Марина росла спокойным, чуть зажатым ребёнком, словно с первых дней жизни старалась быть незаметной. В их тесной двухкомнатной квартире она почти всегда пряталась в одном и том же месте — между старым платяным шкафом и стеной, рядом с низким табуретом с облупившейся бирюзовой краской. Там она прижимала к себе старую куклу и прислушивалась к разговору, который снова и снова повторялся в соседней комнате.
— Светочка, вы с Артёмом такие симпатичные… — тихо тянула тётя Вера. — А почему же Маришка у вас такая неприметная?
Мама каждый раз отвечала одинаково: негромко вздыхала и произносила заученную фразу:
— Я и сама никогда красавицей не слыла, Вер, а Марина у нас славная. Ну что ты начинаешь…
После этого Вера обычно недовольно хмыкала, словно оставалась при своём мнении. Марина, даже не видя её лица, чувствовала насмешливую ухмылку где-то в полумраке. Она закрывала ладонями лицо, чтобы мама, не дай Бог, не услышала, и плакала беззвучно, еле заметно вздрагивая.
Мама всё равно находила её. Значит, слышала. Садилась рядом, осторожно гладила по голове.
— Не принимай близко к сердцу, — говорила она. — Глупости всё это. Ты у меня красивая, слышишь? Самая красивая.
Марина кивала, вытирала щёки, но стоило маме уйти, она снова украдкой смотрела в круглое зеркало над комодом и видела там только «серенькую». Именно так — не «некрасивую», а «серенькую», словно без лица, без права выделяться. Курносый нос, слишком большие глаза, непослушные волосы — всё казалось лишним, неправильным, особенно когда в памяти всплывал тётин голос, вязкий и уверенный, будто это не мнение, а окончательный приговор.
В школе легче не становилось. Марина выбирала парту у окна и старалась лишний раз не попадаться на глаза. Училась она старательно, но это никого особо не волновало. Гораздо важнее было другое — кто кому симпатичен, кто популярнее, кто красивее. Марина заранее знала, где окажется она.
Однажды после уроков она задержалась, собирая тетради, и вышла в коридор позже остальных. Проходя мимо раздевалки, услышала шёпот:
— Представляешь, Илья сказал, что она ему нравится.
— Куликова? — вторая девочка рассмеялась так громко, словно услышала шутку. — Да она же страшилка. Смешно.
Марина остановилась. Казалось, воздух вокруг стал густым. И это слово — «страшилка» — снова ударило точно в уже знакомое, больное место. В груди что-то оборвалось, словно лопнула тонкая нить. Она развернулась и поспешила к выходу, стараясь не слышать смех. Снова — та самая маленькая девочка в углу комнаты, с куклой и отчаянным желанием исчезнуть.
Дома она долго стояла перед зеркалом, изучая отражение. Всё казалось не таким — и губы, и брови, и взгляд. Внутри росло тяжёлое чувство уверенности: тётя Вера была права всегда, и это не подлежит сомнению — она никому не сможет понравиться.
С годами Марина становилась тише. Не замкнутой — она оставалась доброй, вежливой, внимательной. Но среди сверстников словно растворялась, будто пыталась уменьшиться, чтобы никто снова не напомнил ей эту «истину».
Она привыкла быть на втором плане. Привыкла думать, что внимание — это выгода, комплимент — ошибка, а симпатия — насмешка.
Но жизнь — вещь упрямая. И иногда она разворачивается так, что человек не сразу понимает, что всё изменилось.
В девятом классе, на школьном новогоднем вечере, Марина впервые позволила себе радоваться по-настоящему. Мама хлопотала у зеркала, укладывая ей волосы с такой тщательностью, словно готовила к большому событию. Вплела тонкие серебристые нити, достала заранее выбранное платье.
— Ты сегодня просто чудо, — сказала мама, поправляя прядь.
Марина посмотрела на себя — и лицо вдруг показалось другим. Платье сидело удачно. И впервые за долгое время ей не хотелось спрятаться.
Но стоило войти в школу, как за спиной раздался знакомый смешок:
— Хоть в платье, хоть в корону — толку никакого.
Внутри кольнуло, но уже не так больно. Она устала переживать. Сегодня она решила — будет радоваться назло всем. И получилось. Танцы, смех, ощущение, что она часть происходящего.
Позже она вышла в коридор за водой и неожиданно столкнулась с кем-то. Из темноты шагнул высокий парень.
Денис. Тот самый Денис, о котором девчонки перешёптывались. Старше, уверенный, недавно вернулся из армии.
Он посмотрел на неё внимательно.
— Ты очень красивая, — сказал он. — Марина, да?
Сердце ухнуло вниз. Она ждала смеха, подвоха. Но, покраснев, просто убежала.
На улице падал снег. Она застёгивала куртку дрожащими пальцами, когда услышала шаги.
— Я хотел тебя проводить, — спокойно сказал он.
Она ускорила шаг, но он пошёл рядом.
И они шли молча — под фонарями, под мягкий снег. Это молчание было правильным.
— Может, завтра погуляем? — спросил он у дома.
Она хотела отказаться, но вдруг поняла: не хочет. И тихо кивнула.
Они гуляли долго. Говорили обо всём. И он снова сказал:
— Ты красивая.
И впервые за много лет Марина позволила себе поверить.
Прошли годы. Они поженились, вырастили детей, появились внуки. И до сих пор он каждое утро улыбается ей:
— Доброе утро, любимая. Ты самая красивая.
Даже тётя Вера теперь смотрит на неё иначе.
— Вот как бывает… — вздыхает она.
А мама только улыбается:
— Она всегда была красивой. Просто не все это видели.
И каждый декабрь они снова гуляют по городу, держась за руки, зная: для счастья достаточно того, кто идёт рядом.