— Не заставляй меня стоять на холоде! — раздался из домофона настойчивый женский голос. — Открой, пожалуйста! Мне плохо, Лена, впусти!
Я посмотрела на экран, где мигал красный огонёк вызова, и нажала кнопку отбоя. Потом отошла к окну, прислушалась — на улице стояла тишина.
Минут через пять зазвонил мобильный. Незнакомый номер. Я не ответила. Телефон звонил снова, потом ещё. На десятый раз я всё-таки взяла трубку.
— Лена! — взвизгнул знакомый голос. — Ну что же ты такая бездушная? Я ведь к тебе не с упрёками, а с мольбой! Серёжа ушёл, квартиру продал, теперь я по съёмным углам… Мне же больше не к кому!
Я молчала. Она тараторила, захлёбываясь словами, будто боялась, что я прерву.
Речь шла о Сергее — том самом, ради которого она двадцать лет назад уехала в другой город, оставив меня десятилетней с отцом.
«Ты уже взрослая, Леночка, — сказала она тогда, — а мама имеет право быть счастливой».
Я тогда стояла в дверях, в ночной рубашке, и смотрела, как она перед зеркалом красит губы ярко-вишнёвой помадой. Волосы у неё блестели, глаза сияли — красивая, уверенная, счастливая.
Я спросила, когда она вернётся. Она улыбнулась и сказала: «Как-нибудь позвоню». Я попросила взять меня с собой, но она лишь повторила фразу про «право на личное счастье».
— Давай по существу, — холодно произнесла я в трубку. — Сколько тебе нужно?
Повисла пауза. Я слышала её тяжёлое дыхание.
— Лена, ну зачем ты так… — произнесла она тише. — Я же не какая-то попрошайка… Я всё-таки твоя мать…
— Мать? — усмехнулась я. — Которая бросила ребёнка ради мужика? Давай без красивых слов. Сколько?
— Мне нужно снять нормальную комнату, хотя бы однушку, и на жизнь… тысяч сорок, может пятьдесят, — неуверенно сказала она.
— Серьёзный запрос, — усмехнулась я про себя. — Не по адресу. Я не банк.
— Но ведь у тебя всё есть! — её голос стал твёрже, почти требовательным. — Я слышала, ты живёшь хорошо.
Я засмеялась. «Слышала». Конечно, слышала — соседки, соцсети, слухи.
— Мама, — сказала я наконец ровно, почти отстранённо. — Ты сделала выбор двадцать лет назад. Ты выбрала Сергея и своё счастье. А я осталась с папой. Он работал на двух работах, чтобы мне хватало на всё. Он ходил на собрания, учил со мной уроки, не женился второй раз, потому что боялся, что новая жена меня обидит.
— Леночка, но я же звонила тебе! — перебила она поспешно. — Поздравляла с праздниками, спрашивала, как дела…
— Да, два раза в год. И разговор на пять минут: “Как дела, дочка? Учишься? Молодец. Ну, пока”. Помнишь?
Она молчала.
— А когда я болела? Мне было четырнадцать, я лежала в больнице с температурой под сорок. Папа тебе звонил, просил приехать. А ты сказала, что у Серёжи «важные дела».
Тишина.
— А выпускной мой? Папа всё-таки позвал тебя, хоть я и просила не надо. Ты обещала приехать. Я выбрала платье, представляешь? Белое, в пол. Мечтала, что ты увидишь, как я выросла. А ты не приехала — у Серёжиной дочери свадьба была.
— Лена, не кори меня, я была молода, глупа… — едва слышно произнесла она.
— Тридцать пять лет тебе было, мама, не восемнадцать. А папы уже нет три года. Сердце. На работе. На второй работе, чтобы я могла жить спокойно.
Я слышала, как она всхлипывает, и странно — внутри было пусто.
Она научила меня не плакать. Не показывать слабость.
— Серёжа тебя бросил? — спросила я сухо. — Нашёл кого-то моложе? Вот и всё твоё счастье. А теперь вспомнила, что у тебя есть дочь. Удобно, правда?
— Ты безжалостная, Лена! Я тебя не узнаю! — выкрикнула она.
— А с чего ты решила, что вообще меня знаешь? Ты не знаешь, какой чай я люблю, что панически боюсь высоты, что два года назад у меня случился выкидыш, и я три месяца не вставала с кровати. Что муж изменил, а я ушла.
Она молчала.
— Да, я живу неплохо, — продолжила я. — Три комнаты, машина, работа, счёт в банке. Могла бы тебе помочь, да. Но не буду. Потому что это было бы предательством памяти отца. Того, кто действительно заслужил называться родителем.
— Но я же на улице останусь! — закричала она в отчаянии.
— Не останешься, — спокойно ответила я. — Ты не беспомощная. Есть образование, опыт, связи. Можно устроиться няней, сиделкой, уборщицей. Папа работал, не выбирал. А ты чем хуже?
Она уже плакала в голос. Но я чувствовала только усталость.
— Хочешь, расскажу историю? — вдруг сказала я. — Когда мне было двенадцать, я написала тебе письмо. Пять страниц. Писала, как скучаю, как хочу тебя увидеть, как мечтаю, чтобы мы снова стали семьёй. Папа дал твой адрес, я отправила.
Прошёл месяц. Пришла открытка: “Леночка, не время для визита. Учись хорошо. Мама.”
Я тогда сидела на лестнице у почтового ящика и плакала.
А потом поняла — у меня нет мамы. Есть просто женщина, которая меня родила.
— Спасибо папе, он заменил мне всё, — продолжила я тихо. — Я выросла без тебя. Научилась жить. А теперь ты хочешь вернуться? Почему? Потому что тебе стало трудно?
— Я больна, Лена, — прошептала она. — Сердце, давление, диабет. Мне больше некуда идти. Ты моя последняя надежда…
— Я оплачу обследование и лекарства, — ответила я сухо. — Но это всё. Не ищи меня больше. Не звони. Не приходи. Второго шанса не будет.
Я сбросила звонок, заблокировала номер и подошла к окну.
Внизу, возле подъезда, стояла она — сгорбленная, в старом пальто, с небольшим пакетом в руке. Стояла, словно ждала, что я передумаю. Потом медленно пошла прочь.
Я смотрела ей вслед долго. Наверное, я и правда стала жёсткой. Но я просто не хочу снова быть той девочкой, которая ждала письмо и не получила его.
Иногда я думаю, что поступила правильно. А иногда — просто не хочу думать вовсе.