А вот еще случай, Толик Мисурин рассказывал.
Был такой, короче, у них на заводе Мамед.
И вот идет этот самый Мамед вечером со смены домой. Ну, датый, естественно. Идти ему минут сорок, можно на маршрутке за десять, но он по пятницам всегда пешком ходит.
А была как раз пятница. Идет, думает пивка еще взять на углу, посидеть на лавочке, пивка попить. И тут подруливают к нему трое. Дай, мол, дядя, рублей двести до получки, или сколько там у тебя есть. А то, говорят, среди нас один психический, ему вообще ничего не будет. Так что ты смотри.
Ну, Мамед прикидывает к носу, что расклад три-один не в нашу пользу. А чего делать, делать нечего. Он тогда достает из кармана чего у него там было, пару чириков и мелочь, и говорит, берите, мол, ваше счастье, что я после операции и мне ссориться сейчас нельзя, а так бы посмотрели еще, чья кишка тонка.
А те деньги берут и говорят, что ж ты дядя тогда такой бухой, если после операции? Ты, дядя, либо здоровье свое не бережешь к херам, раз бухаешь, либо у тебя очко играет, и ты решил на жалость давить.
А психический говорит, показывай, мол, сука, швы, если швы есть, то ладно, а если нет, то будут через пять сек, дело не хитрое. И чем-то там в кармане звенит, типа режущим.
Ну, Мамед смекнул, что народ настроен критически, деньги деньгами, да не в деньгах дело. Пойдемте, говорит, отойдем за кусты, покажу, чего просите, а те говорят, хорош нам, типа, гнать, где смотреть, тут показывай.
Ну, Мамед, короче, зиппер дернул, так что ткань затрещала, и вываливает свое хозяйство. Нате, кричит, глядите, суки, позорьте мужика, ваша сила. А хозяйство его, кто не знает, с кукурузный початок. Из тех, что осенью у метро продают все по пятнадцать, а эту по двадцать пять. И это, надо учесть, в спокойном состоянии. А если потревожить…
И все в бинтах, в скобках каких-то пластиковых, типа как когда шею человек свернет, как в кино. Чуваки притухли, чего тут скажешь, не соврал мужик. Типа, давай на попятную. А чего это, да как, да ты не ссы, вот твои деньги, пойдем, тебя пивом угостим, расскажешь, чего да как. А Мамед говорит, да усритесь вы вашим пивом. А те, хорош, братан, извини, короче, правда, пойдем.
Ну, пошли.
Сели, короче, поддали, Мамед давай плакаться. Нинка, сука, говорит. Ну, типа, жена его. Кто ей чего наплел, не понятно, только решила, дура, что у него с соседкой шашни. Вернулась с соревнований, он к ней ночью, шашку наголо, давай, мол, соскучился. А она зубами хвать поперек, сверху не смогла, куда там, и рычит, что он кобель, да мать-перемать, да бараньи яйца. Мамед дернулся, у жены зуб вставной, резец, на штифте, соскочил, да внутри остался. Две недели на больничке, Нинка не пришла ни разу. По выписке Мамед у друга кантовался, сейчас домой идет, принял для храбрости, вообще смерти боится.
Психический говорит, а чего типа за соревнования? Мамед говорит, а того. Раньше пловчихой была, а теперь ядро толкает, в Кемерово ездила, на областные.
Тут народ давай бычить, пойдем, говорят, твоей правоверной наваляем, чтоб знала. Чего, говорят, мы вчетвером бабе козью морду не сделаем, хоть она штангистка, хоть кто. Мамед говорит, ну, нахрен. А те пошли да пошли.
Ну, пошли.
Пришли. Те трое вдоль стенки встали, чтоб в глазок не видать, а Мамед звонит.
Открывает дверь шкаф такой, два на два. Че-то поздно, ты, батя, говорит, мы уж волнуемся. А Мамед говорит, ты, Витя, иди брата позови, тут батю твоего какие-то пидарасы напрягают. А Витя говорит, чего его звать, он ноги парит, ты проходи, там мать котлет нажарила, а я, говорит, один тут разберусь, чего к чему.
А Витек у Мамеда, короче, мастер заслуженный по боксу. Да и вообще человек серьезный, полрайона с братом держат.
Отметелил, короче, гопников, под первое число, паспорта забрал, завтра приходите, говорит, часам к одиннадцати, поедем ваши квартиры смотреть.
А Мамед разделся, борща с котлетками навернул, принял двести, глядь, пора, вроде, бинты снимать. Толян из фрезеровочного, когда сделал, сказал часа три потерпеть надо, чтоб заражения не было. В ванную зашел, портки скинул, развернул все аккуратно. А там все чин-чинарем, только припухло слегка. Но читается четко, как в книжке: «Терпенье и труд все перетрут».