Лариса стояла у окна и наблюдала, как тяжелые осенние капли размазываются по стеклу мутными дорожками. За стеклом тихо угасал ещё один хмурый октябрьский день, и ранние сумерки медленно поглощали двор. В квартире царила обманчивая тишина — не умиротворённая, а напряжённая, словно тонкая струна, готовая лопнуть. Лишь старые часы в гостиной размеренно отсчитывали секунды, да из комнаты свекрови тянулось глухое, нескончаемое бормотание её телевизора. Этот звук — её вечный фон — стал для Ларисы чем-то вроде личной пытки, наравне с постоянными упрёками хозяйки комнаты.
Двенадцать лет брака с Родионом промчались незаметно, но счастье, на которое Лариса надеялась, выходя за него замуж, всё это время омрачалось одним-единственным фактором. Родион был добрым мужем — внимательным, трудолюбивым, преданным, отличным отцом для троих их сыновей: серьёзного десятилетнего Ника, шустрика семилетнего Тима и солнечного четырёхлетнего Лёвы. Проблема же жила совсем рядом — в соседней комнате — и звали её Валерия Сергеевна.
Дверь кухни тихонько скрипнула, и на пороге показалась она — худощавая, сухая женщина с вечно раздражённым выражением лица. Её острые серые глаза моментально окинули взглядом кухню в поисках повода задеть. В руках она держала пустую чашку, которую с демонстративным звоном оставила в раковине.
— Опять пересолила суп, — процедила она, будто разговаривала не с Ларисой, а с воздухом. — Родиону такое вредно, у него давление подскакивает. Хотя тебе ведь всё равно… Твой удел — рожать, а кто потом детей поднимать будет — не твоя головная боль.
Лариса глубоко вдохнула, мысленно отсчитывая секунды. Этот утренний спектакль повторялся ежедневно.
— Валерия Сергеевна, суп нормальный. Родион ел и хвалил. Да и я работаю, если вы забыли. Я не сижу у него на шее.
— Работаешь… — усмехнулась свекровь, усаживаясь на табурет. — Эти твои гроши в читальном зале работой назвать сложно. А вот скажи, милая, отчего Лёва у нас такой рыжий? Прямо огненный. У нас в роду никто таким не был. И у тебя волосы тёмные, и у твоей семьи.
Лариса замерла. Этот разговор повторялся с момента рождения младшего. Сначала — безобидные замечания, потом — колкие намёки, затем — почти прямые обвинения.
— У моей бабушки были яркие рыжие волосы, — тихо ответила Лариса. — Я уже объясняла. Наследственность штука непредсказуемая.
— Наследственность, — передразнила свекровь. — Удобное слово придумала. Нагуляла ты его, пока Родя на северах горбатился. Теперь прикрываешься “генами”. И Тим у Родиона ничегошеньки не унаследовал — ни носа, ни глаз.
— Хватит! — Лариса резко обернулась. — Вы доводите меня! Вы разрушаете отношения вашего собственного сына своими домыслами. Я не изменяла Родику!
— Да ну? — Валерия Сергеевна сузила глаза. — Вот и проверились бы. Сделала бы ты анализ — и разговоров бы не было. А то мой сын вкалывает на чужих детей, ещё и благодарности никакой.
Вечером Родион, едва зайдя в квартиру, почувствовал, что воздух натянут, как проволока. Жена молча накрывала стол, избегая его взгляда. Мать сидела в кресле с видом обиженной святости.
— Что случилось? — спросил Родион.
— Спроси свою жену, — простонала свекровь. — Я лишь сказала пару слов… А она на меня сорвалась! У меня сердце отказало бы, если бы не таблетки…
— Мама, ну зачем снова это? — Родион сел, устало массируя переносицу. — Мы обсуждали. Дети мои. Мне всё равно, на кого кто похож.
— На слова твои не надейся, — процедила она. — А соседи говорят, будто к Ларисе, пока ты в рейсе был, ходил какой-то рыжий тип…
— Кто говорит? — вспыхнул Родион. — Полубезумная Глафира из пятой квартиры?
Но Лариса заметила — на миг в его взгляде мелькнула тень сомнения. Мать годами капала ему на мозг.
— Дыма без огня не бывает, сын, — мягко продолжила Валерия Сергеевна. — Я ведь добро тебе желаю. Я хочу дачу и долю в квартире оставить внукам. Но не могу позволить, чтобы чужие люди пользовались тем, что наша семья наживала. Пусть сдаст анализ. На всех троих.
Лариса выключила плиту. Руки дрожали.
— Хорошо, — тихо произнесла она.
— Что ты имеешь в виду? — Родион поднял голову.
— Хорошо. Я сделаю анализ. Но при одном условии.
Свекровь ожила, предвкушая победу.
— Каком ещё условии?
— Если дети окажутся твоими, — сказала Лариса твёрдо, — вы переезжаете на дачу. Навсегда. Квартира остаётся Родику, как вы обещали. Мы будем помогать, приезжать. Но жить вместе мы больше не можем.
После паузы Валерия Сергеевна согласилась — уверенная, что Лариса провалится.
Три дня ожидания тянулись мучительно. Дом будто стал ссорливой тенью самого себя. Родион уходил на работу раньше и возвращался позже. Свекровь ходила с видом победительницы. Лариса же стала непоколебимо спокойной — ледяное, уверенное молчание лишь сильнее выводило свекровь из себя.
Наконец пришёл конверт.
Валерия Сергеевна уселась, как на трон, и с наслаждением разорвала край. Первые два результата подтвердили отцовство на 99,999%. Улыбка исчезала с её лица.
Третий лист — про Лёву — выбил у неё землю из-под ног. Лист выпал.
— Этого быть не может… — прошептала она. — Ты всё подделала!
— Вы сами выбирали лабораторию, — ответила Лариса. — Дети Родиона. Все трое.
Но взгляд свекрови вдруг изменился: он стал не злым — а испуганным, потерянным. Она изучала таблицу маркеров снова и снова.
— Тут… тут один показатель… — прошептала она. — Он не совпадает. Я его видела в своих анализах… точнее, не видела. А у Родиона он должен быть… но его нет у меня.
— Что вы хотите сказать? — насторожилась Лариса.
— Что Родион… возможно… не мой родной сын.
Вторая поездка в клинику превратилась в кошмар. Проверяли родство между Родионом и Валерией Сергеевной.
Результат был безжалостен: материнство — 0%.
Женщина разрыдалась, обхватив голову руками.
— Как же так… Родечка… я же тебя растила… ночами не спала…
Родион стоял неподвижно, опустошённый.
— Значит, где-то есть ваш настоящий сын, — тихо произнесла Лариса. — А у Родиона есть настоящая мать.
— Нет! — закричала Валерия Сергеевна. — Он мой! Я его подняла! Я его берегла! Мне не нужен другой!
Но правда была очевидна. Ирония судьбы ударила в самое сердце: женщина, десятилетиями обвинявшая невестку в “чужой крови”, сама вырастила чужого ребёнка.
Полгода спустя.
Валерия Сергеевна жила на даче. Стала тише, мягче. Завела хозяйство. Каждый приезд семьи она встречала с пирогами и объятиями, особенно крепко прижимая к себе рыжего Лёвку — того самого, в чьих генах увидела судьбоносную подсказку.
Родион нашёл свою биологическую семью, но, узнав трагические обстоятельства, уничтожил документы и сказал:
— Мам, я ничего не выяснил. Ты единственная. Иной мне не нужна.
Она заплакала, прижимаясь к плечу сына.
Лариса стояла у окна и тихо улыбалась.
Иногда правда нужна, чтобы разрушить ложь. А иногда… чтобы сохранить любовь — приходится спрятать её под мягкой, спасительной тенью маленькой лжи.