Веронике было восемь, когда её отец исчез из их жизни.
Нет, он не отправился в мир иной — просто тихо собрал в спортивную сумку вещи и вышел из квартиры. Но Вероничке от этого не стало легче.
Перед тем всё чаще разгорались ссоры: родители почти перестали находить общий язык. Отец всё реже ночевал дома.
Начались «авралы», «переработки», «срочные вызовы», хотя зарплата у Григория не увеличилась ни на копейку.
Значит…
— Это ничего не доказывает! — взревел он. — Я устал от твоих придирок!
— Тебя же видели! В субботу! — кричала Валерия Алексеевна. — И ты был не один! Хотя должен был быть на смене!
— Пусть твоя Агата сначала разберётся, кого видит! — процедил отец.
— А кто сказал, что это была Агата? — усмехнулась Валерия. — Ну вот и попался!
Да, Григорий влип. И по-глупому.
После той сцены он просто исчез. По всей видимости, отправился к той, что была моложе и ярче. Марфа, хоть и щурилась из-за своих диоптрий, разглядела всё замечательно.
Он сидел в летнем кафе, держал изящную руку любовницы в своей, и выглядел абсолютно безмятежным. Настолько, что, заметив соседку, даже не попытался скрыться.
И Вероника с матерью остались вдвоём.
Но нельзя сказать, что всё было плохо: у Валерии была стабильная работа, и жили они в хорошей «сталинке» — трёхкомнатной квартире, доставшейся от родителей Григория.
Его отец трудился токарем, мать — контролёром учёта.
После свадьбы молодожёны поселились там же — места хватало, а свекровь помогала с ребёнком.
Потом старики умерли один за другим, когда Веронике было три года.
И вот теперь в этой квартире жили только Валерия Алексеевна и Вероника.
Девочка тяжело переживала уход Григория. Она была именно папиной дочерью — и винить во всём решила мать:
«Если бы она не придиралась, папа бы остался!»
Вскоре Вероника начала презирать Валерию…
А та, потеряв мужа, словно ушла внутрь себя — замкнулась, перестала улыбаться, и будто не замечала холодности дочери. Ей и самой было тяжело.
Иногда рыдала ночами, убеждая себя, что зря подняла тему той женщины. Ведь сначала Григорий отпирался… Может, стоило остановиться?
Вероника задумалась впервые лишь тогда, когда на день рождения не увидела подарка от отца.
Утром на тумбочке лежал только один свёрток.
— Где ты спрятала подарок от папы? — фыркнула девочка.
Валерия помолчала и тихо сказала:
— Он тебя не поздравил, Верунь…
«Как это — не поздравил?!» — девочка не могла поверить.
Весь день она ждала хотя бы записки. Но отец не позвонил. Не написал.
И отношение Вероники изменилось: ненависть сменилась пониманием.
Если отец забыл обеих — значит, дело было не в матери…
А Григорий просто исчез из их жизни. Как будто канул в Марианскую впадину.
Валерия не ругалась, не подавала на алименты — ей хватало заработка и собственной гордости.
Хотя подруги уговаривали: и в розыск подать, и алименты выбить. Но Валерия была уверена, что с ним всё в порядке. Просто уехал. Или скрывается.
Официально же они всё ещё числились мужем и женой.
Почему она была уверена? Потому что сестра Григория — Лада — говорила слишком спокойно.
Отвечала: «Я ничего не знаю!» — но по голосу было видно: знает. Просто не скажет.
Потом пропала и вторая часть семьи — брат Григория и его родня перестали звать их на собрания, а двоюродные братья перестали приезжать к Веронике.
Девочка всё поняла: похоже, её отец вычеркнул их обеих.
Прошли годы. Жизнь успокоилась. Вероника выросла, успешно поступила в университет.
И только когда ей исполнилось восемнадцать, Валерия решила оформить документы: вписать дочь в приватизацию и признать Григория официально пропавшим — за десять лет ни письма, ни звонка.
И прекратить право его пользования квартирой.
Анна… то есть Валерия, конечно же, позвонила Ладе и честно предупредила: «Будет судебное дело.»
И тут Григорий объявился.
Слишком уж ценной была доля в квартире.
Он пришёл на заседание, будто ничего не произошло, и даже притащил любовницу, с которой уже обзавёлся ребёнком.
Валерия смотрела на него с изумлением: ухоженный, уверенный, довольный.
Ни капли стыда. Ни намёка на раскаяние.
Они вдвоём — Григорий и его новая спутница — были уверены, что добьются своей доли.
Но суд постановил удовлетворить иск Валерии.
— Где вы жили эти десять лет? — спросила судья.
— В другом месте, Ваша честь.
— Вы прекрасно обходились без той квартиры. И у вас — новая семья.
Вы не платили ни копейки за свою долю.
Срок большой. Поэтому…
Договор его проживания расторгли.
Прощай, Григорий Павлович. Уходя — уходи.
— Я буду обжаловать! — выкрикнул он.
— Да пожалуйста, — равнодушно бросила Валерия. — Дерзайте.
Их когда-то любимый муж и отец превратился в просто Григория Павловича —
а теперь ещё и ответчика, который наконец-то получил по заслугам.