Часто животные ведут себя по-человечески. И даже гораздо лучше людей. Разумнее, во всяком случае.
У нас в лаборатории была традиция — брать кошку из приюта. Во-первых, приятно спасти хоть одну душу, а во-вторых, приятно, когда рядом всегда есть кто-то в хорошем расположении духа. Это было время безумной популярности фильма о Карлсоне, поэтому кошечку звали, разумеется, Матильда, по-домашнему — Мотя.
Мотю мы не выпускали на улицу, чтобы ее не поймали живодеры. Однако многие биологи знают, что кошечке нужно писать и какать. Писала Мотя в раковину, но мы ей это не ставили в вину, потому что точно так же по вечерам делал и наш лаборант Равиль (несмотря на все увещевания не поступать так).
А вот куда она какала, не знал никто. Да, честно говоря, были мы не настолько пытливы разумом, чтобы биться за раскрытие этой тайны. Не видно дерьма, ну и, как говорится, слава Богу. Так случилось, что через несколько месяцев после вселения Матильды начальство решило устроить грандиозный смотр нашим научным результатам.
Велено было всем явиться не только с таблицами и графиками, но и с исходными лентами самописцев. Каждый из нас отправился собирать этот первичный материал, и вдруг из угла, где располагался стол научного сотрудника Леонида Григорьевича, раздались жуткие, трагические крики.
Мы все тут же сбежались и застали Леонида Григорьевича в плачевном состоянии. Выяснилось, что Матильда уже давно в качестве туалета использовала кипу лент с результатами работ Леонида Григорьевича. Она сразу сообразила, что он единственный из всех, который не анализирует свои результаты, потому что ему на них наплевать, а просто складывает на полу ленты в стопку, не уделяя им никакого внимания.
Однако предусмотрительная кошечка не стала просто так гадить на ленты, а когтями отрывала куски по перфорации, а покакав на них, загребала бумагу и сворачивала ее в фунтики. Фунтики же эти с содержимым она загоняла глубоко под лабораторный шкаф Леонида Григорьевича.
— Где Мотька? Где эта сволочь? — ревел Леонид Григорьевич, горестно воздевая к небу злосчастные фунтики, которые, если быть справедливым, совсем даже не пахли.
Но умная сволочь уже давно спряталась в каком-то подполье, да и что она могла изменить, даже если бы захотела? Надо сказать, мы испытывали смешанные чувства, не зная, чью сторону взять в этом конфликте. Сомнения развеял наш инженер Владимир Николаевич, явившийся к месту происшествия немного с опозданием.
— Леня, — сказал он, — я же тебе давно говорил, что твои результаты — г@вно. Посмотри на них еще раз и увидишь, что я прав.
Помню, что этот случай оставил у меня, да и у остальных научных сотрудников, какие-то эгоистически-теплые ощущения. Хорошо, что Матильда выбрала не тебя в качестве самого бездарного и ленивого. Доброе слово и от кошки приятно.
