим:
— Знаешь… ты была права. Она всегда умела заставить меня чувствовать вину. Но в этот раз я понял: это не забота, это привычка к власти.
Вероника посмотрела на него удивлённо. Её молчание было красноречивее любых слов.
Павел сжал её руку:
— Этот дом — наш. И никто не должен определять, кто в нём будет жить.
На веранде прозвенел ветер, сдвинув занавеску. За окном расцвела яблоня.
Поздно вечером Павел стоял в саду и смотрел на тёмные очертания деревьев. В груди у него жгло. Он вспомнил детство — мать, строгую, громкую, непогрешимую. Её любовь всегда была обременена условиями: «Если хочешь, чтобы я гордилась тобой», «если будешь хорошим мальчиком». Он был хорошим. Всегда. Даже когда внутри кричал от усталости.
Теперь он взрослый. Но голос матери продолжал диктовать, как правильно, кого жалеть, кому подчиняться. Он никогда не задавал вопросов. Он просто отдавал: деньги, время, внимание. А теперь — и дом?
Павел провёл рукой по лбу. Он чувствовал себя предателем: в нём боролись сын и муж. Один кричал: «Ты обязан!», другой шептал: «Ты имеешь право».
И впервые за долгие годы Павел решил прислушаться ко второму.
Он вернулся в дом и взял телефон. Несколько минут смотрел на экран, прежде чем нажать «вызов».
— Мам, привет. Нам нужно поговорить.
— Конечно, сынок. Всё хорошо?
— Не совсем. Я бы хотел, чтобы ты больше не приезжала без предупреждения. У нас теперь своя жизнь. И я не хочу, чтобы ты диктовала, как нам её строить.
На том конце повисла пауза.
— Ты что, слушаешь свою жену? — в голосе Тамары Львовны сквозила обида.
— Я слушаю себя, — твёрдо сказал Павел. — Я тебя люблю, но я больше не мальчик. У нас с Вероникой есть право на покой, на границы, на собственные решения.
— Ну-ну, — обиженно фыркнула мать. — Посмотрим, как долго ты протянешь.
— Мы уже тянем. И всё хорошо, — он нажал на «отбой».
Сердце стучало в горле. Но внутри было легче. И спокойнее. Как будто чья-то тень наконец отступила с порога их нового дома.