– А с чего ты взяла, что мой сын обязан тебя содержать? – Клавдия Семёновна вцепилась руками в массивные бока, напоминая Дарье обросшего мускулами Геракла, укрощающего диких зверей. Только вот в роли зверя, а точнее, дрожащего зверька, оказалась она сама…
Хотя нельзя сказать, чтобы Дарья требовала чего-то сверхъестественного. Ни лимузинов, ни бриллиантов ей и в страшном сне не снилось. Было бы вполне достаточно стабильного дохода.
Жизнь девушки текла по проторенной колее, скучная и ровная. Детсад, школа – ни одного воспоминания, ни хорошего, ни дурного. Единственным всплеском стала школьная вечеринка, где её неожиданно пригласил на танец симпатичный одноклассник. Радость, правда, длилась недолго – подруга тут же остудила восторг:
– Артёма просто на слабо взяли. И он, кстати, под шафе был.
С внешностью Дарье не повезло. Она была как бы никакая. Про таких эффектные девицы говорят: «Мышка». Без эмоций. Без восклицательного знака. И Дарья с этим полностью соглашалась. Кожа – серая, волосы – непонятные, губы – словно стерлись. Даже косметика не спасала – макияж будто жил отдельной жизнью, а лицо – своей. Правда, мама всегда твердилa: глаза у дочки выразительные, нос изящный, скулы аккуратные. Но мама вообще называла её волосы «оттенком спелой пшеницы». Брат, правда, тут же уточнял: «Это же солома». Очарование сразу исчезало. Впрочем, мама у всех – фанат красоты собственных детей, так что Дарья комплиментам не верила.
Иногда она действительно рассматривала себя в зеркале и замечала тонкие черты. Но разглядеть их мог только тот, у кого было на это время. А у окружающих – не было.
Хрупкую фигуру она тщательно прятала в джинсах и мешковатых кофтах. Ни намёка на кокетство.
В универе Дарья окончательно уверилась: статус вечной невесты – её удел. На курсе бухгалтерского учёта – три парня, и все трое деликатно обходили её стороной.
– Возьму кота из приюта, научусь вязать и обеспечу родню варежками, – философствовала она. Зато племянников у неё, похоже, будет в избытке. Брат, хоть и не красавец, имел некий магнетизм – в пятнадцать лет он менял девушек с завидной регулярностью.
– Вас бы с Дарькой перемешать, да заново собрать, – смеялся отец, провожая очередную подружку сына.
– Неплохо бы, – мрачно думала Дарья.
Однако острого голода по вниманию она не испытывала. Подруги тоже были одиноки, а свободное время заполняли кружки, клубы, занятия вокалом, театром и кулинарией. Жизнь кипела.
И вот на последнем курсе случилось… чудо. Или даже – Чудо!
Подошёл Артемий. Его никто никогда не звал полным именем. Был он высоким, темноволосым, в целом симпатичным. Но производил впечатление хрупкой конструкции: дунь – сломается. Никто из охотниц за мужьями к нему не приближался.
И вот это нежное создание подошло к Дарье:
– А пошли в кино?
– Что? – она решила, что ослышалась.
– В кино, – повторил он на автомате.
– Ну… давай. А на что?
– Комедии любишь?
– Наверное.
– Поискал – нет ничего нормального.
– Пошли в ближайший зал.
В ближайшем зале – боевик. Дарья всё время переживала, не испугает ли его громкая музыка. Не испугалcя. Даже домой проводил.
– Чаю? – предложила она.
– Не надо! – испуганно отшатнулся он.
Позже прилетел смайлик. Зевающий человечек.
С тех пор Артемий начал тихо, но стабильно появляться рядом. Подруга, Рита, в шоке таращилась всю пару на новоиспечённую парочку.
– Это что сейчас было?
– Мы в кино были.
– Ого… Удачи! – Рита испарилась. Место тут же занял он.
Так и тянулись за ней его мягкие шаги. Иногда Дарье казалось, что он за ней и в туалет ходит. К счастью, не дошло. Через неделю взял за руку. Ладошка – тёплая, мягкая, как у ребёнка.
– Вы к пенсии поцелуетесь, – вздохнула Рита.
– Он как собачка. Не говорит. Только смайлики шлёт.
– Так ты прояви инициативу. Пригласи его.
– Куда? В клуб – не пойдёт. И я не хочу.
– На выставку веди. Там молчать можно.
И они пошли. Артемий оказался фанатом мазков, теней и световых пятен. Дарья – поклонницей прямоты. Сирень – это сирень. Без подтекста. Потом был музей. Потом он подарил ей цепочку. Потом стихи. Потом предложение: кольцо – и сухое «В ЗАГС завтра».
Оказалось, Артемий – поздний ребёнок. Родители – трепетные, особенно мама. Она говорила вместо него, кормила вместо него и, кажется, думала тоже за него.
– Жить будете у нас, – объявила Клавдия Семёновна.
Дарья попробовала возразить, но…
– Там тебе ближе, но здесь – уютнее! И потом, кто тебе будет готовить пюре из сельдерея? Ты?
Дарья подумала про бургеры и кока-колу, которыми они с Артемием угощались накануне, но сдержалась.
Свадьба прошла без торжества – и слава богу. На росписи Клавдия Семёновна стояла за спиной сына, контролируя его дыхание.
После – быт. Артемий не работал. Дарья – работала. Он – собирал конструкторы. Она – платила счета. Он – мечтал. Она – выдыхала. Клавдия носила кастрюли с едой. Дарья тихо ненавидела кабачковые оладьи.
А потом он ушёл за хлебом. И пришла она.
– Почему ты решила, что он должен тебя обеспечивать?
Скандал вспыхнул сразу.
– Я думала, так принято. Муж и жена – семья. Делят всё.
– Что делить? Я приношу еду, покупаю ему одежду. А тебе зачем?
– Я его жена.
– Вот и зарабатывай себе сама! И вообще, ты из обслуги: мама – нянечка, папа – шофёр. А мы – искусствоведы. Мы душу в массы несем. А ты кто?
– А он кто? Что он сделал такого?
– Он ищет себя! – возопила Клавдия.
– Пусть сначала тряпку найдёт и пол протрёт. Хоть раз.
И тогда выяснилось всё. Про колбасу, которую он доел. Про горшки с балкона, которые велено выбросить. Про шмон по шкафам.
В дверь позвонили. Артемий, сияющий:
– Хлеб купил. Мама здесь?
– Уже давно, – отрезала Дарья.
– Мы уходим, – торжественно сказала свекровь, – а ты подумай, серая ты мышь.
Дверь захлопнулась. Дарья осталась сидеть. Похоже, конец этой семейной эпопее наступил.
Дарья ещё несколько секунд сидела на краю табурета, вцепившись пальцами в колени. В кухне повисла мёртвая тишина — даже старые часы на стене, казалось, приостановили свой ход, боясь потревожить этот момент осознания.
А потом она медленно поднялась. Не рыдая, не дрожа — с какой-то странной, выжженной ясностью в голове. Подошла к раковине, включила воду. С привычной механикой вымыла чашку. Потом — ещё одну. Поставила всё на сушилку. Закрыла шкафчик.
Прошла в комнату. Остановилась. Сняла со стены пожелтевшее фото: свадьба. Она в белом, с кроткой улыбкой. Он — как всегда — с отсутствующим взглядом, будто всё происходящее к нему не имело отношения. Позади — тень матери.
Дарья повертела снимок в руках, затем аккуратно разорвала его пополам. Потом — ещё. И ещё. До тех пор, пока от фотографии не осталась кучка бумажной пыли. Сметала её в ладонь и выбросила в мусор.
Вернувшись в комнату, достала чемодан. Неторопливо, без суеты начала складывать вещи. Сначала документы. Потом — свои самые удобные джинсы, те, в которых она чувствовала себя живой. Книги. Зарядку. Зубную щётку.
На последнем вдохе подошла к балкону. Погладила старые глиняные горшки — те самые, что сделала бабушка. Переложила их на подоконник аккуратно, как раненых. Подумала: нет, это не вещи. Это корни. И я больше не дам их вырывать.
Телефон завибрировал. Сообщение от Артемия:
«Ты поговорила с мамой? Я всё понял. Вернусь — обсудим. Люблю.»
Дарья смотрела на экран, пока не погас. Потом молча выключила телефон, убрала его в карман.
В коридоре переобулась, натянула куртку. Накинула шарф. Чемодан скрипнул колёсиками — тревожно, как будто знал: это не просто выход за хлебом.
Она остановилась у зеркала, посмотрела на своё отражение. В нём была та же девушка. Но с другими глазами. В этих глазах впервые не было страха.
— Хватит, — тихо сказала она. — Я домой.
И вышла.
Навсегда.