Визиты Зои Михайловны напоминали скорее санитарную инспекцию, чем семейное общение. Она не заходила просто так — попить чаю, поговорить, увидеться. Нет. У неё была цель: найти изъян.
Зоя Михайловна методично обходила все комнаты, открывала дверцы, поднимала уголки ковров, критиковала и вздыхала. Тимур — мой муж — пытался перевести разговор на нейтральные темы, но его мать словно не слышала ни его, ни мои попытки сменить курс.
Особенно усердствовала она по четвергам. Знала, что суббота — мой день генеральной уборки, и именно к четвергу в доме накапливались не самые критичные, но заметные мелочи. Она этим пользовалась.
В один из таких вечеров Зоя Михайловна заявилась снова. Тимур был на работе, и я сразу сказала об этом.
— Ничего, подожду, — отмахнулась она и прошла на кухню.
Я поставила чайник, подала ей чай и десерт. Мы болтали, но я чувствовала: её взгляд выискивает. И нашёл.
— Ты как с такими кранами живёшь? — презрительно бросила она. — Известь прямо въелась, противно смотреть.
— Уборка будет в субботу, — спокойно сказала я. — А жёсткая вода у нас — что ни делай, всё равно след остаётся.
…Свекровь что-то пробурчала про плохих хозяек, но я пропустила это мимо ушей. Потом она поднялась и пошла «осматривать владения». Каждый шаг отдавался в моём виске.
Я стояла на кухне, доедала остывшее пирожное, когда услышала, как в гостиной зашуршали жалюзи. Подошла — Зоя Михайловна уже придирчиво вытирала пыль с подоконника моим полотенцем для посуды.
— Это было чистое полотенце, — не сдержалась я.
— Я аккуратно, — ответила она, даже не извинившись.
Следующим был комод в спальне.
— У тебя в ящике для белья всё вперемешку, — бросила через плечо. — Ужас просто. Ни порядка, ни системы. Ты хоть сама-то находишь там что-то?
Я сжала зубы.
— Я живу здесь каждый день, Зоя Михайловна. Мне удобно. Мне нравится.
Она не отреагировала. Подошла к трюмо, аккуратно приподняла крышку шкатулки с моими украшениями. Покрутила кольцо, щёлкнула крышкой.
— Зачем тебе это? Миша же против, когда ты надеваешь крупные серёжки…
Я сжала кулаки. В глазах защипало.
— Это мои вещи. И мой дом, — сказала я тихо, но с нажимом.
— Ну конечно, конечно. Просто вы молодые — не понимаете, как должен выглядеть настоящий порядок.
Я ушла в кухню, потому что знала: ещё немного — и сорвусь. Поставила чайник повторно, хотя никто пить не собирался. В этот момент мне хотелось не горячего напитка, а хоть какой-то точки опоры.
И тогда она заметила шкаф в прихожей.
Я услышала её голос:
— Интересно, что у тебя там сзади. Поди, паутина уже.
И снова — движение, возня, скрип паркета.
Я кинулась в коридор:
— Остановитесь, пожалуйста. Он тяжёлый. Это же не табуретка.
— Не учи меня! — отмахнулась она. — Ты просто ленивая. Я тебе покажу, как надо содержать дом в порядке.
Она что-то пробормотала про «нерадивых хозяек», и вскоре поднялась со стула — началось стандартное хождение по квартире. Проверка шкафов, подоконников, полок. Потом — низы.
— Везде бардак, — констатировала она. — Это как вообще жить в такой грязи?
— Мы с Тимуром раз в пару месяцев отодвигаем мебель, — попыталась объяснить я. — Вдвоём. Сама я не справляюсь. А его не каждый раз выловишь на субботнюю уборку.
— Оправдываешься, — буркнула она, прищурившись на массивный платяной шкаф у стены.
— Он тяжёлый, туда не заглянешь, — предупредила я. — Оставьте, пожалуйста.
— Там стопроцентно слой пыли, — не унималась она. — Сейчас посмотрим.
— Я вам верю, не нужно…
Но Зоя Михайловна меня не слушала. С усилием потянула шкаф. Сдвинула его на несколько сантиметров и торжествующе воскликнула:
— Видишь?! Пыль! Я же говорила!
На её лице появилась торжествующая улыбка. Но через пару секунд она осеклась, замерла, схватилась за поясницу.
— Ой… не могу выпрямиться…
Я проводила её до дивана, усадила, вызвала скорую и набрала Тимура. Он приехал почти одновременно с врачами.
— Вы надорвали спину, — подтвердил доктор. — В больницу. Без вариантов.
Когда «скорая» увезла Зою Михайловну, и дверь за фельдшером захлопнулась, я осталась стоять в коридоре, будто на пороге чего-то невидимого. Лёгкая тишина, наступившая после её визита, звенела в ушах почти физически.
Я села на край дивана, взяла в руки чашку с недопитым чаем — тот самый, из которого она пила. Чай остыл, как и всё во мне. Не было ни злости, ни удовлетворения. Только усталость.
Я ведь не желала ей зла. Только — покоя. И себе, и ей.
В тот вечер, уже дома, Миша долго молчал. Он заглянул в спальню, где я лежала с книгой в руках, но не читала ни строчки.
— Лесь, — тихо сказал он, — ты не злишься?
Я медленно отложила книгу.
— На кого? На маму, которая едва не покалечила себя, пытаясь докопаться до мифической грязи? Или на тебя, который годами молчал, когда она переступала мои границы?
Он опустил взгляд.
— Я просто… не хотел её обижать.
— А меня?
Он замер. И тишина между нами сделалась тяжёлой, как гравий.
— Я понял, — сказал он наконец. — Больше не допущу такого.
Я хотела поверить. Очень. Но больше я не собиралась ждать, что кто-то за меня поставит границу.
Мы навещали её ежедневно. Еда, фрукты, беседы — всё было. Но о пыли и уборке она не вспоминала. Даже когда её выписали, и она пару недель не появлялась у нас, я надеялась, что привычка искать грязь ушла навсегда.
Но четверг пришёл, и вместе с ним — она. Я открыла дверь.
— Заходите, Зоя Михайловна.
Она присела на диван. Осмотрела комнату, как обычно, но теперь в её взгляде было что-то иное. Усталость? Смирение?
— Хотите заглянуть за шкаф? — не сдержалась я, решив немного поддеть.
— Зачем? — усмехнулась она. — Пыль там есть. У всех есть. Я знаю.
И я вдруг поняла: она изменилась. Не потому, что приняла меня. А потому, что почувствовала границы. И поняла: здоровье — не та цена, за которую стоит покупать контроль.