— Алин, ну пожалуйста, это же ненадолго, всего на месяц, — Игорь заметно нервничал. — Ты же знаешь, Саша от неё ушёл. А родители даже на порог не пускают. Ну прошу тебя…
Я всё понимала. И, наверное, согласилась бы, если бы не один тревожный момент. За Милой давно тянулся неприятный шлейф — привычка присваивать чужое. Где бы она ни появлялась, вскоре кто-то недосчитывался дорогих мелочей. Никто, конечно, напрямую её не обвинял, но сомнения оставались.
К примеру, года три назад у двоюродной сестры Игоря, Лены, исчезли серьги. Потом у свекрови из ящика пропали деньги. Но «потерпевшие» предпочитали молчать. Как-никак, семья.
Наверное, надеялись, что это ошибка. Что кто-то другой взял или сами переложили и забыли.
— Хорошо, — холодно ответила я. — Но максимум на месяц. И передай своей сестре: я под неё подстраиваться не собираюсь. У нас — своя жизнь, у неё — своя.
Игорь выдохнул так, будто с него сняли тяжёлый груз. В глазах мелькнула искренняя радость, и мне стало немного стыдно за резкость. А в субботу к нам приехала Мила — заплаканная, уставшая. С собой у неё был всего один чемодан. От неё тянуло сладкими, навязчивыми духами. Она долго обнимала меня и благодарила за приют.
— Я буду тише воды, ниже травы, — уверяла она. — Вы меня даже не заметите.
И действительно, первую неделю она вела себя идеально. Аккуратно мыла за собой посуду, включала телевизор только с разрешения и почти без звука. Извинялась и благодарила по любому поводу. Моё напряжение понемногу спадало, хотя где-то внутри всё ещё шевелилось сомнение.
На третий день я решила проверить вещи, которые были мне особенно дороги. Наличных мы дома не держали — всё на картах. Украшения я носила постоянно.
По-настоящему ценными для меня были лишь новые туфли в коробке, надетые один раз, шёлковая блузка — подарок мужа, французские духи и кашемировый свитер, так ни разу и не выгулянный.
Я всё пересмотрела.
Вещи были на месте — и я успокоилась.
Тем временем Мила устроилась продавцом. По вечерам возвращалась уставшая, благодарила за ужин, рассказывала о покупателях. С каждым днём я всё больше убеждала себя, что зря подозревала её.
Но это было заблуждение.
Однажды, открыв шкаф, я не нашла шёлковую блузку.
«Наверное, переложила», — решила я.
Я пересмотрела всё — безрезультатно. Тогда проверила остальное. Коробка от туфель оказалась пустой. А ещё через пару дней исчез свитер.
Я не устроила скандал. Я решила дождаться подходящего момента.
В четверг я вернулась домой раньше обычного, пока Милы не было, и заглянула в её комнату. Чемодан стоял за шкафом. Она почти им не пользовалась.
Я разобрала его полностью. На самом дне лежали мои вещи: блузка, свитер, туфли. И флакон с заметно убавившимися духами.
Внутри всё словно заледенело. Ни ярости, ни паники — только холодная ясность. Я разложила находки на кровати в спальне.
Вечером Мила вернулась в хорошем настроении, щебетала о работе. Я молчала. Потом Игорь ушёл к друзьям смотреть футбол, и мы остались вдвоём. Я предложила чай — она согласилась.
— Мил, — спокойно начала я. — Я сегодня пришла пораньше и решила навести порядок.
Она напряглась, вцепилась в чашку, натянуто улыбаясь.
— Когда я убиралась у тебя, — продолжила я, — мне попались очень интересные вещи.
Она побледнела, руки задрожали, чай пролился.
— Сейчас они лежат у меня в спальне. Я нашла их в твоём чемодане.
Мила закашлялась.
— Али… я хотела сказать… просто не успела…
— Не нужно, — перебила я. — Мне не хочется слышать ложь.
— Я думала, ты не заметишь, — выдавила она. — Ты ведь этим не пользуешься… Всё новое…
Я усмехнулась.
— То есть это повод брать чужое? Не «брать» — красть. Если бы ты одолжила и вернула — это одно. Но ты спрятала вещи, собираясь оставить себе. Это воровство.
— Прости… — она закрыла лицо и разрыдалась. — Мне нечего было носить. Денег нет, зарплата копейки…
— Но я заметила, — сказала я ровно.
— Ты Игорю скажешь? — тихо спросила она.
Я задумалась. Рассказать — значит причинить ему боль. Он всё равно оказался бы между двух огней.
— Нет, — ответила я. — Но ты уезжаешь. Завтра. Максимум — послезавтра.
— Куда мне ночью? — взмолилась она.
— Утром. Придумай любую причину. Главное — уйти тихо.
— Я больше так не буду… Я всё верну…
— Не надо. Я уже всё вернула. Твоим обещаниям я не верю. Ты делала это и раньше. Просто тебя не ловили.
Ты брала деньги у матери. Ты забрала серьги у кузины. И, боюсь, это не про нужду — это твой характер.
— Мне тебя жаль, — добавила я. — Потому что так жить тяжело. Но я не собираюсь быть твоим надзирателем.
Она ещё раз извинилась и ушла собирать вещи.
Игорю мы ничего не рассказали. На следующий день, вернувшись домой, я обнаружила пустую комнату и записку:
«Алина и Игорь, спасибо вам за всё. Я нашла вариант поближе к работе. Не хочу быть обузой. Благодарю».
Игорь улыбнулся:
— Как хорошо, что она так быстро справилась. Умница.
Я посмотрела на него и снова убедилась: иногда молчание — самый гуманный выбор. Жестоко заставлять человека выбирать между женой и сестрой.