Людмила работала над чертежами, когда Саша выглянул из ванной, вытирая руки:
— Мила, телефон.
Она прислушалась — гудел стационарный. Подняла трубку.
— Вы дочь Виктора Алексеевича? — спросил спокойный, врачебный голос. — У него инсульт. Его доставили ночью. Сейчас он в неврологии.
Людмила встала так резко, что стул опрокинулся. Уже через полчаса она была в больнице. Коридор пах плесенью. В палате — отец: глаза открыты, но будто пустые, правая сторона лица сползла, рука безвольно лежала вдоль тела. Медсестра поправляла подушку:
— Инсульт тяжёлый. Правая сторона парализована. Речь отсутствует.
Людмила взяла его за руку. Тёплая, но как чужая. Он не реагировал. Позже врач объяснил: лежать придётся минимум месяц. Затем — реабилитация. Нужен постоянный уход. Есть ли родные?
— Я одна, — тихо ответила она. — Сестра в Канаде, она не приедет.
— Значит, решайте. Или домой, или в центр. Но это непросто.
Дома, за ужином, Людмила сказала:
— Придётся забрать его. Один не справится.
Саша положил вилку, покачал головой:
— Мила, ты только вошла в проект. Ты — ведущий инженер. И вообще, он тебя не воспитывал. Ты сама говорила.
— Говорила. Но он — мой отец. И у него больше никого нет.
Она поехала в его старую квартиру. Пыль, табачный запах, на полке — её детское фото. Вспомнила, как он учил её чертить: строго, но терпеливо. Не обнимал, но всегда был. Вернулась домой и вечером сказала: «Я решила». Кабинет превратился в палату. Кровать, поручни, кресло. Саша помогал, но напряжённо. Всё принял молча.
Он не ел сам, не говорил. Она мыла его, кормила с ложки, стирала ночью вручную, чтобы не шуметь. Уставала. Рабочие дедлайны проваливались. Письма с претензиями скапливались. Саша сказал однажды:
— Отвези его в центр. Там лучше. Ты навещать будешь. Но жить нам тоже надо. Я больше не выдерживаю.
Людмила не ответила. Спорить не было сил. Поздним вечером она зашла в комнату — отец был в панике, в мокрой рубашке, пытался дотянуться до кнопки вызова. Не успел. Она подбежала, обняла, держала за плечи. Он дрожал, глаза бегали. Она повторяла:
— Всё. Я рядом. Никто тебя никуда не повезёт.
На следующее утро она написала заявление об уходе. Начальник только развёл руками:
— У тебя были перспективы. А теперь?
— Мне нужно быть дома.
Саша стал раздражённым, нервным. Срывался. Кричал. В один вечер хлопнул дверью и ушёл. Людмила осталась. Стояла у двери, потом пошла в ванную. Посмотрела в зеркало: синие круги под глазами, волосы собраны кое-как, лицо чужое. Потом пошла в аптеку. Купила подгузники, крем, бахилы. На кассе столкнулась взглядом с пожилой женщиной. Та негромко сказала:
— Вам тяжело. Видно.
Людмила кивнула.
— У меня муж был после инсульта, — продолжила женщина. — А потом я пошла в логопеды. Если вдруг — вот мой номер.
На следующий день она пришла. Мария Васильевна. Принесла карточки, кубики, блокнот. Сели за стол. Отец сначала смотрел настороженно. Потом — внимательно. Пальцем указывал на картинки. Иногда точно. Иногда мимо. Потом на карточке с собакой вдруг задержал взгляд. Его губы дрогнули, по щеке потекла слеза. Он хрипло всхлипнул. Людмила не сказала ни слова. Просто положила руку на его.
Саша однажды пришёл поздно. От него пахло чужими духами. Он сказал:
— Я снимаю квартиру. Мне нужно пространство.
Людмила ответила спокойно:
— Уходи, если так легче.
Она осталась одна — с отцом, с подработками, с подгузниками и супом на два дня. Открыла блог. Просто чтобы не сойти с ума. Писала. Люди начали писать ей в ответ. Кто-то написал: «Я думал, я один».
Отец начал просить пробовать вставать. Сначала шаг. Потом три. Потом пять. Потом они вышли во двор. Он сидел на скамейке, смотрел на грядки. Молчал, но был. Живой.
Однажды он сказал: «Алина… будет?» — про сестру. Она кивнула: «Летом обещала приехать». Он сжал подлокотник. Когда Алина позвонила по видео, он махал рукой, показал старое фото. Сестра заплакала.
Вечером он держал Людмилу за руку. Просто держал.
Пришло письмо от благотворительного фонда. Предложили помощь. Потом — от образовательной платформы. Нашли её блог. Предложили сделать курс.
— Я не знаю, — сказала Люда Марии Васильевне по телефону. — Не уверена, что справлюсь.
— Делитесь, — ответила та. — Это нужно.
Отец чистил картошку. Медленно, левой рукой. Порезался, перевязал. Упрямо. Инженер. Людмила смотрела на него и вдруг улыбнулась.
Весной, под вечер, неожиданно приехал Саша. Заглушил мотор. Она вышла в халате.
— Привет, — сказал он. — Просто… решил заехать. Как ты?
— Живу, — ответила Люда.
Он посмотрел в окно. Там, в кресле, сидел Виктор Алексеевич, глядел в телевизор.
— Он лучше выглядит.
— Мы стараемся.
— Я не справился. Не смог. Извини. Но нам надо решать с домом. Развод, всё такое.
— Делай, что хочешь. Мне давно всё равно.
— Ты изменилась.
— Может, я просто стала собой.
Он ушёл. Не обернулся. В комнате отец повернул голову. Будто почувствовал.
На следующее утро она вышла босиком во двор. Земля уже прогрелась. Отец сидел на лавке, в жилетке и шапке, с лейкой в руках.
— Уже начал? — спросила она.
Он кивнул. Показал на клумбу.
— Помидоры. Надо полить.
Позже ей пришло сообщение от старой коллеги — Нади: «Открыла бюро. Нужен партнёр. Думаю о тебе».
Отец, услышав, наклонился вперёд. С трудом выговорил:
— Конечно… соглашайся… Это твоё…
Людмила смотрела на него. Он не отводил взгляд.
— Я… мешал… Я знаю… Но ты… осталась… — шептал он.
— Я не жалею, — ответила она.
Он кивнул. Потом написал пальцем на столе: «Ве-ри».
— Верить? Во что?
— В себя, — сказал он почти без звука.
Людмила ответила лёгким кивком. Она уже знала это.