В тот вечер, когда Игорь исчез из моей жизни, квартира наполнилась не тишиной — а каким-то глухим вакуумом, как перед грозой, которая почему-то так и не ударила. Воздух был тяжелым, будто застоявшимся, и в нём держался его дорогой парфюм — древесно-цитрусовый, раньше любимый Мариной, а теперь вызывающий тошнотворный ком в горле.
Игорь не устраивал сцен и не крушил посуду. Он работал спокойно и пугающе точно — как человек, который давно всё решил и просто выполняет процедуру. Он укладывал в чемодан рубашки — те самые, в полоску и небесно-голубые, которые Марина приводила в порядок буквально пару дней назад, под старый джаз из радио. Каждый щелчок молнии резал слух, словно кто-то застегивал не сумку, а разрывал швы реальности.
— Мариш, ты справишься… ты сильная, — произнёс он, так и не подняв на неё взгляд. Параллельно он шарил по полкам в поисках зарядки. — Вика… она другая. Ей двадцать три. И она ждёт ребёнка. Я не могу уйти. Это мой шанс. Понимаешь? Шанс начать заново. Не быть функцией. Не жить по накатанной. Почувствовать себя настоящим.
Марина стояла в дверном проёме, обхватив себя руками так крепко, что ногти впивались в кожу. Ей было сорок пять. Двадцать лет она превращалась в удобный фон, на котором Игорь мог быть главным героем: редактировала его отчёты ночами, кормила, терпеливо слушала жалобы на «непрофессионалов», выстраивала отпуска и маршруты, сглаживала углы и держала дом на себе. Она была его опорой. А он решил, что теперь способен идти без неё.
— «Заново», — повторила она медленно, будто пробуя слово. Оно отдавалось горечью. — Знаешь, Игорь… чистые страницы заканчиваются быстрее, чем тебе кажется. А почерк… редко меняется.
Он на миг застыл, будто укололся, но не развернулся. Подхватил чемодан и портфель.
— Ключи оставлю на тумбочке. Юрист свяжется по разводу. Я не хочу грязи, Марина. Давай разойдёмся по-человечески.
— Убирайся, — сказала она почти без звука.
Дверь захлопнулась. Глухо и окончательно, как печать. Марина медленно опустилась на холодный пол. Плакать не получалось — слёзы казались слишком мелкой платой за такой крах. Вместо боли пришло оцепенение, ровное и ледяное. Она посмотрела на руки: ухоженные, аккуратные… и пустые. Кольцо лежало на тумбочке рядом с его ключами. Два кружка металла — всё, что осталось от «навсегда».
Прошёл год. Год, в котором Марина собирала себя заново.
Первые месяцы были адом. Она просыпалась и по инерции тянулась к другой стороне кровати — там была только холодная простыня. Она покупала его любимый йогурт и, заметив это у кассы, оставляла корзину и выходила. Друзья разделились: одни жалели её с унизительным вздохом, другие растворились вместе с Игорем, выбрав «перспективу и молодость». Марина вычеркнула и тех, и других.
Она думала, что сорвётся: будет пить дешёвое вино и выслеживать их фото в соцсетях. Однажды всё же зашла на страницу Вики. Там были пальмы, океан, округлый живот в красивом платье и Игорь, улыбавшийся так, как Марине он не улыбался лет десять. Марина закрыла ноутбук и пошла мыть окна. Терла стекла до дрожи в руках.
А потом она записалась на керамику. Решение было внезапным. Она проходила мимо мастерской в подвале, увидела людей в фартуках, испачканных глиной, — и вошла. Игорь всегда морщился: «грязь, пыль». «Творчество должно быть аккуратным», — говорил он, имея в виду музыку или акварель. Теперь пыль была везде. И Марина внезапно почувствовала в этом странную свободу.
Глина лечила. Она уступала рукам, но требовала уважения. Забирала тепло — и возвращала форму. Марина научилась центрировать ком на круге… и вместе с ним выравнивала себя.
Квартира изменилась. Исчезли строгие бежевые оттенки и идеальный минимализм. Появились терракотовые подушки, странные асимметричные вазы её работы, запах лаванды и сырой земли. Она даже взяла кота — огромного рыжего мейн-куна по кличке Шериф. Шериф был полной противоположностью Игоря: молчаливый, безусловно привязанный и спящий поперёк кровати так, будто это его территория.
В один дождливый ноябрьский вторник Марина работала дома. На утеплённой лоджии она устроила маленькую мастерскую. За окном лил дождь, город расплывался серым пятном, а внутри было тепло. Круг ровно гудел, под пальцами рождался высокий кувшин для нового заказа — серия посуды для модного ресторана.
Звонок в дверь прозвучал как ошибка. Как чужая нота. Марина никого не ждала.
Она вытерла руки о влажную тряпку и посмотрела в глазок. Картинка искажалась, но силуэт был узнаваем: на площадке стояла промокшая фигура в бесформенном плаще, рядом — детская коляска, с которой стекала вода, собираясь в лужу на плитке.
Марина открыла дверь.
Перед ней стояла Вика. Та самая. Но не та, что сияла на фотографиях. Перед ней была измученная женщина: волосы висели мокрыми прядями, под глазами темнели провалы, губы были искусаны до крови.
— Помогите… — выдавила она сипло. — Я всё поняла.
Марина замерла. Разум требовал захлопнуть дверь. Гордость подталкивала усмехнуться: «Ну что, доигралась?» Но в глазах Вики было что-то такое — животный страх загнанного существа — что Марина молча отступила, давая проход. Она вспомнила себя год назад на паркете. Одиночество у всех одинаковое.
— Заходи, — коротко сказала Марина.
Вика с трудом вкатила коляску в прихожую. Колёса скрипнули, оставляя грязные следы. Марина поморщилась, но промолчала.
— Ребёнок спит? — спросила она деловым тоном, словно речь шла о соседской просьбе.
— Да… только уснул. Я три часа ходила… не решалась возвращаться, — Вика стянула капюшон. Ей было двадцать четыре, но выглядела она значительно старше. — Простите, Марина Сергеевна. Я понимаю… я последний человек, которого вы хотели бы видеть. Но мне некуда идти. Родители не берут трубку… денег нет. Карту заблокировали.
— А как же «новая жизнь»? — Марина не удержала колкость. — Игорь не обеспечил тебе сказку? Он же так мечтал о наследнике.
Вика усмехнулась горько — так, что лицо на секунду стало совсем взрослым.
— Сказку? — она дрожащими руками начала расстёгивать плащ. — Два часа назад он выгнал меня. Сказал, что я «стала не той». Что от меня пахнет кислым молоком. Что я превратилась в скучную тётку. Что ребёнок орёт, а я больше не фея. Он сказал… — она сглотнула. — Он сказал, что вы бы так не выглядели. Что вы умели держать марку.
По спине Марины прошёл холодок. Её прежний образ — «идеальная жена» — теперь стал дубинкой против другой женщины.
— На кухню, — сказала Марина резче, чем хотела. — Я поставлю чай. И ты всё расскажешь. Снимай мокрое. Вон там халат.
Пока чайник закипал, Марина наблюдала за гостьей. Вика утонула в махровом халате и сидела на краю стула, будто боялась занять место. Её трясло. Шериф вошёл, понюхал воздух, фыркнул и уселся у ног Марины — как охранник.
— Он всё время сравнивал меня с вами, — заговорила Вика, обхватив ладонями горячую кружку. — Каждый день. «У Марины борщ был другим», «у Марины рубашки без складок», «Марина понимала с полуслова, а ты всё уточняешь». Я думала, сорвусь. Я старалась быть идеальной. После родов быстро сбросила вес, мучила себя диетами, ночами смотрела рецепты, чтобы научиться готовить то, что он любит… Но ему всё не так. То рис разварен, то сыр не тот…
Марина молча поставила на стол тарелку с печеньем.
— Он не искал новую жену, Вика, — произнесла она тихо. — Он искал новый зал. Я знала все его монологи наизусть. Я понимала, где кивнуть, где улыбнуться, где восхититься. Я стала не зрителем, а суфлёром. А он хотел оваций. Ты была свежей публикой.
…
…Вика подняла на Марину мокрые от слёз глаза. Тушь поплыла, превращая её лицо в маску усталости.
— Он заявил, что я его обманула, — выговорила она глухо. — Что я притворялась лёгкой, весёлой… а стала «обычной бабой с прицепом». Это его слова. Про сына… Саша плакал из-за животика, а Игорь надевал наушники и рубился в приставку. А потом срывался на меня: мол, я плохая мать, раз не умею утихомирить ребёнка.
Из коридора донёсся тонкий хнык, который за секунду превратился в требовательный плач. Вика дёрнулась, как от удара, и в её глазах вспыхнула паника.
— Сиди, — коротко сказала Марина. — Допей чай. Я посмотрю.
Она подошла к коляске. В ворохе одеял лежал маленький мальчик. Нос — Игорев, подбородок — тоже Игорев, а глаза — Викины, большие, синеватые. В груди Марины кольнуло чем-то странным: смесью нежности и той боли, которую не выбирают.
У неё с Игорем детей не было. Не сложилось. Он любил говорить, что дело в ней — сам обследоваться отказывался. Теперь Марина смотрела на доказательство его «всё в порядке» и понимала: вопрос был не только в медицине.
Она подняла малыша. Тёплый, увесистый, пахнущий молоком и чем-то мягким, почти сладким. Марина осторожно начала качать, будто вспоминала движения, которые когда-то видела у других.
— Тише… тише… — шептала она.
Мальчик притих и уставился на неё, как на незнакомый, но безопасный остров.
Марина вернулась на кухню с ребёнком на руках. Вика смотрела на неё с таким выражением, будто одновременно стыдилась и не могла отвести глаз.
— У вас получается, — выдохнула она с робкой улыбкой. — У меня он так быстро не успокаивается. Я нервничаю — и он чувствует.
— Я просто ровная, — ответила Марина. — Ему нечего бояться.
Она усадила малыша поудобнее и снова спросила:
— Почему ты пришла именно ко мне? Правда никого нет?
Вика сглотнула.
— Родители в Саратове. Отец сказал: «Разрушила чужую семью — теперь получай». Запретил возвращаться. Мама плачет, но спорить с ним не умеет. А подруги… — она махнула рукой. — Они остались там, где клубы и коктейли. Игорь оттолкнул их всех. Сказал, что они «тупые» и что замужней женщине нечего делать в таком обществе. Я осталась одна.
Марина кивнула: знакомый сценарий. Сначала он становится твоим миром. Потом этот мир сжимается, пока не начинает душить.
— Вы двадцать лет рядом с ним… — Вика произнесла почти шёпотом. — Как вы выдержали? Он раньше был другим?
Марина посмотрела в окно, где дождь стирал уличную грязь, но не мог стереть прошлое.
— Он не превращается в чудовище за ночь, Вика. Это медленный нагрев. Сначала тепло: подарки, забота, «я всё решу». Потом чуть горячее: подколки, сомнения, «ты слишком…». А когда становится кипятком — ты уже привыкла. Ты уже думаешь, что без него ты никто. Я выдерживала, потому что исчезала. Я была не женой. Я была удобной мебелью.
Телефон, оставленный Викой в кармане мокрого плаща, внезапно зазвенел. Резко, требовательно. Вика вздрогнула всем телом, достала аппарат. На экране — фото Игоря и подпись «Любимый».
— Это он… — прошептала она, глядя на экран как на мину. — Если не отвечу, он всё перекроет… карты, деньги…
Марина протянула руку.
— Дай сюда.
— Нет… он будет кричать… он… он меня раздавит…
— Дай. Сейчас.
Вика, дрожа, вложила телефон в ладонь Марины. Та нажала «принять» и включила громкую связь.
— Ну что, дрянь, нагулялась? — вывалился из динамика самоуверенный, чуть пьяный голос. Где-то на фоне звенели бокалы и играла музыка. — Мокро, холодно, да? Возвращайся. Я, так и быть, забуду твою истерику. Через сорок минут чтобы ужин стоял. И мелкого заткни — у меня башка трещит. И приведи себя в порядок, смотреть противно.
Марина вдохнула глубоко — и ответила тем самым ледяным голосом, которым когда-то вычищала из его текстов бездарность и самодовольство.
— Здравствуй, Игорь. Ужина не будет. А «мелкий», как ты выразился про собственного сына, сейчас в тепле. У меня в прихожей.
На том конце повисла пауза. Музыка будто приглохла — словно кто-то внезапно убрал звук во всём мире.
— Марина? — наконец выдавил он. В голосе прорезалась растерянность. — Ты… она у тебя? Вы что, сговорились? Вы теперь подружки?
— Вика пьёт ромашковый чай, — спокойно сказала Марина. — А ты, похоже, забыл, что люди — не одноразовые. Их не выбрасывают, когда они перестают быть новыми и удобными.
— Не лезь! — рявкнул он, пытаясь вернуть привычный тон. — Гони её! Она аферистка! Она специально пришла к тебе, чтобы меня вывести! Дай ей трубку, я ей мозги вправлю!
Марина встретилась взглядом с Викой: в нём был ужас вперемешку с надеждой. Марина без спешки нажала красную кнопку и оборвала звонок.
— Вы… вы отключили, — выдохнула Вика, будто ей показали чудо.
— И заблокирую, если начнёт доставать снова, — так же ровно сказала Марина, возвращая телефон. — Сегодня ты ночуешь здесь. Диван в гостиной раскладывается. Постельное — в шкафу.
Следующие дни превратились в странный быт. Квартира Марины, только-только ставшая её крепостью, наполнилась шумом и хаосом — но живым. Запах детской смеси смешивался с запахом сырой глины и глазури. На батарее сушились крошечные ползунки. Ночные плачи будили Марину, но, к своему удивлению, она не злилась. Она вставала, ставила чай, и они с Викой сидели в полутьме, разговаривая шёпотом.
Они узнавали друг друга заново. Марина выяснила, что Вика любит Сэлинджера и умеет печь вишнёвые пироги, от которых можно забыть про ноябрь. Вика увидела, что Марина — не «сухая старая мегера», как описывал её Игорь, а женщина с тонким юмором, которая включает инди-рок и мечтает однажды увидеть Перу.
Игорь не затихал. Он перешёл в режим осады: звонил с левых номеров, присылал угрозы вперемешку с пьяными «прости», подкарауливал у подъезда.
На третий день они сидели на кухне. Шериф, нарушив все кошачьи правила, улёгся рядом с детским креслом, где спал Саша, и охранял его сон, дергая ухом на любой звук — будто принял ребёнка в стаю.
— Он не отстанет, — Вика нервно грызла ноготь. — Написал, что заберёт сына через суд. Что я безработная, бездомная психичка. Что докажет мою несостоятельность.
— В одном он прав: сейчас ты уязвима, — Марина говорила сухо, отключая эмоции. — Но у него есть слабое место. Репутация. Он строит из себя святого.
Игорь занимал высокий пост в строительном холдинге, любил образ «семьянина» и «ответственного партнёра». Развод с Мариной он продал коллегам как «тихую трагедию», где он — благородный человек, который «оставил ей всё». Ложь была его воздухом.
— Что вы предлагаете? — Вика подняла голову.
Марина прищурилась.
— Мы не будем играть в истерики. Будем действовать хладнокровно. Ты говорила, он вёл «левые» схемы? Обходил налоги, получал откаты?
Вика побледнела.
— Он приносил домой бумаги… хвастался, как ловко обходит систему. Просил меня перепечатывать цифры в Excel. Я… я фотографировала кое-что. От скуки, честно. Я не понимала всего, но суммы видела. Там… много.
Марина улыбнулась — впервые за эти дни. Но улыбка была не мягкой.
— Ты даже не представляешь, что ты мне сейчас принесла. Это кнопка. Слушай план. Ты подаёшь на развод и алименты. Я свяжу тебя с юристом — у меня есть Кира, бывшая однокурсница, она акула. Пока идёт процесс, вы живёте тут. Оформим договор аренды за рубль — чтобы у тебя было официальное место проживания.
— Но… зачем вам это? — Вика всхлипнула. — Я же… я… я разрушила вашу семью…
Марина подошла и крепко взяла её за плечи.
— Послушай. Ты ничего не разрушила. Нельзя развалить то, что внутри уже сгнило. Ты просто ускорила неизбежное. Если бы не ты — была бы другая. Или я сама бы сломалась окончательно. Ты забрала у меня мужчину-паразита… и вернула мне меня. А теперь я возвращаю долг. Если мы не держимся вместе — нас съедят.
Вечером в дверь позвонили снова — уже не просто настойчиво, а яростно, с длинными нажатиями. Звонок захлёбывался.
— Открывай! Я знаю, что вы там! — голос Игоря пробивался даже сквозь двери. — Стервы!
Марина глянула в глазок: он был пьян, галстук съехал, глаза налились кровью. Рядом топтался молодой полицейский с усталым лицом.
— Откройте, полиция, — выдавил участковый без энтузиазма.
Марина распахнула дверь. На ней был аккуратный домашний костюм, волосы собраны — спокойствие сидело на ней как броня.
— Вот! — Игорь ткнул пальцем в сторону Вики, которая стояла в глубине коридора с ребёнком на руках. — Она украла моего сына! Удерживает его! А эта… эта старая… помогает! Заговор!
Полицейский оглядел чистую квартиру, почувствовал запах свежего пирога и заметил огромного ухоженного кота, который смотрел на гостей с презрением. Потом посмотрел на Игоря, от которого несло алкоголем.
— Гражданин, тут не похоже на похищение, — сухо сказал он, доставая планшет. — Мать с ребёнком.
— Вы не понимаете! — взвыл Игорь. — Они хотят меня уничтожить! Отдай сына!
Он рванулся вперёд, будто собирался оттолкнуть Марину. Шериф, до этого спокойный, издал низкий звук и выгнул спину. Марина даже не дрогнула.
— Игорь Сергеевич, — произнесла она ледяно. — Советую вам протрезветь и уйти. Иначе мы прямо сейчас фиксируем преследование, угрозы и попытку проникновения. В прихожей ведётся запись.
Она показала на маленькую чёрную точку под потолком — муляж датчика, который Игорь принял за камеру. Он замер. Лицо стало багровым.
— Ты пожалеешь, Марина! — прошипел он. — Сгниёшь одна со своими горшками! А ты… — он повернулся к Вике, — ты не получишь ни копейки! Я сделаю так, что тебя лишат прав! Найду «свидетелей», что ты наркоманка!
Марина посмотрела на полицейского.
— Вы слышали угрозы? Прошу зафиксировать. И прошу вывести этого гражданина из моего жилья.
Игоря увезли «для выяснения». Когда дверь закрылась, Вика сползла по стене и разрыдалась. Её трясло так, что зубы стучали.
— Он меня уничтожит… у него деньги, связи… юристы… Кто я против него?
Марина опустилась рядом и обняла её за плечи — как ребёнка.
— У него деньги и связи. А у нас — твои фото и мой мозг. Поверь, это страшнее любого кулака. Завтра идём к адвокату. И дальше — только по закону.
В ту ночь они почти не спали. На кухне горел ночник, на столе стояло вино, и впервые за долгое время они говорили не о нём, а о будущем.
— Я вообще-то дизайнер, — вдруг сказала Вика, вертя в руках чашку Марины. — Ландшафтный. Красный диплом. Но Игорь заявил, что «копаться в земле» — не дело для жены топ-менеджера. Мол: «твоя задача — украшать мой дом, а не чужие сады».
Марина усмехнулась и посмотрела на свои горшки, выстроенные на подоконнике.
— Тогда у меня идея. Дикая, но… кажется, сходится. Я делаю керамику: кашпо, вазоны, вазы. Ты понимаешь растения и композицию. Давай сделаем совместный проект — керамика плюс зелень. Живое и вечное.
Вика впервые улыбнулась по-настоящему.
— Я бы… очень хотела.
Так в квартире, где раньше всё вращалось вокруг одного эго, начал формироваться союз двух женщин. Но они ещё не знали: Игорь готовил последний ход. А раненые хищники опаснее сытых.
Прошло полгода.
Дом вошёл в новый ритм. Саша научился ползать и сметать всё на пути. Вика расправилась: вернула натуральный цвет волос, устроилась в бутик и начала брать первые заказы по озеленению балконов. Их маленький бренд «Глина и Ветвь» начал разгоняться в соцсетях — людям нравилась идея «второй жизни».
Суд по разводу шёл тяжело. Игорь нанял дорогих юристов, пытался изображать Вику нестабильной, требовал экспертиз, цеплялся к каждой формальности. Но папка с компроматом лежала у Киры в сейфе как страховка. Игорь чувствовал, что у них что-то есть — но не понимал масштаб, поэтому боялся заходить слишком далеко.
Пока не наступил его день рождения. Ему исполнилось сорок семь.
В тот день Марина получила заказное письмо. В конверте была повестка. Но не по делу Вики.
Иск был против Марины. Игорь требовал раздела квартиры.
— Это моя квартира! — Марина побледнела от ярости. — Она досталась мне от родителей! Наследство! Он тут ни при чём!
Вика перестала кормить Сашу и замерла с ложкой.
Марина опустилась на стул. Руки дрожали.
— Он пишет, что делал капитальный ремонт за свои деньги… «неотделимые улучшения»… и требует половину стоимости или принудительную продажу. И приложил чеки. Чеки десятилетней давности… Он что, всё это время их хранил?
Вика пробежала глазами текст и подняла голову.
— Он хочет вышвырнуть нас. Всех. Он понимает: если ты потеряешь квартиру, нам негде будет жить.
Вечером Марина не смогла работать: глина валились из рук бесформенными комками. Она сидела в темноте лоджии и смотрела на город. Вика уложила ребёнка и вышла к ней с двумя бокалами.
— Хватит бояться, — твёрдо сказала она. — Пора открыть сейф.
Марина медленно выдохнула.
— Это рискованно. Если передать эти бумаги куда надо — его посадят. Но и тебя могут дергать: ты жила с ним, знала, не заявила. Допросы, опека, ребёнок… Я не хочу ставить тебя под удар.
Вика взяла её за руки. Ладони были тёплые, сильные, огрубевшие от земли.
— Ты знаешь, что такое кинцуги?
— Когда трещины на керамике заполняют золотом?
— Да. Мы с тобой — разбитые чашки. Он нас расколол. Но мы склеили друг друга. И эти шрамы теперь золотые. Я не позволю ему забрать у тебя дом. Я выдержу. Звони Кире.
Утром они встретились с Игорем в переговорной его офиса: стекло, бетон, холодный блеск «успеха». Он устроился в кресле, рядом — два адвоката в дорогих костюмах.
— Ну что, девочки? — ухмыльнулся он. — Договориться пришли? Предложение простое: Марина переписывает на меня половину квартиры добровольно. Вика отказывается от алиментов и даёт мне бумагу, что я могу видеть сына, когда захочу. И тогда я, возможно, перестану вас трогать.
Марина молча достала из сумки пухлую папку и положила на стол. Глухой звук был тяжёлым, как приговор.
— Это что, капитуляция? — прищурился Игорь.
— Это копия, — спокойно сказала Марина. — Оригиналы у нотариуса. Цифровая версия — на сервере с отложенной отправкой в прокуратуру и редакцию делового портала. Если ты не отзываешь иск по квартире и не подписываешь соглашение о разводе на наших условиях — через час это уйдёт.
Игорь лениво открыл папку… и его лицо начало меняться. Ухмылка сползла, как тающее мороженое. Схемы, переписки, откаты, вывод денег, липовые сметы. Вся его «карьера» лежала перед ним листами бумаги.
— Ты… не сделаешь, — прохрипел он, глядя на Вику. — Ты мать. Подумай о ребёнке.
— Я о нём и думаю, — ровно ответила она. — Я не хочу, чтобы он вырос рядом с тираном и вором. Мне всё равно, что будет со мной. Но ты ведь трус, Игорь. Ты любишь комфорт. А тюрьма — не про комфорт.
В кабинете стало тихо. Адвокаты переглянулись и чуть отодвинулись — корабль начал тонуть, и они это поняли.
Игорь переводил взгляд с Марины на Вику, будто всё ещё искал привычный страх. Но видел только спокойную решимость.
Рука дрожала, когда он взял ручку.
— Что подписывать? — глухо спросил он.
Год спустя.
В расширенной мастерской «Глина и Ветвь» пахло свежим кофе, влажной землёй и весной. Свет лился через окна. Марина расписывала большую напольную вазу узором корней и золотых «трещин». Вика собирала композицию из мха и орхидей для холла бизнес-центра. Двухлетний Саша сидел в манеже и размазывал глину по бумаге — будущий художник.
— Марин, звонили из галереи, — сказала Вика, не отрываясь от работы. — Хотят выставку. Куратор в восторге. Назвали концепцию «вторая жизнь». И выставку — «Диалог поколений».
Марина рассмеялась, вытирая руки о фартук.
— Звучит пафосно. Но мне нравится.
Почтальон принёс пакет документов: финальное решение суда. Игорь выполнил условия. Квартира осталась за Мариной. Он уехал в другой город, мечтая снова «начать с чистого листа», но слухи о его нечистоплотности всё равно догнали его и закрыли двери крупных компаний. Говорили, теперь он руководит продажами где-то на периферии — там, где меньше вопросов и больше тумана.
Марина посмотрела на Вику. Молодая, красивая, сильная женщина — без прежнего страха. И сама Марина больше не была «брошенной».
— Иногда я думаю, — сказала Марина, обнимая её за плечи. — Если бы он не ушёл… я бы так и не узнала, кто я.
Вика улыбнулась и положила голову ей на плечо.
— А если бы я не пришла тогда… меня бы просто не стало внутри.
Марина качнула головой.
— Мы вытянули друг друга.
Шериф вальяжно прошёл мимо, потёрся о их ноги и мурлыкнул, будто поставил подпись под этими словами. На столе стояла ваза в духе кинцуги — золотые швы сияли на солнце, делая её красивее, чем когда она была цельной.
Жизнь продолжалась: не идеальная, с трещинами и сколами, но скреплённая золотом — она оказалась прочнее любой лжи.