— Маринка, открой, отцу плохо! — Андрей тарабанил в дверь ванной так, будто случился апокалипсис. — Срочно надо найти нашатырь!
— У меня тушь размазалась, подожди чуть-чуть, — ответила я, включая воду и глядя в зеркало.
— Тридцать один… а выгляжу как все сорок, — подумала я. — Спасибо семейным будням и заботливому тестю, который «чуть не умирает» всякий раз, когда мне требуется пять минут тишины.
— Марина, ты слышишь? Ему плохо! — кричал муж.
Я распахнула дверь.
— Где нашатырь? Давай быстрее! — выпалил Андрей.
— В аптечке на кухне, — спокойно отметила я. — На второй полке.
Я знала этот спектакль наизусть.
Муж умчался. Я прекрасно понимала, что ждёт нас дальше: Аркадий Петрович «придёт в себя», попросит капли, потом чай с мёдом. Потом начнёт жаловаться, как тяжело ему существовать одному. А Андрей снова заведёт привычную пластинку:
— Может, он поживёт у нас? Ну хотя бы зиму?
Каждый год начиналось одно и то же. Только прошлое «зимнее» гостевание закончилось в августе, когда я собрала вещи тестя, выставила их к двери и сказала:
— Всё, хватит. Вам пора домой. Вы здоровый мужчина пятидесяти девяти лет, вы вполне можете работать.
Знаете, что он сделал? Рухнул на лестничной площадке и застонал. Соседка тётя Галя увидела эту «драму»: я стою с чемоданами, а «бедный страдалец» корчится на полу. С тех пор она со мной не разговаривает — решила, наверное, что я бесчеловечная.
Но правда была в том, что до свадьбы Андрей жил с отцом. Мать его умерла давно, и Аркадий Петрович все годы сидел на шее у сына.
Он не трудился ни дня, уверял, что у него «сердце больное», «нервы слабые», «астма наследственная». При этом курил как дымовая труба, пропускал рюмку-другую ежедневно и весьма бодро шастал по соседкам.
Когда мы поженились, я сразу сказала: живём отдельно.
Андрей боялся оставить отца одного, поэтому мы взяли ипотеку на однушку в соседнем подъезде и въехали туда. Счастье длилось месяц. Потом тесть стал приходить «на чай», «на ужин», а потом «переночевать». Через полгода он уже фактически жил у нас — ночевал на раскладушке на кухне, но командовал, как главный по дому:
— Марина, суп пересолен!
— Марина, рубашки поглажены плохо!
— Марина, что у вас за пыль везде?
При этом он не сделал ни одного дела по дому. Смотрел сериалы и ждал, когда его покормят.
Три года я терпела. А потом сказала: или он, или я. Андрей выбрал меня, но чувство вины его изводило. И тесть этим пользовался: то «сердце прихватит», то «давление взбесилось», то «совсем ослаб без нормальной еды».
— Марин, ты где? — Андрей заглянул в комнату. — Отец просит чаю.
— Я на работу опаздываю, — ответила я.
— Ну сделай быстро, ну пожалуйста… — заныл он. — Он же плохо себя чувствует.
— Интересно, сколько он вчера выпил у своего дружка Саблина? — подумала я. — Судя по глазам и дрожащим пальцам — немало.
На кухне Аркадий Петрович сидел, как хозяин квартиры. Футболка грязная, щетина недельная, запах перегара и несвежей одежды такой, что окна сами хотели распахнуться.
— Чай бы, — пробурчал он. — И бутерброды.
— Чайник греется, хлеб в хлебнице, сыр в холодильнике, — сказала я, надевая туфли.
— Ты издеваешься? — возмутился Андрей. — Человек болеет!
— Аркадий Петрович, руки-ноги у вас на месте? — спросила я. — Значит, справитесь.
Он повернулся к сыну:
— Андрюша, ты слышишь, как она со мной разговаривает? С твоим отцом!
Тут я выдохнула, достала телефон, открыла папку с аудиозаписями и включила первую.
Пьяный голос тестя две недели назад, ранним утром:
— Да я её скоро выставлю за дверь, слышь, Саблин! Как и свою жену. Та тоже думала, что умная. А Андрюха мой мягкий, что скажу — то и сделает. Я его всю жизнь на себе держать буду, он мне по гроб обязан…
Андрей побледнел.
— Это… это не я, — пролепетал Аркадий Петрович. — Это… подделка!
Я включила следующую запись, потом ещё одну. Их было больше двадцати — за последние полгода. На каждой он то называл меня «развратной», то уверял соседей, что я краду его пенсию, то обсуждал с приятелями, как «поставить меня на место».
— Я был выпивший… — оправдывался он. — Андрюша, ну что ты слушаешь её…
— Уходи, — тихо сказал Андрей.
— Что? — вытаращился тесть.
— Уходи из квартиры. И не возвращайся.
— Ты выгоняешь отца? — повысил голос Аркадий Петрович.
— Настоящий отец не говорит такое о маме! — сорвался Андрей. — Пошёл вон!
Свекр отступил. На пороге обернулся:
— Вы пожалеете… — прошипел он, резко «выздоровев».
Я включила диктофон:
— Повторите, пожалуйста.
Он вылетел за дверь. Сахарница слетела с полки от хлопка.
Мы молчали. Андрей закрыл лицо руками. Я обняла его:
— Прости. Я не хотела, чтобы ты узнал это так.
— Он выгнал маму… — повторял муж. — А я думал, она сама ушла… А оказалось, она просто не выдержала.
Через месяц мы продали квартиру и взяли ипотеку на двушку в другом районе. Номер телефона сменили, новый адрес никому не сообщили.
Поначалу Андрей всё хотел поехать, проверить, как там отец. Я не разрешала — у него есть жильё, он взрослый.
А потом я встретила тётю Галю. Она поджала губы, но я спросила:
— Как там Аркадий Петрович?
— А что ему будет? — фыркнула она. — Работает грузчиком у нас в магазине. Говорит, здоровье наладилось, сердце не болит. Такие коробки таскает — молодёжь позавидует.
Вечером я рассказала Андрею. Муж долго молчал, а потом хмыкнул:
— Смотри-ка… Тридцать лет был больной, а тут вдруг выздоровел.
С тех пор прошло два года. Мы живём спокойно, растим дочь. Андрей об отце не вспоминает. Я знаю — рана не затянулась до конца, может, и не затянется никогда. Но мы справляемся.