— У вас и так четырехкомнатная, потеснитесь как-нибудь!
Голос Лидии Андреевны резанул по нервам, будто металлической линейкой по стеклу. Она уже стояла посреди нашей спальни, запыхавшись после марш-броска с огромными чемоданами Маринки. Теперь эта женщина хозяйским движением раскладывала кофты падчерицы прямо на моей подушке, приглаживая наволочку, словно скатерть перед приездом гостей.
— Кирилл, не стой истуканом, поддержи сестрицу! — гаркнула она в сторону дверей.
Мой муж — по идее, опора и защита — наоборот, сильнее вжал плечо в дверной косяк, будто надеялся раствориться в побелке. Маринка — девица эта — стояла в стороне с выражением одновременно виноватым и надменным: глаза опухшие от слёз, а подбородок уже задран. В прихожей тянуло влажной одеждой и дешевыми сигаретами её мужа — того самого, от которого она величественно «ушла навсегда».
— Моя дочь разводится, ей податься некуда! — повысила голос Лидия Андреевна, резко оборачиваясь ко мне.
Она презрительно качнула головой в сторону Кирилла, будто он был случайным прохожим, мешающимся под ногами.
— Складывай свои барахлишки, ночуешь в гостиной. А вы с Машенькой тут разместитесь. Она привыкла к просторной кровати. Ей стресс снимать надо.
— Это наша спальня, — выдавила я.
Колени подогнулись, руки похолодели.
— Наш дом.
— Дом моего сына, — ледяным тоном отрезала свекровь. — Я его растила, я его выучила, а тебя просто пристроили. Так что молчи.
Слова «просто пристроили» хлестнули сильнее удара.
Я вспоминала всё: нашу убогую однушку на окраине, где мы с мамой вполголоса мечтали о лучшей жизни; её красные руки от постоянной работы; тот серый день, когда нотариус протянул мне договор о продаже маминой квартиры. Я тогда дрожащей рукой поставила подпись, чтобы внести первый взнос за ипотеку. Не Кирилл — я тянула эту квартиру, я считала каждую копейку, экономила на отдыхе, еде, одежде, даже зубы лечила в долг. А теперь они стояли в моей спальне и делили угол моего матраса, как скамейку на вокзале.
— Лида, давай спокойно… — робко вмешался Кирилл.
Звучал он так жалко, что мне стало мерзко от этой слабости.
— Машке реально негде…
— Помолчи, — щёлкнула мать, как по собаке. — Помнишь, кто тебя в горшки ставил?
Она ткнула себя в грудь.
— Вот и всё. Квартира твоя, а значит — и моя. А жена… жён много. Сегодня эта, завтра другая. А Маринка — кровь родная.
Я перевела взгляд на Маринку. Та, не глядя, вытащила из сумки кружевной топик и бросила на мою тумбочку, прямо рядом с моими кремами и раскрытой книгой. Белая чашка её лифчика легла как раз на страницу о том, как героиня ждёт перемен.
— Я ненадолго, — промямлила Маринка, хотя её сумки говорили обратное. — Пока он там… разберётся.
— Разберётся? — я зацепилась за слово. — А алименты ты у кого брать собрала? У мамы?
— Не твоё дело, — фыркнула Маринка.
Знакомая наглая манера — та самая, с которой она когда-то похлопывала дверцу нашего холодильника: «А че у вас вкусного есть?»
Грудь сдавило. Я либо взорвусь, либо разревусь… но вдруг внутри всплыло мамино: «Документы — твой щит».
Я глубоко вдохнула, подавив эмоции холодом.
— Стоп.
Сказала удивительно спокойным голосом.
— Прежде чем расселяться по моей кровати, уточним один момент. Лида, ты уверяла, что квартира Кирилла. Давай посмотрим.
Я вышла в зал, достала синюю папку — ту самую, где хранились все документы: договор купли, кредит, чеки, а главное — брачный контракт. Кирилл подписывал его по настоянию адвоката, обижался, бурчал… но подписал.
Вернулась. Папку положила поверх Маринкиных вещей.
— Что за представление? — прищурилась свекровь.
— Почти. Итак… — я открыла договор. — В строке «покупатель» — моё имя. В кредитном — я заемщик. Кирилл — только поручитель.
Лидия Андреевна побелела.
— Подделка! Это можно оспорить!
— Попробуй, — кивнула я. — А пока — читай дальше.
Я раскрыла брачный контракт:
— «Квартира, приобретённая на средства супруги и оформленная на её имя, является её личной собственностью и не подлежит разделу». Узнаёшь подпись сына?
Кирилл отвернулся.
Я продолжила:
— Сейчас вы с Маринкой пытаетесь переселить меня из собственной спальни. Но ни у одной из вас нет документов, подтверждающих ваше право на эту жилплощадь.
Мгновение — тишина.
Потом свекровь взорвалась:
— Ты неблагодарная гадина! Это я вам свадьбу организовала! Я вам на отделку давала!
— Деньги, которые я тебе вернула под расписку, — холодно уточнила я. — Расписку хочешь — принесу.
Маринка всхлипнула.
Даже она понимала, что мама перегибает.
Я закрыла папку:
— Моя спальня — место моей семьи. Маринка может временно пожить в гостиной, пока ищет комнату или решает вопросы. Но в мою кровать она не ляжет. Точка.
— Ты не имеешь права!!! — сорвалась свекровь.
— Имею. Я — собственник. Хотите остаться — уважайте правила. Не хотите — дверь там.
Кирилл наконец заговорил:
— Мам… Алина права. И… я тоже не хочу жить втроем в спальне.
Лидия Андреевна посмотрела на него так, словно он ударил её.
— Значит, ты за неё?
Он тихо:
— За справедливость.
Через час их не было.
Только запах духов и сигарет висел в коридоре.
Я смотрела в окно и чувствовала странную лёгкость. Кирилл молчал, потом подошёл:
— Ты правильно сделала… Просто больно. Мама всё-таки.
— Никто её не выгонял, — устало ответила я. — Просто напомнили, что в нашем доме есть границы.
Он кивнул, обнял меня неловко — словно мы заново знакомились.
В ту ночь мы спали одни.
И впервые за долгое время квартира казалась крепостью, где есть правила, и я имею право их устанавливать.