Мой день рождения начался, будто в сказке.
Солнечный свет мягко растекался по стенам спальни, как золотая вуаль, укрывающая мой особый день. Я открыла глаза с улыбкой — тридцать два года, но ощущала себя лет на двадцать пять. Рядом спал мой муж, Дмитрий, всё ещё в полусне; он протянул руку и прижал меня к себе.
— С праздником, моя королева, — прошептал он, коснувшись виска поцелуем.
Я кивнула. Ему всегда удавалось говорить красиво. Он умел выбирать цветы, писать строки и бронировать столики в модных местах. Он создавал ощущение совершенства. И я в это верила. Точнее — хотела верить.
Потому что Дмитрий был не просто мужем. Его все называли «богемой».
Так о нём отзывались друзья, коллеги и светские обозреватели. Он — художник и владелец галереи, человек, чьи вернисажи посещали влиятельные люди, а картины покупали ради статуса. Он надевал льняные пиджаки без галстука, а на тусовках цитировал Бродского и умел молчать так, будто это — высшая форма искусства.
А я? Я — «простушка из провинции», как однажды проворчала его тётя Надежда за семейным столом. «Но ничего, дорогая, главное — душа. Хотя… ну, ты понимаешь…» — добавила она, заметив мои кеды вместо лодочек.
Тогда я лишь улыбнулась. Проглотила обиду. Подумала: «Семья — святое. Надо мириться».
Но в этот день, в тридцать второй, я решилась не мириться.
Вечером ждал ужин в загородном особняке родителей Дмитрия — огромный дом с колоннами, фонтаном и охраной у ворот. Там всегда витал запах дорогих духов, воска и превосходства. Его мать, Ирина Павловна, когда-то была актрисой; отец — интеллигент и переводчик, который любил подписываться «граф фон —», хотя такого титула в роду не было.
«Мы — не просто семья, мы — культурный код», — любил повторять Дмитрий.
Я смеялась. Думая, что это шутка.
Гости собрались к восьми. Я выбрала платье — не кричащее, но элегантное. Бежевое, с вышивкой, купленное в бутике, где я впервые потратила больше, чем обычно. Дмитрий благосклонно заметил:
— Ты похожа на музу. Ту самую, что будто вдохновляла Модильяни на бессонные ночи.
Я улыбнулась. Ему нравилось сравнивать меня с произведением искусства — так я становилась «приемлемой» в его кругу.
Но приём начался не с комплиментов.
Как только я переступила порог, тётя Надя, с бокалом вина в руке, воскликнула:
— О, вот и именинница! Как трогательно — в этом. Неужели с рынка?
Раздались смешки — лёгкие, вежливые, но колкие.
Я сделала вид, что не слышу. Подошла к Дмитрию, который стоял у камина и беседовал с критиком. Он обнял меня за талию и поцеловал в щёку — но не представил гостям. Продолжил разговор о «новой волне в абстрактном экспрессионизме».
Я отошла к бару и заказала бокал игристого. Решила не зацикливаться на мелочах.
Но мелочи одна за другой складывались в унижение.
— А ты, Оля, чем занимаешься, кроме как вдохновляешь Дмитрия? — спросила кузина, Ксения, «работавшая в модном журнале» (на деле — занимавшаяся рассылками).
— Я — дизайнер интерьеров, — ответила я. — Открыла свою студию год назад.
— Ах, — протянула она, приподняв бровь. — Значит, ты просто украшатель домов? Как мило!
Смех усилился.
— Ну, вы понимаете, — вставила тётя Надя, — у нас в семье все творческие: поэты, художники, музыканты. А ты… практична. Тоже важно. Кто-то же должен платить счета, верно?
В груди что-то сжалось, будто горячий камень положили мне на сердце.
Дмитрий стоял в трёх шагах, слушал и улыбался, не вмешиваясь.
Я подошла к нему.
— Мне неловко, — тихо сказала я.
Он пожал плечами:
— Не бери в голову. Они такие. Это их юмор.
— Это не юмор. Это издевательство.
— Не драматизируй. Расслабься. Это твой вечер.
— Они не шутят. Они смеются над мной.
Он посмотрел мне в глаза без злости, без сочувствия — с равнодушием.
— Ольга, ты слишком остро воспринимаешь. Развлекайся.
Я отступила. Поняла: он не станет меня защищать. Никогда не защищал. Он был наблюдателем, а я — объектом.
Когда вынесли торт — большой, с золотыми штрихами и надписью «Нашей Музе» — Ирина Павловна встала и взяла микрофон.
— Дорогие! Сегодня особенный вечер. Мы поздравляем… — она сделала театральную паузу, будто забыла имя, — Ольгу. Да, Ольгу, жену нашего дорогого Димы.
— Оля — человек простой, из — — она усмехнулась, — …очень скромной семьи. Но! Она сумела покорить сердце нашего Дмитрия. А это, поверьте, не всем под силу. Ведь Дмитрий — богема. Он — воздух, он — искусство, он — дух времени. А Оля… — снова улыбнулась, — …она — земля. Надёжная, твёрдая. Спасибо тебе, что приземляешь нашего гения.
Аплодисменты. Смех.
Я сидела, сжав пальцы под столом. Сердце колотилось, будто собиралось вырваться.
Дмитрий пил вино и сиял от гордости за речь матери.
Я встала.
— Спасибо, — произнесла я, взяв микрофон. Голос дрожал, но я не позволила ему сломаться. — Благодарю всех за поздравления. Особенно — за такие… тёплые слова.
Зал замер. Они не ждали, что я заговорю.
— Я выросла в семье, где не было особняков и фамильных бриллиантов. Отец — учитель физики, мама — медсестра. Они трудились по две смены, чтобы я училась. Чтобы я могла мечтать.
Я посмотрела на Дмитрия. У него исчезла улыбка.
— Я не богема. Не цитирую поэтов и не ношу льняные пиджаки. Я — дизайнер. Создаю пространства, где люди чувствуют себя лучше. Это — тоже искусство.
Тишина.
— Но сегодня не об этом. Сегодня я скажу спасибо… своему мужу. За то, что он молчит, когда меня принижают. За то, что для него «это просто шутки». За то, что его семья позволяет говорить обо мне, как о чем-то менее важном.
Дмитрий поднялся.
— Оля, ты что—
— Сиди, — оборвала я. — Это мой праздник. Мой торт. Мой микрофон.
Я повернулась к гостям.
— Я долго терпела. Думала: «Семья — это важно». Но терпение — не добродетель, если оно превращается в слабость. Я больше не намерена быть слабой.
Я резко поставила бокал на стол — звук прозвенел по залу.
— С этого дня я не «муза». Не «земля». Не «девочка из нищебродов». Я — Ольга. И я требую уважения. Даже если не ношу модных брендов и не цитирую Верлена.
Я сняла кольцо с пальца и положила его на тарелку с тортиком, рядом с надписью «Нашей Музе».
— Дмитрий, оставь его себе. На память о том, как ты предал человека, который любил тебя больше, чем ты этого заслуживал.
Я ушла.
Никто не помешал. Никто не позвал. Только шёпоты и взгляды. Дмитрий остался стоять посреди зала с пустым лицом и бокалом в руке.
Я не плакала. В машине и дома не проронила ни слезы. Села на пол в гостиной, в платье, и смотрела в потолок.
Через пару часов зазвонил телефон. Это был Дмитрий.
— Ты сошла с ума? — кричал он. — Ты устроила скандал! Позор!
— Я? Опозорила? — засмеялась я. — Нет, ты. Ты позволил своей семье унизить жену. И молчал.
— Это шутка! Они не всерьёз!
— А я всерьёз. Я ухожу. Навсегда.
Он повесил трубку.
Я улыбнулась.
На следующий день сняла половину денег с общего счёта — по закону — моё. Позвонила адвокату и начала развод.
Дмитрий пытался меня умилостивить: присылал цветы, писал стихи, приезжал с мольбами: «Прости, я слеп». Я не открыла дверь.
Через неделю позвонила его мать.
— Ольга, — говорила она, — ты ошиблась. Ты бросила мужчину, который дал тебе всё. Ты не найдёшь лучше.
— Ирина Павловна, — спокойно ответила я, — я не ищу «лучшее». Я хочу равного. Ваш сын — неравный. Он зритель, а я не хочу больше играть в его спектакле.
Она бросила трубку. Я улыбнулась.
Прошло три месяца.
Моя студия набрала обороты. Я сняла новое помещение, взяла двух ассистентов, перестала бояться серьёзных задач.
Однажды ко мне пришёл владелец сети ресторанов, чтобы обсудить VIP-апартаменты. Он оценил портфолио, особенно проект загородного дома в стиле «тихая роскошь».
— Вы потрясающая, — сказал он. — У вас есть вкус и характер.
Я ответила: — Характер — это когда тебя унижают, а ты не ломаешься, а становишься крепче.
Он предложил большой проект и познакомил меня с владельцем галереи — Павлом.
Галерея оказалась в центре: стекло, бетон, свет. Павел был спокойным человеком с умными глазами. Он показал помещение и объяснил задачу.
— Мне нужно, чтобы пространство дышало. Чтобы люди чувствовали себя как в храме искусства, но без пафоса.
— Поняла, — сказала я. — Искусство должно быть доступным, но не дешевым.
Мы быстро договорились.
Через неделю я прислала концепт, и он был в восторге.
— Вы — гений, — написал он. — Когда начнём?
— Через две недели, — ответила я.
На открытие выставки «Искусство быть собой» я пришла в чёрном платье, без каблуков и с ровной осанкой.
Галерея была переполнена. Шампанское, закуски, люди в дорогих нарядах. Я стояла у стены и наблюдала.
И вдруг заметила его.
Дмитрий стоял у большой абстрактной работы, рядом с матерью. Он обсуждал картину и смеялся — выглядя так же, как всегда: богема.
Он не увидел меня сразу.
Я подошла к Павлу.
— Вы знакомы с Дмитрием? — спросила я.
— Конечно. Его работы у меня выставлялись. Но он слишком о себе мнит. Мы поссорились: он захотел центр зала, а я отказал. Он ушёл обиженным.
Я улыбнулась.
— Хорошо, что вы поставили меня на это место.
Он посмотрел на меня удивлённо.
— Вы его знаете?
— Была его женой.
— Вау. И как вы выдержали?
— Не выдержала, — ответила я.
Он подал мне бокал. Мы чокнулись.
Тут Дмитрий обернулся и увидел меня.
Его лицо изменилось. Он подошёл.
— Оля? Ты здесь?
— Ольга, — поправила я. — Да. Я дизайнер этого пространства.
Он оглядел всё и признал.
— Ты сделала это?
— Да. Сделала так, чтобы искусство дышало. Без лишнего.
Он замялся.
— Я скучаю по тебе, — тихо произнёс он.
— Я — нет, — ответила я. — Я скучаю по той, кем была до тебя. Она умерла в тот вечер, на том торте.
Он опустил взгляд.
— Я был неправ.
— Ты был трусом, — сказала я. — И это хуже.
Я отошла и не оглянулась.
Прошёл год.
Моя студия стала одной из востребованных. Открылся филиал в другом городе. О обо мне начали писать. Приглашали на выступления.
У Дмитрия карьера стала идти на спад; говорили, что он «потерял вдохновение». Его мать звонила мне месяцами — то с угрозами, то с мольбами — я не брала трубку.
Однажды пришло приглашение на благотворительный аукцион — фонд поддержки молодых художников. Я решилась пойти.
Зал был роскошен. Я — в простом сером платье, без украшений, но с уверенностью в шаге.
И снова он — Дмитрий, у барной стойки, усталый и бледный, пиджак мятый, взгляд тусклый.
Он увидел меня и подошёл.
— Ты великолепно выглядишь, — сказал он.
— Спасибо, — ответила я. — А ты — нет.
Он усмехнулся.
— Заслужил.
— Верно.
Мы помолчали.
— Я женился, — вдруг произнёс он.
Я кивнула.
— Поздравляю.
— Она из «нужной» семьи. Маме нравится.
— Значит, всё по плану.
— Она не ты.
— К счастью для неё.
Он вздохнул.
— Я думал, ты будешь зла. Радоваться моим неудачам.
— Нет, — сказала я. — Мне всё равно. Ты — эпизод в моей жизни. Ошибочный, но полезный.
Он посмотрел на меня с чем-то вроде уважения.
— Ты стала сильнее.
— Я всегда была сильной. Просто ты не замечал.
Он отошёл.
Я осталась, допила шампанское и посмотрела на картины. Мне не хотелось мщения. Мне не желалось его падения.
Мне нужно было моё счастье.
Через неделю получилa письмо от Дмитрия — бумагой, в конверте.
«Ольга,
Пишу в последний раз.
Ты была права. Я был трусом. Я боялся семьи, бо́ялся показаться слабым, потерять статус. Но более всего — боялся потерять тебя. Я потерял.
Ты показала мне, что любовь — не спектакль, а выбор каждый день. Я выбрал неправильно.
Прости.
Д.»
Я прочитала и сложила письмо в ящик стола — не хранить, а отпустить.
Сегодня мне тридцать три.
Я отмечаю одна в доме, который сама спроектировала и купила. На столе — небольшой торт без золотых брызг и надписью: «Мне — всё».
Я задулa свечи и загадала желание — не о славе, не о деньгах, не о любви. Желание: никогда больше не бояться быть собой.
И я верю, что оно сбудется.
Месть — не в том, чтобы сломать другого.
Месть — в том, чтобы стать собой: настоящей, сильной, свободной.
Я не богема.
Но я — возмездие.
И это лучше, чем всё, что у них есть.