Когда в семье Синицыных после долгих лет ожидания появился на свет мальчик, громкий и живой, словно сама весна закричала в хате, — счастью не было предела. Но радость оказалась с привкусом тревоги.
Мать, Анна, сидела у колыбели и, раскачивая её, вполголоса выводила старинную колыбельную. Голос у неё был низкий, певучий, будто из самой земли шёл. Но взгляд — беспокойный, настороженный.
— Лёшенька… — позвала она мужа. — Мне неспокойно на душе. Радоваться надо, а сердце будто сжимает кто-то. Это ведь третий наш сынок. А если и его настигнет то, что забрало первых двоих?..
Алексей нахмурился. Лицо его, обветренное и жёсткое, словно вырублено топором, стало ещё суровее.
— Замолчи, Анна, — сказал он негромко, но твердо. — Не говори таких слов. Петенька родился крепкий, здоровый. Хватит хоронить живого ребёнка.
Она всхлипнула, отвела взгляд.
— Не могу я иначе, Лёш… Двоих уже в землю положила. Если и этот уйдёт — не выдержу.
Муж оттолкнулся от стола и встал:
— Всё, хватит. Надо что-то делать, а не плакать. Помнишь, твоя мать про обряд говорила? Что он обманывает Смерть?
Анна торопливо кивнула.
— Да. Мама всё уши прожужжала. Говорит, у соседей помогло.
— Вот и пойдём. Собирайся. Только без слёз.
Через несколько минут они уже стояли на крыльце. Алексей держал завернутого в шерстяное одеяло Петю, а Анна поправляла на голове платок, стараясь не дрожать.
Дом матери Анны, Пелагеи Семёновны, стоял через улицу, у самой речки. Старуха уже ждала — накинула старенький платок, застёгивая на ходу кофту.
— Ну, идём, идём, — торопила она. — Всё приготовила. И хлеб, и гостинцы. У Рамизы всё по правилам будет.
Они направились к другому концу деревни — туда, где жили Рамизины. Дом их был просторный, ухоженный, с цветами под окнами. Дети Рамизы бегали по двору, смеялись, кто-то гремел ведром, а кто-то тянулся к гусю, который возмущённо шипел.
Рамиза, татарка по происхождению, женщина приветливая и степенная, вышла из сарая, вытирая руки о фартук. Её глаза мягко засветились, когда она увидела гостей.
— Здравствуй, Пелагея! Кого принесла?
— Дочку, зятя и внука, — громко ответила старуха. — Вот пришли по делу. Помнишь, я тебе про обряд говорила?
— Конечно, — улыбнулась Рамиза. — Знаю, знаю. И сочувствую. Потерять детей — горе, которое не забывается. Но говорят, старинный обычай помогает перехитрить злую долю.
Анна опустила глаза, словно виновата была перед всем миром.
Пелагея между тем подбоченилась, словно на ярмарке стояла:
— Ну что, хозяйка, не передумала? Говорила ведь, хочешь ребёночка купить? Так вот, привела тебе славного малыша.
Рамиза подыграла без тени колебаний:
— Сейчас, погодите, мужа спрошу!
Она скрылась в доме, и вскоре из окна послышался голос:
— С мужем посоветовалась! Берём мальчика! Только скажите, почём продаёте?
— А сколько не жалко, — отозвалась Пелагея. — Всё нам сгодится.
— Дам пять рублей! — воскликнула Рамиза.
— Сгодится, — согласилась старуха и подтолкнула дочь. — Ну, Аннушка, бери деньги, отдавай малыша.
Анна стояла, будто заколдованная. Руки тряслись, сердце билось где-то в горле. Она взяла мятые купюры, протянутые из окна, и на негнущихся ногах подошла к мужу.
Алексей бережно передал ей ребёнка.
Анна протянула его Рамизе. Та аккуратно приняла младенца, прижала к груди, прошептала:
— Теперь ты мой сын, Петенька. Расти крепкий, живи долго.
Старуха перекрестилась, шепча заклинания.
После обряда женщины накрыли стол прямо во дворе — пироги, ягоды, чай из самовара. Смех, разговоры, всё будто скрадывало тревогу. Но в глубине души Анна всё равно чувствовала — не всё так просто.
Годы прошли. Петя подрастал здоровым и весёлым мальчиком. Болезни его не трогали, и со временем страх матери утих.
Но появилась новая беда. Мальчик всё чаще убегал к Рамизиным — играл с их ребятнёй, помогал Фёдору в огороде, ночами не хотел домой.
Анна начала злиться.
— Ну что это такое? — жаловалась она мужу. — Вечно у них сидит! Словно не наш, а их сын!
Алексей усмехался:
— Да брось, Аннушка. У них весело, ребята дружные. Пусть играет.
Но ревность разъедала женщину, как ржавчина железо. Она перестала ходить к соседям, ссорилась с мужем, даже мать перестала пускать на порог.
Пелагея приходила, стучала в дверь, звала, плакала, но Анна не открывала.
— Уйди, — кричала она изнутри. — Это ты виновата! Из-за тебя сына моего забрали!
Так минули годы.
Пете исполнилось восемнадцать. И Анна однажды решительно сказала:
— Пора. Пойдём к Рамизиным. Будем сына обратно выкупать.
На этот раз без матери. Только она и муж.
Рамиза встретила их тепло:
— Ой, Ниночка пришла! Да заходите же. Я вас ждала. Стол накрыт, чай готов.
Но Анна осталась стоять у калитки.
— Я пришла не в гости. Сына моего верни.
Рамиза на миг опешила, а потом мягко улыбнулась:
— Ах, вот ты о чём… Да ради Бога, забирай. Разве я держу?
Анна помолчала, будто боролась сама с собой, потом опустила плечи.
— Прости меня, Рамиза. Я зря злилась.
— Ну и ладно, — обняла её соседка. — Пойдём чай пить, забудем всё.
Но за чаем Петя вдруг встал, краснея:
— Мам, пап, тётя Рамиза, дядя Фёдор… Я должен сказать. Я люблю Зарину.
В комнате воцарилась тишина.
Зарина, младшая дочь Рамизиных, вспыхнула румянцем, опустила глаза.
Алексей растерянно улыбнулся:
— Вот это новости… Ну, что ж, если любите — подождите немного. Петя пусть доучится, отслужит, а потом свадьбу сыграем.
Анна встала, не сказав ни слова, и вышла. Калитка хлопнула, как выстрел.
Прошло несколько лет. Анна не сразу смирилась. Её сердце сопротивлялось, но жизнь брала своё. Она видела, как Петя и Зарина счастливы, как смеются, как держатся за руки.
И однажды, сидя у окна с чашкой чая, она вдруг поняла — впервые за много лет в душе стало тихо.
Она выдохнула и прошептала:
— Ну, значит, так и надо было. Пусть живут. Пусть судьба всё рассудит по-своему.