Илья и Вера жили вместе уже второй год. Родители мужчины знали о его избраннице, даже встречались с ней несколько раз, однако каждый визит неизменно заканчивался сдержанным холодом и натянутой учтивостью.
Вера не носила длинных юбок «в пол», не стремилась венчаться «пока не станет ясно, зачем это нужно», и позволяла себе говорить об устройстве мира и науке за общим столом.
Для семьи Зориных это выглядело как открытый вызов. Особенно болезненным оказался эпизод с прошлым Рождеством, когда Вера, желая быть полезной будущей свекрови, приобрела для сочива не тот, «правильный», сорт зерна.
Анна Николаевна потом ещё месяц вспоминала это как личное унижение. Илья, разрываясь между сторонами, уговаривал Веру «просто пережить» праздник.
— Они не плохие, они просто такие. Отца не переубедить, мать не изменить. Просто кивай и улыбайся. Ради меня.
Вера, дорожа им, согласилась. Весь день шестого января она провела на кухне с Анной Николаевной: шинковала овощи для салата, натирала хрен, молча выслушивая бесконечные поучения о том, какая рыба «правильнее» и как «по-настоящему» окрашивать яйца луковой шелухой.
Она надела тёмное платье с закрытыми рукавами, сняла броские украшения и ощущала себя актрисой в неудачной постановке.
Стол в гостиной, застеленный белоснежной скатертью, прогибался под постными угощениями: сочиво с маком и мёдом, грибной пирог, заливная рыба, салат и домашние соленья.
В красном углу теплилась лампада перед иконой. Отец Михаил, в чёрной рясе, неторопливо беседовал с Виктором Андреевичем о трудностях ремонта храмовой крыши.
Вера сидела прямо, стараясь стать как можно незаметнее. Илья под столом нервно мял салфетку.
— Ну что, дорогие, — начал Виктор Андреевич, поднимая рюмку с кагором. Его густой, уверенный голос заполнил комнату. — Поздравляю всех с приближением великого праздника Рождества Христова! Праздника смирения, чистоты и домашнего уклада.
Он оглядел собравшихся, задержав взгляд на Вере.
— В наше время, когда всё перевёрнуто с ног на голову, особенно важно беречь подлинные ориентиры: веру, преданность, уважение к родителям, женскую скромность и мужскую решительность. Чтобы было ясно, кто в доме ведёт, а кто хранит очаг.
По спине Веры пробежал холодок. Илья осторожно положил ладонь ей на колено, будто пытаясь удержать.
— Выпьем за то, чтобы в семьи возвращались настоящие, а не надуманные ценности, — продолжил Виктор Андреевич, снова посмотрев на неё, на аккуратную причёску, на платье, которое всё равно было «не таким». — Чтобы дети слушали родителей, а жёны — мужей, как положено.
Все выпили. Вера сделала едва заметный глоток — вино показалось кислым.
— Вера, тебе сочиво понравилось? — с приторной улыбкой спросила Анна Николаевна. — Я готовила по старинному рецепту, как меня покойная свекровь учила. Не то что нынешние… выдумки.
— Очень вкусно, — ответила Вера. — Спасибо, что разрешили поучаствовать.
— Поучаствовать-то поучаствовала, — оживилась та, обращаясь к отцу Михаилу. — Батюшка, вы бы знали! В прошлом году она принесла какую-то модную полбу. Я ей говорю: «Это же не освящённая пшеница!» А она мне — «зато полезнее». Представляете?
Священник смущённо кашлянул:
— Ну, полба тоже злак…
Но Анна Николаевна уже не слушала.
— А на Пасху, — продолжала она, смакуя рассказ, — привезла краску химическую. Яркую! Я чуть не упала. Говорю: «Мы только шелухой, как положено!» А она: «Это скучно». Скучно!
Виктор Андреевич наблюдал с одобрением. Илья покраснел и уставился в тарелку.
— Мам, хватит, — пробормотал он.
— Что значит «хватит»? Я факты говорю. Нужно жить по правилам. Вот сегодня Вера скромно оделась — уже прогресс. А в прошлый раз в брюках пришла, на святой ужин!
Вера глубоко вдохнула. Пальцы сжали край стола.
— Анна Николаевна, — начала она ровно. — Я правда не всегда понимаю ваши традиции, но стараюсь относиться к ним с уважением…
— Не в одежде дело, — перебила та. — А в душе! Женщина должна быть тихой, покладистой, слушать старших. Я со своей свекровью никогда не спорила, и Виктор Андреевич это ценит.
— Именно, — громко подтвердил хозяин дома. — У меня всегда был порядок, потому что я главный. А не бегают тут по выставкам и не рисуют картинки.
«Картинками» он называл её иллюстрации, за которые платили зарубежные издательства.
— Папа, — поднял голову Илья, — Вера — профессиональный художник.
— Профессия? — усмехнулся тот. — Жена и мать — вот профессия. Остальное — от праздности.
Терпение Веры подходило к концу.
— Ты хоть в церковь ходишь? — с показной заботой спросила Анна Николаевна.
— Иногда. Когда хочется тишины, пространства, красоты…
— Красоты! — всплеснула руками та. — Батюшка, слышите? В храм как в музей ходит!
— Ну… иногда путь начинается и так… — неуверенно пробормотал отец Михаил.
— Не начинается, — резко оборвал его Виктор Андреевич. — Она сбивает моего сына с дороги! Он стал слабым из-за неё!
Вера медленно подняла голову.
— Если Илья не решается, — спокойно сказала она, — может, дело не во мне? Может, он просто боится разочаровать того, кто вместо поддержки только давит?
Наступила тишина.
— Да как ты смеешь! — прошипел Виктор Андреевич.
— Смею, потому что люблю вашего сына. А вы его ломаете.
— Ты и есть ошибка! — вскрикнула Анна Николаевна. — Он бы без тебя был нормальным!
Вера грустно усмехнулась.
— Нормальным — это каким? Безмолвным? Послушным? Нет. Я лучше буду рисовать, чем притворяться тенью.
— Кощунство! — закричала женщина. — Максим… то есть Илья! Ты слышишь?!
Виктор Андреевич вскочил.
— Вон из моего дома! Немедленно! Или ты уже не мужчина?!
Илья поднялся, дрожа.
— Пожалуйста… хватит…
— Вот он — весь ты! — рявкнул отец и, не сдержавшись, ударил сына по щеке.
Раздался сухой хлопок.
Вера вскрикнула.
Анна Николаевна бросилась на неё с криком. Илья шагнул вперёд, закрывая Веру. Женщина налетела на его плечо и упала.
— Ты на мать руку поднял?! — взревел отец и кинулся на сына.
Илья оттолкнул его. Виктор Андреевич поскользнулся на разлитом сочиве и рухнул на стол.
Грохот, звон, осколки. Блюда разлетелись, еда залила скатерть и пол. Узвар окатил священника.
Картина была сюрреалистичной: Анна Николаевна рыдала на полу, Виктор Андреевич барахтался среди обломков, отец Михаил вытирал лицо, а Илья и Вера стояли посреди хаоса, держась за руки.
— Всё, — тихо сказал Илья. — Хватит.
Они молча вышли. За дверью падал чистый рождественский снег.
А в доме остались плач, хруст стекла под ногами и сбивчивый голос священника, так и не сумевшего вспомнить молитву.