Если бы мне когда-то заявили, что семейный союз рушится не из-за бедствий, а из-за полупустого пакета крупы и голой полки в холодильнике, я бы рассмеялась.
Ну правда, звучит нелепо.
Но вот стою я посреди кухни, держу в руках остатки лапши, а мой муж — Никита — смотрит так, будто я только что продала содержимое холодильника на чёрном рынке.
— Почему у нас перекусить нечем? — произнёс он, раздражённо вскинув плечо.
Голос — громче нужного. Интонация — обвинительная. Вид — как у обиженного подростка.
Я спокойно положила лапшу на столешницу.
— Всё просто, — ответила я. — Ты помог всей своей семье и купил себе смартфон.
Он моргнул.
Раз.
Два.
По скулам поползла краснота — та самая, что появляется у Никиты, когда он осознаёт: грядёт разговор, в котором он точно не главный герой.
— Ты о чём сейчас? — буркнул он.
Ох, я была «о многом».
О слишком многом для одного предложения.
Но я выбрала мягкий старт. Ну, насколько возможно.
— Я о том, что последние три месяца твоя зарплата исчезала не в нашем бюджете, а где-то там, где толпится бесконечная очередь твоих «несчастных родственников».
Он насупился:
— Марина просила. Ей правда тяжело. Ты же знаешь.
— В курсе, — кивнула я. — Только на днях она выложила видео из ресторана. С блюдами по цене нашей недельной закупки.
Он открыл рот, чтобы что-то возразить, но я подняла руку.
— А ещё ты отправил деньги маме. Потом брату. Потом двоюродной. Потом купил себе телефон.
Я развела руками.
— И теперь, сюрприз: перекусить нечем.
Никита фыркнул.
— Ты сгущаешь краски.
Я распахнула холодильник.
Мы взглянули внутрь одновременно.
Момент истины.
Верхняя полка — банка горчицы и уставший лимон.
Средняя — одинокий огурец, давно переживший лучшие дни.
Нижняя — пустая.
В морозилке — лёд. Только лёд.
— Да, — сказала я тихо. — Прямо праздник.
Он захлопнул холодильник так, будто крышку гроба — резко, нервно.
— Значит, это я виноват? — выдохнул он, глядя мимо меня.
— Нет, Никита, — устало сказала я. — Это фея по ночам выносит еду из холодильника и раздаёт твоей родне.
Я вздохнула.
— Конечно ты.
Он опустился за стол, закрыв лицо ладонями.
— Они же родные… — пробубнил он.
— А я кто? — спросила я. — Соседка по ипотеке?
Он напряг пальцы, но молчал.
Начиналось ведь красиво.
Мы только поженились.
Он — внимательный.
Я — окрылённая.
Мы вместе ходили в магазин, обсуждали продукты, смеялись над ценами на сыр.
Он тогда любил повторять:
— Главное — быть рядом.
Но со временем «быть рядом» превратилось в «я тащу быт, а он раздаёт деньги в неизвестность».
Сначала это были копейки.
— Мамуле немного надо.
— Брату на бензин.
— Тёте на таблетки.
Я не против помощи.
Но сама помощь не проблема.
Проблема — когда она превращается в бесконечную обязанность.
Они его зовут — он переводит.
Он переводит — мы питаемся воздухом.
Когда я деликатно намекнула, что и у нас расходы существуют, он выдал шедевр:
— Яна, ты слишком считаешь. Это некрасиво.
Некрасиво?
Считать своё — некрасиво?
Тратить чужое — красиво?
Чужие долги — эстетика?
Тогда я только усмехнулась.
А сейчас — уже нет.
— Никита, — сказала я, садясь напротив. — Давай без танцев вокруг темы.
Он поднял глаза.
Усталые.
Раздражённые.
Провинившиеся.
— Мы живём на мою зарплату, — продолжила я. — Ты свою раскидал. Молодец, спаситель семейства. Я понимаю.
Я наклонилась вперёд.
— Но потом ты приходишь домой и спрашиваешь, почему пустой холодильник. Ты правда не замечаешь причинно-следственной связи?
Он поёрзал.
— Я просто хотел поддержать их…
— Прекрасно, — кивнула я. — Поддержал.
Я подняла ладони.
— Теперь вопрос: а кто поддержит нас?
Он отвернулся.
— У меня же сейчас трудности…
— У всех, — сказала я. — Но у меня хватает совести не перекладывать свои на чужие плечи.
Он выдохнул.
— Ну и что ты предлагаешь? Чтобы я бросил родных?
— Нет, — сказала я. — Чтобы сначала ты обеспечил свою семью. А уж потом остальных.
Он замолчал.
Я видела, как рушится его внутренняя картина мира, где он — герой, всемогущий спонсор.
А под обломками проступает реальность: взрослый мужчина вёл себя словно подросток, уверенный, что еда появляется сама по себе.
— Яна… — произнёс он спустя паузу. — Я думал… ты всегда выкручиваешься…
— Так и есть, — кивнула я. — Но выкручиваться за двоих — не моя работа.
Он склонил голову.
— И что теперь?
— Теперь, — сказала я, — ты сам звонишь своим родственникам и объявляешь, что временные выплаты прекращаются.
Я подняла бровь.
— И сам идёшь в магазин. С личными деньгами. Своими, Никита.
Он нахмурился.
— Я? В магазин?
— А ты представлял, что продукты сами вселяются в холодильник? — спокойно уточнила я. — Или я их колдую?
Он тяжело выдохнул.
— Яна… ну…
— У меня простой принцип: кто раздаёт деньги — тот и отвечает за ужин.
Я взяла сумку.
— А я — больше не отвечаю. Теперь — твоя очередь.
— Куда ты? — встревоженно спросил он.
— За кофе, — ответила я. — Потому что дома его нет. Как и молока. Как и тебя в роли партнёра.
Он поднялся:
— Я не хотел…
Я остановилась у двери.
— Я знаю.
Я посмотрела на него долго.
— Но ты сделал.
Когда я вернулась через час, в холодильнике появились хлеб, сыр, масло, яйца.
На столе — чек.
Никита сидел с видом человека, впервые увидевшего сумму на кассе.
— Это… дорого, — прошептал он.
— Добро пожаловать в реальность, — ответила я.
Он поднял взгляд.
— Яна… я действительно не осознавал.
— Теперь осознаёшь?
Он медленно кивнул.
— Да.
Он первым набрал маму.
Я слышала:
— Мам, пока что помогать не смогу. У нас свои дела.
Пауза.
— Нет, не Яна запретила. Мой выбор. Мой.
Я едва заметно улыбнулась.
Потом он говорил с сестрой.
Потом с братом.
Потом с тётей.
Каждый разговор был тяжёлым.
Но честным.
Позже он подошёл ко мне и обнял.
— Яна… прости.
— За что? — спросила я.
— За то, что думал: ты выдержишь всё.
Я тихо усмехнулась.
— Я выдержала.
Я повернулась к нему.
— Но больше не собираюсь выдерживать за двоих.
Он кивнул.
И впервые за много месяцев произнёс то, что было по-настоящему важно:
— Теперь моя очередь.
И только тогда мне стало спокойно.
Потому что можно быть сильной.
Можно быть терпеливой.
Можно быть доброй.
Но нельзя быть холодильником,
который круглосуточно работает, пока кто-то раздаёт питание всему району.
Иногда нужно просто сказать:
«Теперь — ты».