— Твоя мать обозвала моих родителей нищебродами, — сказала я Артёму, стараясь говорить спокойно. — Ты же это слышал!
— Ну перестань, это пустяки… — отмахнулся он так, будто речь шла о споре из-за парковки.
Конечно. Он снова встал на защиту своей мамы — как всегда.
Меня зовут Алина, и ещё месяц назад я жила в сладкой предсвадебной дымке, где всё казалось устроенным только ради моего счастья. С Артёмом мы тянули эту историю два года: то расставались, то снова возвращались друг к другу, пока однажды он наконец не протянул мне маленькую бархатную коробочку. Внутри лежал крохотный, но настоящий бриллиант, на который он откладывал по чуть-чуть с каждой зарплаты.
Дальше всё смешалось: моё сбивчивое «да», мокрые от слёз ресницы, визги подруг в телефоне. Казалось, лучше быть не может.
Мои родители — обычные учителя. Мы никогда не купались в роскоши, но дома всегда было тихо, уютно и по-семейному тепло. А вот Людмила Константиновна, мать Артёма, — совсем другая песня. Вдова влиятельного чиновника, она привыкла оценивать людей по уровню дохода и марке машины. Артёма она родила поздно и после смерти мужа превратила его в центр своей вселенной.
Первые трудности появились уже на знакомстве наших семей.
Встреча произошла в дорогом ресторане — на этом настояла Людмила Константиновна. Мама достала своё самое нарядное платье, которое берегла ещё со времён моего выпускного. Папа надел единственный костюм, тот самый, в котором он ведёт школьные линейки. Они оба переживали, как ученики перед строгой комиссией.
— Добрый вечер, очень рада познакомиться, — мама первой протянула руку Людмиле Константиновне.
Та медленно провела по ней взглядом, словно оценивая товар на витрине, и едва заметно кивнула, будто соглашалась на встречу из милости.
Папа, увидев меню, тихонько присвистнул и попытался разрядить атмосферу шуткой:
— За такую цену можно неделю всей семьёй питаться.
Людмила Константиновна скривила губы, как будто ему предложили посолить её блюдо песком. За столом повисло напряжение: мама старалась держать улыбку, папа вставлял истории про школу, пытаясь хоть как-то оживить разговор.
А потом заговорили о свадьбе.
— Думаю, гостей будет человек двести, не меньше, — уверенно произнесла Людмила Константиновна. — У меня масса нужных людей, и нельзя никого обойти стороной.
— Двести?.. — мама растерялась. — Мы надеялись на что-то скромное, семейное…
— Понимаю, если для вас это финансовая трудность… — протянула она, делая очевидную паузу.
Намёк был настолько прозрачным, что сквозь него можно было читать газету.
— Дело не в деньгах, — папа расправил плечи. — Просто хочется видеть рядом тех, кто дорог, а не толпу незнакомцев.
— Ну конечно, — перебила его Людмила Константиновна. — Вам же, по сути, некого звать. Учителя… чего ещё ждать?
Мама побелела, папа сжал пальцы в кулак под столом.
— Мама! — попытался вмешаться Артём.
Но она уже ускорялась:
— Вот вы говорите, цветы взять на рынке… Это же стыд! Люди решат, что мы экономим как последние бедняки!
Слово «бедняки» повисло между нами, как неприятный запах.
Папа аккуратно отложил салфетку.
— Благодарим за ужин. Мы поедем.
Мама поднялась следом, руки у неё дрожали. Они ушли, сохраняя достоинство, а я осталась сидеть между недоумевающим Артёмом и его матерью, спокойно дожёвывающей ризотто.
— Не понимаю, что они устроили, — искренне удивилась она. — Я ведь всего лишь сказала правду. Если у людей мало средств, лучше говорить прямо.
— Мама, ты оскорбила родителей Алины!
— Я никого не оскорбляла. Я просто назвала вещи своими именами.
После этих слов я поднялась и ушла. Артём догнал меня уже на улице и принялся оправдываться, мол, мама «слишком прямолинейная», «не подумала», «её надо понять».
— Понять?! — я развернулась к нему. — Она унизила моих родителей. А ты хочешь, чтобы я это проглотила?
— Алина, что ты хочешь, чтобы я сделал? Это же моя мать!
— А я — твоя будущая жена. Или это уже не так?
Несколько дней после этого мы с Артёмом почти не контактировали. Я ходила на работу, возвращалась домой, механически делала дела и снова проваливалась в пустоту. Его звонки я игнорировала — просто не могла заставить себя слушать очередное «ты неправильно поняла».
На четвёртый день он пришёл сам — с огромным букетом, явно из дорогого салона.
— Алина, пожалуйста… — начал он, едва я открыла дверь. — Я говорил с мамой. Она… постарается больше так не говорить.
— Постарается? — переспросила я, чувствуя, как внутри поднимается злость. — Она извинилась перед моими родителями?
Артём замялся:
— Ну… ты же знаешь маму. Она не умеет извиняться. Но она обещала быть корректнее.
— Корректнее? — я тихо усмехнулась. — Артём, твоя мама должна принести извинения. Настоящие.
Публично.
Перед моими родителями.
Иначе никакой свадьбы не будет.
Он побледнел так, будто я предложила ему отдать почку.
В его картине мира я всегда была мягкой, угодливой, сглаживающей острые углы. Алина-пушинка, Алина-ласка. Но есть моменты, когда сглаживать — значит позволить топтать себя дальше.
— Ты ставишь мне ультиматум? — выдохнул он.
— Назови как хочешь. Либо твоя мама говорит моим родителям «простите», либо мы идём разными дорогами.
— Это же безумие! — Артём нервно прошёлся по комнате. — Из-за одного неловкого слова… разрушать отношения, отменять свадьбу…
— Это не одно слово. Это отношение. Ко мне. К моей семье.
Ты действительно не понимаешь? Сегодня она унизила моих родителей, а завтра будет унижать меня. А ты снова скажешь: «это же мама, потерпи»?
Артём ничего не ответил. Просто ушёл, оставив букет на полу в коридоре.
Свадебные приготовления я начала отменять сразу — без сцен, без истерик. Просто холодная, отчётливая необходимость. Мама и папа всё поняли без дополнительных слов.
Мама только обняла меня, когда я пришла вечером к ним домой, а папа вздохнул:
— Может, и правда к лучшему. Представь, что бы было — жить бок о бок с такой родственницей.
И я тоже начала думать, что история с Артёмом подходит к концу.
Но на третий день он позвонил:
— Лина… Мама хочет поговорить с тобой.
Мы встретились в небольшом кафе рядом с моим офисом. Людмила Константиновна выглядела иначе — без своей идеальной укладки, без громоздких украшений. Даже будто постаревшей.
— Алина, — сказала она, и я приготовилась к очередной порции снисходительного тона. — Артём рассказал, что вы… прекращаете подготовку к свадьбе.
— Да.
— Из-за меня.
— Из-за того, как вы обращались с моими родителями.
Она молча вертела в руках ложку, словно собиралась с мыслями.
— Знаете… после смерти мужа Артём — всё, что у меня осталось. Я боюсь его потерять. Боюсь, что какая-то девушка утащит его у меня.
— Я не собираюсь уводить его от вас, — ответила я спокойно. — Но я не позволю вам унижать людей, которые мне дороги.
Она опустила глаза.
— Я…
— я вижу, как ей непросто —
…готова извиниться. Перед вашими родителями. Я была неправа.
И именно потому, что эти слова дались ей явно через усилие, я решила дать ей шанс.
Свадьба всё-таки состоялась — совсем не той, о которой мечтала Людмила Константиновна. Она была небольшой, уютной, почти домашней. Всего несколько столиков, много света, простые живые цветы и музыка, которую мы выбрали вместе с Артёмом.
Мама выглядела прекрасно в своём нежно-голубом платье, которое она сама переделала из старого наряда. Папа сиял, когда вёл меня к Артёму под руку. Всё вокруг казалось лёгким и правильным, будто будто жизнь снова встала на место.
Людмила Константиновна сидела за столом почти молча. Она держалась сдержанно, осторожно, будто боялась ненароком сказать что-то не то. Я видела, что ей это даётся с трудом: губы иногда поджимались, рука поправляла невидимую складку на салфетке, взгляд снова и снова скользил по гостям, оценивая.
Я думала, что всё — мы прошли через шторм, штопор, грозу. Дальше будет легче.
Но в середине вечера она вдруг поднялась и позвала внимание гостей.
— Я хочу сказать пару слов, — объявила она, изображая улыбку.
В зале стало тихо. Мама смущённо опустила глаза, папа насторожился. Артём слегка напрягся, будто ощущая надвигающуюся неприятность.
Людмила Константиновна окинула взглядом меня, потом — маму, и сказала:
— Знаете, я вот смотрю на платье Татьяны Ивановны… — она едва заметно наклонила голову, будто изучала дефект ткани. — И думаю: ну надо же, как смело! Не каждая женщина решится надеть такое… оригинальное… на свадьбу своего ребёнка.
Она сделала паузу — ровно такую, чтобы все поняли подтекст.
— Но главное же — не внешний вид, — продолжила она с притворной добротой. — Главное — внутренний мир.
То есть сказать «вы выглядите дешёво», но завуалировать под «у вас хорошая душа».
Я будто услышала, как внутри меня что-то лопнуло.
Мама покраснела, потом — побледнела. Папа медленно выпрямился в кресле, и я уже знала этот взгляд — он держался из последних сил.
Артём вскочил.
— Мама! Прекрати. Немедленно.
Но она лишь удивлённо захлопала глазами.
— Что? Я же ничего такого…
Я встала из-за стола.
— Всё ясно, — сказала я тихо. — Вы просто не умеете по-другому. И, похоже, не научитесь.
Людмила Константиновна открыла рот, чтобы ответить, но я подняла руку.
— Не надо оправданий. Сегодня — праздник. Не хочу скандала. Но после этого… — я посмотрела на Артёма, — …я ставлю границу. Строго. Навсегда.
Артём шагнул ко мне.
— Алина, я сам с ней разберусь.
И впервые — впервые за всё время — он повернулся к матери спиной и вышел с ней в коридор, чтобы поговорить. И я слышала его голос — жёсткий, холодный, собранный. Тот, которого я давно ждала.
Вернулись они через десять минут. Людмила Константиновна была бледнее скатерти. Она подошла к моим родителям, сглотнула и еле слышно произнесла:
— Простите меня.
Мама кивнула. Папа тоже — слегка, не более. И больше она не сказала ни слова.
Позже, когда праздник закончился и мы с Артёмом остались вдвоём, он тихо сказал:
— Если она ещё раз позволит себе такое… мы просто перестанем с ней общаться. Я не собираюсь выбирать между вами, потому что ты — моя семья.
Я выдохнула впервые за весь день.
Потому что в этот раз он защитил нас сам, без моих просьб и ультиматумов.
И я поняла: не чудо случилось — мы просто оба начали взрослеть.