— Ты что, против ребёнка? Против девочки, у которой мать умерла? — голос Лидии Павловны дрогнул, но тут же стал ледяным. — Тогда убирайся из квартиры. Я ведь сразу говорила — ты не пара моему сыну.
Эти слова Вера услышит позже. А пока всё ещё выглядело как «нормальная жизнь».
Вера опёрлась плечом о косяк, пытаясь не уронить сумку. Майка помята, джинсы в складках, волосы собраны кое-как. В коридоре стоял тяжёлый запах стирального порошка и чего-то жареного — дома. Но ощущения дома не было.
Вера только что отработала смену: восемь часов на ногах, чужие вены, чужие стоны, чужой жар. Хотелось одного — чтобы хоть кто-нибудь сказал: «Ложись, я всё сделаю сам».
Вместо этого из комнаты доносился бодрый бит.
— Кира, убавь немного, пожалуйста, — устало сказала Вера, снимала кроссовки, шнурок упрямо не развязывался. — Я хочу полчасика поспать.
— Конечно, Вера, — сразу ответила девочка из комнаты. Музыка почти исчезла, остался только тихий фон. — Прости, я не подумала. У меня просто контрольная завтра, голова от формул гудит.
Вера заглянула в комнату. Кира сидела за столом, ровная спина, аккуратный хвост, тетради сложены стопкой, карандаши выстроены по линейке. «Прилежная ученица», подумала Вера. И почему-то — «маленькая хозяйка».
— Спасибо, — сказала она вслух.
Кира подняла глаза, улыбнулась — чуть-чуть, по-взрослому, как будто ей было не четырнадцать, а тридцать. В этой улыбке всё было правильно: вежливо, уважительно, мягко. Только где-то под словами жило невнятное «не трогай мою территорию».
Вера прошла в спальню и закрыла дверь чуть сильнее, чем нужно. Села на край кровати, стянула носки — ступни пульсировали, голени тянуло судорогой. Она потерла их ладонями: «Ещё немного, выдержишь».
За стеной было тихо. Никаких истерик, хлопков, резких движений. Только шорох страниц, скрип стула, ровный шелест авторучки. Всё как положено в «хорошей семье».
Вера легла, не раздеваясь, и провалилась в короткий, тяжёлый сон.
Проснулась от запаха жареного лука. Запах был тёплым, домашним, обволакивающим — тем самым, который обычно ассоциируется с безопасностью и домом. Вере стало немного обидно, что этот запах появился без неё.
Из кухни доносился смех:
— Папочка, ну ты бы видел! — Кира будто подпрыгивала на месте. — Бублик прям взлететь пытался, за воробьём прыгал! Такая морда у него была!
— Да? — голос Ильи звучал расслабленно. — Ну-ка, рассказывай подробно.
Вера полежала ещё пару секунд, прислушиваясь. У них там всё текло естественно — любимый папа, забавный кот, смешной случай. Никаких усилий, всё само.
Она поднялась, пошла в ванную, умылась ледяной водой. В зеркале — человек, которого она не очень узнаёт. Щёки запали, кожа стала сероватой, под глазами два тёмных полукруга. Сорок, подумала она, а не тридцать три.
На кухне кипело «своё». Кира стояла у плиты, ловко переворачивая картошку на сковороде. Илья рядом нарезал ветчину — привычным движением, как будто так делал всю жизнь.
— Привет, — тихо сказала Вера с порога.
— О, Вера проснулась! — Кира повернулась. — Мы тут решили поужинать. Картошка с ветчиной — папа так любит.
«Мы решили». «Папа любит». Не «мы все».
— Может, помочь? — Вера кивнула на сковороду, уже чувствуя, что ответ знает.
— Спасибо, мы сами управимся, — Кира улыбнулась и тут же перевела взгляд на отца. — Правда, пап?
Илья чуть пожал плечами, не поднимая глаз:
— Да, у нас всё отлажено. Кира каждую неделю ко мне приезжала, ещё когда… — он запнулся, — когда Марина была жива. Она знает, что мне нравится.
Вера взяла кружку, налила чай. Чайник был их общий, кружка её, кухонный стол их, но всё вокруг словно принадлежало не ей. Она присела, сжала ладонями тёплую керамику.
— Кира, как подготовка к контрольной? — спросила она, когда тишина стала слишком долгой.
— Пытаюсь, — вздохнула девочка. — Алгебра — это кошмар. Мама всегда меня вытаскивала. У неё талант был. — Она помешала картошку, запах стал сильнее. — Ну, справлюсь как-нибудь.
Слово «мама» повисло над столом, тяжелее пара от чайника. Вера почувствовала, как в груди что-то сжимается. Вроде бы всё понятно, девочка скорбит, сравнивает, вспоминает. Но каждый раз эти сравнения как аккуратная ложка соли в её чашку.
Илья перестал резать, внимательно посмотрел на дочь.
— Кирочка, если трудно, позовём бабушку, — сказал он. — Она приедет, позанимается с тобой.
Вера поставила кружку.
— Я могу помочь, — напомнила она. — В школе полкласса по алгебре у меня списывали. Что-то ещё помню.
Кира повернулась, на долю секунды в глазах мелькнуло напряжение. Но оно тут же сменилось безупречным выражением «вежливой благодарности».
— Спасибо, Вера, — произнесла она ровно. — Но не надо. Я знаю, как ты устаёшь в поликлинике. Не хочу отнимать силы. Да и не люблю никого беспокоить. Я сама.
Отказ прозвучал мягко, но окончательно. Дверь не хлопнули, но плотно прикрыли.
Ужин прошёл ровно. Илья с дочерью перекидывались репликами, вспоминали учителей, смешные истории. Вера слушала, вставляла слово-другое, но разговор всё равно тек между этими двумя.
После мытья посуды Кира не позволила ей встать из-за стола:
— Вера, не надо. Ты правда устала, я сама вымою. — Она собрала тарелки и понесла к раковине. — Мне несложно.
Слова были правильные. Но Вера чувствовала, как её аккуратно выталкивают из всех процессов — кухни, уроков, вечеров, даже из банального мытья посуды.
Позже они втроём смотрели телевизор. Кира устроилась рядом с отцом на диване, поджав ноги, положив голову ему на плечо. Вера сидела в кресле напротив. На экране крутили старую комедию.
— Пап, помнишь, мама так любила этот фильм? — тихо сказала Кира. — Мы с ней по субботам всегда включали.
— Помню, — ответил Илья.
— Она так заразительно смеялась… — Кира крепче прижалась к нему. — Хорошо, что хоть фильмы остались.
Вера почувствовала, как её будто нет в комнате. Как будто это не её жизнь, а чужой фильм, в который её ошибочно посадили на задний ряд.
— Я спать, — сказала она, чтобы хоть как-то обозначить своё существование.
— Спокойной ночи, Вера, — вежливо отозвалась Кира, не отлипая от отца.
Полтора года назад всё было иначе. Кира казалась живой, иногда даже неуклюжей в своих попытках понравиться. Могла спросить: «А как ты выдерживаешь кровь?» или «Ты не боишься ночных смен?». Вера тогда чувствовала: вот оно, пространство, где они могут сблизиться.
Потом тон изменился. Вместо детской непосредственности появилась отточенная вежливость, как будто девочке кто-то сказал: «Будь хорошей. Будь правильной. Не лезь, но и не груби». И теперь каждый жест, каждая фраза были политически выверены.
Утром телефонный звонок застал Веру на кухне. Илья уже ушёл, Кира торопливо собирала рюкзак в своей комнате.
— Да? — Вера зажала трубку плечом, наливая себе кофе.
— Вера? — знакомый, строгий голос. — Это Любовь Семёновна.
Свекровь. Мать Ильи. Вера машинально выпрямилась.
— Здравствуйте.
— Что у вас там происходит? — без вступлений. — Кира мне вчера звонила, вся в слезах. Говорит, ты на неё накричала.
Вера замерла с кружкой в руках.
— Накричала? — медленно повторила она. — Мы вчера почти не разговаривали.
— Она сказала, ты сообщила, что она глупая и с математикой никогда не справится. Девочка переживает.
— Этого не было, — твёрдо сказала Вера. — Я предложила помочь с контрольной. Она отказалась.
— Вера, — вздохнула свекровь, — ну что ты говоришь… Ребёнок плачет, а ты настаиваешь, что всё придумано? Кира никогда не была фантазёркой. Это не в её характере.
Приговор прозвучал мягко, но безапелляционно.
Вечером всё стало на свои места. Кира встречала отца у двери, повисла у него на шее, увела в комнату. Вера собиралась подойти, но остановилась в коридоре — слова улетели сами:
— Папочка… мне так страшно домой приходить…
— Кира, при чём здесь страшно? — Илья пытался говорить ровно. — Объясни нормально.
— Она… — голос девочки дрогнул, — она говорит, что я тупая. При тебе молчит, а когда мы вдвоём…
Вера стояла в тени и слушала, как выращивается чужая версия её жизни.
— Не может быть, — наконец тихо сказал Илья. — Вера не такая.
— Я не вру, — шептала Кира. — Я же тебя люблю. Я не хочу, чтобы вы из-за меня ругались…
— Это правда? — Илья стоял в дверях кухни. Лицо усталое, серьёзное.
— Что именно? — Вера старательно мыла чашку, руки дрожали.
— Ты называла Киру тупой?
Она выключила воду, повернулась.
— Нет. Никогда. Мы говорили о математике, я предложила помощь. Всё.
— А кричала на неё?
— Нет. — Вера почувствовала, как внутри поднимается паника. — Илья, зачем мне кричать на ребёнка?
— Тогда зачем она это говорит?
— Я не знаю. Может, не так поняла. Может, обиделась, что я предложила помощь…
— Кира не стала бы придумывать, — устало сказал он. — Она слишком ранимая. И после Марины…
Он не договорил. Но Вера слышала и то, что он не сказал: «Тебе проще пережить, ты взрослая».
Дальше всё покатилось вниз. Новый звонок свекрови, новые жалобы:
— Кира боится с тобой оставаться. Говорит, ты смотришь на неё так, что ей хочется провалиться.
— Я просто устала, — пыталась объяснить Вера. — У меня лицо всегда такое после ночной смены.
— Видишь? — холодно отвечала свекровь. — Даже это ты оправдываешь.
Кира по вечерам всё чаще звонила бабушке, выходя на балкон. Шёпот, всхлипы. При Вере трубку девочка почти не брала — максимум короткое «я занята».
Потом начались «странности» с вещами.
— Вера, ты заходила в мою комнату? — спросила Кира как-то за ужином.
— Нет. Ты же сама просила ничего не трогать.
— Просто учебники не на своих местах. — Девочка говорила спокойно, но взгляд был внимательный. — Ручки лежали по-другому. Как будто кто-то искал.
Илья напрягся.
— Ты точно не заглядывала? — спросил он жену.
— Нет, — Вера сжала вилку. — Я в принципе стараюсь не заходить. Чтобы… не вторгаться.
— Но кто-то же заходил, — мягко настаивала Кира. — У меня всё по порядку всегда. А тут нет.
— Может, сама переставила и забыла, — попыталась предположить Вера.
Кира тут же съёжилась, отвела взгляд.
— Ну да… конечно… — сказала она так, будто Вера назвала её лгуньёй.
— Не повышай тон, — тихо сказал Илья, хотя Вера и не кричала. — Мы просто спрашиваем.
— Я не повышаю! — голос Веры сорвался. — Я устала извиняться за то, чего не делала!
Кира вздрогнула, её глаза наполнились слезами.
— Видишь? — шепнула она отцу. — Она опять злится…
Выходные. Звонок.
— Серёжа дома? — голос свекрови был колючим.
— На даче с другом, — ответила Вера. — Помогает ремонтировать.
— А ты чего не поехала? — спросила Лидия Павловна. — Или тебя не позвали?
Вера промолчала. На том конце послышалось недовольное «угу».
— Кира говорит, ты её запугиваешь. Девочка боится, — добавила свекровь. — Я приеду, разберёмся.
Она приехала как ревизор — в пальто, с сумкой, уверенная, что знает всё заранее. С порога включила чайник, расставила кружки, как делала это при прошлой невестке, при Марине.
— Сядь, — указала она Вере на стул. — Поговорим.
Вера села. Слишком устала, чтобы воевать.
— Ты понимаешь, что происходит? — спросила Лидия Павловна. — Семья рушится. Девочка несчастна. Каждый день звонит и плачет. Говорит, что в этом доме ей не рады.
— Я её не обижаю, — тихо сказала Вера.
— А что делаешь? — свекровь прищурилась. — Подозреваешь, роешься в вещах, кричишь?
— Я не рылась в её вещах. И не кричала, — Вера чувствовала, как внутри поднимается странное спокойствие, когда уже не остаётся сил доказывать.
— То есть Кира врёт? — резко перебила свекровь. — Моя внучка врёт?
Вера поняла, что это ловушка. Ответ «да» автоматически превращает её в чудовище. Ответ «нет» — в признание вины.
— Я не знаю, почему она так говорит, — честно произнесла Вера. — Но я этого не делала.
— Я знаю, почему, — свекровь подалась вперёд. — Ты не приняла чужого ребёнка. Хотела мужа только для себя. И ты против ребёнка, который потерял мать.
— Я… — Вера помолчала, а потом вдруг сама удивилась своим словам: — А вы не думали, что Кира не принимает меня?
На лице Лидии Павловны отразилось искреннее возмущение:
— Она должна тебя принимать? Ребёнок? Она никому ничего не должна! Это ты должна была стать ей матерью! А вместо этого устраиваешь сцены.
— Я пыталась, — мягко сказала Вера. — Готовила, спрашивала, предлагала помощь, приглашала её гулять. Каждый раз наталкивалась на стену.
— Стена — в тебе, — отрезала свекровь. — Ты не умеешь любить чужих детей.
— А вы умеете любить чужих взрослых? — неожиданно спокойно спросила Вера. — Например, меня.
Пауза повисла густой тишиной.
Лидия Павловна ударила ладонью по столу.
— Ты что, против внучки? Против беззащитного ребёнка? — голос сорвался на крик. — Тогда вон из квартиры! Я ведь сразу говорила — ты не пара моему сыну!
Вера почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло. Не сломалось — именно щёлкнуло, как замок, который наконец-то открылся. Впервые за долгое время ей стало… ясно.
— Хорошо, — тихо сказала она.
— Что «хорошо»? — свекровь будто не ожидала.
— Я уйду.
— Подожди, — растерялась Лидия Павловна. — Я не это имела в виду. Я хотела, чтобы ты одумалась.
— Я как раз сейчас очень трезво думаю, — ответила Вера. — Я здесь лишняя. И вы мне это честно сказали. Спасибо.
Она достала чемодан из-под кровати. Складывала вещи аккуратно: форму, джинсы, пару платьев, любимую толстовку. Каждый свёрнутый предмет будто забирал кусок её присутствия из этой квартиры.
— Сергей не поймёт, — бормотала свекровь, нервно ходя по комнате. — Что ты делаешь… Он вспылит, успокоится — и что дальше?
— Дальше он останется с вами и с дочкой, — спокойно сказала Вера. — А я перестану быть человеком, которому никто не верит по умолчанию.
Илья пришёл, когда чемодан уже стоял у двери. Мать встретила его в коридоре, говорила быстро, сбивчиво. Он прошёл в спальню.
— Вера, что происходит? — голос хриплый, испуганный.
— Ничего особенного, — она застёгивала молнию. — Я ухожу.
— Почему? — он выглядел растерянным, как ребёнок, у которого забрали игрушку, а объяснить не удосужились.
— Потому что меня здесь нет, — кратко ответила она. — Я устала быть виноватой заранее. Ты ни разу не встал на мою сторону, Илья. Ни разу не сказал: «Я тебе верю».
Он хотел возразить, но не нашёл слов. И это было ответом лучше любых фраз.
— Мама сказала, вы поссорились из-за Киры, — наконец выдавил он.
— Мы не поссорились. Мы поставили точку. — Вера взяла чемодан. — Она сказала, что я не пара тебе. А ты… ты уже давно выбрал. Просто не сказал вслух.
В коридоре было тесно, пахло обувью и стиральным порошком. Вера надела куртку, почувствовала необычную лёгкость в плечах.
— Вера, не уходи, — тихо сказал Илья.
— До свидания, — ответила она.
На улице было прохладно, но легко дышалось. Вера вызвала такси и поехала к Тамаре — той самой подруге, которая всегда говорила: «Если что — приезжай. Даже ночью. Даже с чемоданом».
Тамара действительно не задавала лишних вопросов. Просто обняла, поставила чайник и достала с полки старый плед.
Через неделю Вера вернулась в бывшую квартиру только за остатком вещей. Ильи дома не было. Кира где-то смеялась в телефоне — в комнате девочки, за закрытой дверью. Вера собрала пару коробок, вышла, не оглядываясь.
Ещё через неделю она сняла маленькую студию в пешей доступности от поликлиники. Окно выходило во двор, где жили дворовые коты и сушилось чьё-то бельё на верёвке. Комната была пустая, но каждая вещь, которую она приносила, становилась по-настоящему её.
Через месяц позвонил Илья.
— Вера, — сказал он сразу, без приветствия. Голос был другой — как будто проржавел. — Кира призналась. Всё это… Она всё придумала. Боялась, что я тебя буду любить сильнее. Что у неё заберут меня.
Вера сидела на подоконнике, босые ноги на батарее, внизу дрались два рыжих кота. Она молча слушала.
— Понятно, — сказала она наконец.
— Прости меня, — выдохнул он. — Я был идиотом. Я должен был сразу… Я должен был…
— Ты ничего не «должен был», — перебила Вера спокойно. — Ты просто сделал выбор. И всё.
— Но теперь я знаю правду! — отчаянно сказал он. — Мы можем всё вернуть. Я поговорю с мамой, с Кирой, мы…
— Нет, Илья, — мягко, но твёрдо сказала Вера. — Вернуть можно мебель. Иногда деньги. Но не доверие. Не то, что лопнуло и перестало существовать.
Пауза растянулась.
— Ты меня больше не любишь? — почти по-детски спросил он.
Она задумалась. Любит ли? Там, где раньше было «мы», теперь было «я». И это «я» впервые за долгие годы дышало полной грудью.
— Не в этом дело, — сказала она наконец. — Я просто больше не хочу жить в положении обвиняемой. Не хочу доказывать, что не кричала, не трогала, не переставляла, не звонила. Я поняла, что жить, никому ничего не доказывая, — это большое счастье.
— Вернись, пожалуйста, — почти прошептал он. — Всё будет по-другому. Я обещаю.
— Нет, — ответила Вера. — Не будет. Потому что я уже другая.
Она отключила звонок, отложила телефон и несколько секунд просто сидела, слушая собственное дыхание.
Во дворе один из рыжих котов забрался на крышу сарая и развалился на солнце. Вера смотрела на него и думала, что давно хотела попробовать плавание. Не для фигуры, не для кого-то ещё, а просто потому что ей всегда нравилась вода.
На следующий день она зашла в ближайший бассейн и записалась в группу. Когда администратор спросила: «Цель занятий?» — Вера улыбнулась.
— Просто для себя, — ответила она.
И впервые почувствовала, что эти слова — настоящие.