Алену собирали в город всей родней, будто в дальний путь, будто в другую жизнь.
Мать раскладывала вещи по кучкам на кровати, отец копался с чемоданом, проверяя застёжки. На кухне пахло свежими пирожками, и от этого запаха у Алены щемило сердце — как будто уже знала, что скучать будет именно по этому: по запаху, по тихим разговорам родителей, по собакам, что лают за околицей.
Девушке было девятнадцать. Из всех её заслуг — год работы в сельской лавке, где платили меньше, чем за день на колхозном поле, и то с задержками. В селе работы почти не осталось: молодежь уехала, мужчины перебивались случайными подработками, а женщины держали хозяйство, чтобы хоть как-то жить.
— Может, не поедешь всё-таки, доченька? — мать села рядом, прижимая к груди сложенный платок. — Город — дело страшное. Там люди чужие, все спешат, все о деньгах думают. А ты… ты добрая, доверчивая.
— Мам, ну что я тут делать буду? — Алена говорила тихо, но уверенно. — Жить с вами до старости? Я не смогу. Там, может, хоть на ноги встану, а здесь только мечты да грязная дорога до магазина.
Мать вздохнула, отводя взгляд.
Утром проводили на автобус. Отец нес чемодан — старый, с потертым уголком, а мать — сумку с едой: банки, хлеб, яблоки, варенье, всё, что могли собрать.
— Проси там, чтоб помогли донести. Тяжело ведь, — наставляла мать. — И смотри, чтоб не украли!
— Хорошо, мам, — улыбнулась Алена, — я теперь взрослая.
Когда автобус тронулся, она глянула в окно — мать крестилась, отец стоял неподвижно, будто боялся пошевелиться. Сердце стукнуло больно, но дороги назад уже не было.
Двести километров дороги — и вот он, город. Шум, гул машин, толпы людей.
Алена растерялась. Все куда-то спешили, никто ни на кого не смотрел. Казалось, весь город жил по какому-то чужому, невидимому закону.
Адрес тетки Гали, куда мать велела поехать, она держала в нагрудном кармане — как оберег. Тетка встретила её неласково, но сдержанно:
— Ну, живи пока. Места немного, но перебьёмся. Только не думай, что я тут тебя кормить буду. Ищи работу.
Наутро Алена пошла по магазинам. Город был огромен, и ей казалось, что работу найти легко. Но везде одно и то же: «Опыт нужен», «Сначала бесплатно поработай, учеником».
Через неделю у неё осталась половина денег.
Она стояла у витрины хлебного магазина, глядя, как покупатели смеются с продавщицей. Хотелось туда, за прилавок — к теплу, к делу.
И вдруг услышала:
— Девушка, вы работу ищете?
Перед ней стояла высокая, полная женщина с натянутой улыбкой. На бейджике — «Марья Ивановна».
— Ищу, — поспешно ответила Алена.
— Ну, если не боишься тяжёлой работы — приходи. Магазин небольшой, зато свой. После смены полы помоешь — не гордая ведь?
— Нет, конечно, — с радостью ответила Алена.
Магазин оказался стареньким, но уютным. Пахло хлебом, крупами и мылом.
Хозяин — Валентин Сергеевич — мужчина с круглым лицом и животом, лысина блестела, как отполированная кастрюля. Говорил он глухо, тяжело дыша.
— Новенькая? — прищурился. — Опыт есть?
— Есть. В сельмаге работала.
— Ну, посмотрим, — хмыкнул он. — Только имей в виду: воровать — выгоню, и без расчёта.
Алена опустила глаза. Обидно было, но промолчала.
Первые дни прошли тяжело. К вечеру ноги гудели, руки дрожали, но Алена держалась. Люди ей нравились, покупатели улыбались. Постепенно она выучила все цены и стала уверенной.
По вечерам, когда магазин закрывался, она мыла полы, расставляла товар. Иногда слышала, как Марья Ивановна смеётся с Валентином Сергеевичем в подсобке. «Свои люди», — думала Алена, — «а я чужая».
Прошло три недели. Вечером, как обычно, считали кассу.
Вдруг Марья Ивановна нахмурилась:
— Что-то не сходится… Валентин Сергеевич, идите-ка сюда.
Они пересчитали снова.
— Недостача, — сухо сказал хозяин. — Двадцать тысяч.
Алена побледнела.
— Как? Не может быть! Я всё отдала.
— Может, может, — усмехнулась Марья Ивановна. — Сельская, вот и тянет на чужое.
Алена стала пересчитывать. Руки дрожали, слёзы застилали глаза.
— Может, ошибка у вас…
— У нас ошибок не бывает, — рявкнул Валентин. — Ты у нас полы моешь, ключи в руках — вот и хватанула!
— Да я не брала! — вскрикнула Алена. — Честное слово!
— Слёзы не помогут, — сказал он, подходя ближе. — Надо рассчитываться. Раз уж попалась, отработаешь.
И вдруг голос его стал мягче, почти ласковым:
— А если по-доброму договоримся… можно ведь и без милиции. Посидим вдвоем, поговорим?
Он сделал шаг вперёд.
Алена отпрянула, потом резко толкнула его.
— Не трогайте меня!
Тишина. Потом дверь распахнулась.
— Что здесь происходит? — спросил молодой мужчина в пальто.
Валентин побледнел:
— Алексей Павлович… вы вернулись?
Марья Ивановна шепнула Алене:
— Всё, это хозяин. Не перечь, скажи, что виновата, может, простит.
Алена молчала.
Алексей Павлович внимательно выслушал всех.
Когда очередь дошла до Алены, она подняла глаза:
— Я не брала. Если надо — вызывайте милицию.
Молодой мужчина улыбнулся.
— Смелая, — сказал он тихо. — Я тебе верю.
Он повернулся к остальным:
— А вас двоих я давно проверяю. Всё думал, кто ворует. Теперь ясно. Решили на девчонку свалить, да не вышло.
Марья Ивановна побледнела, Валентин заикаясь стал оправдываться, но Алексей только махнул рукой:
— В милиции объяснитесь.
Через два дня те двое всё вернули и умоляли не заявлять. Алексей пожалел: ограничился увольнением.
Алена осталась работать ещё месяц. Алексей часто заходил, интересовался, как дела, приносил чай, шутил. Она благодарила судьбу, что встретила такого человека.
Но однажды пришла к нему с заявлением.
— Почему? — удивился он. — Тебе ведь здесь хорошо.
— Да, хорошо. Но не моё это. В городе всё чужое. Я хочу домой.
Он долго молчал, потом сказал:
— Что ж, понимаю. Главное — будь счастлива.
Алена уехала. Дома её встречали с пирогами, смехом и слезами. Через полгода сосед Сашка, вернувшийся из армии, сделал предложение. Она согласилась.
Иногда, глядя на вечернее небо, Алена вспоминала тот магазин, шумный город и молодого хозяина, что встал на её защиту. И шептала сама себе, словно снова стояла среди чужих людей:
— Я не брала. Честное слово.