— Ах ты змеюка! — голос тётки Марфы дрогнул, но злость сделала его звонким и резким. — Мой брат ради тебя горбатился, а ты… Хотя чего ждать от подкинутой?!
Слова ударили, как хлыст. Прохожие обернулись, кто-то даже замедлил шаг, прислушиваясь. Алина застыла. Она не могла вдохнуть, будто грудь перетянули тугим ремнём. По спине пробежала дрожь, кровь бросилась к лицу. Всё внутри боролось: стыд, злость, растерянность. Ей хотелось крикнуть, но горло перехватило.
— Что вы сейчас сказали?.. — едва слышно выдавила она.
Марфа навалилась на трость, прищурилась. В её взгляде не было жалости — лишь старая, застоявшаяся обида.
— Ты прекрасно расслышала. Не строй дурочку, Ксюша. Ты давно обязана была всё понять. Подкинутая, да ещё и неблагодарная! Тебе следовало бы ноги целовать нам за то, что мы приютили тебя!
У Алины зашумело в ушах. Воспоминания хлынули, как вода через прорванную плотину. Мелкие странности прошлого, косые взгляды, недосказанные фразы вдруг ожили, обретая смысл.
Она судорожно втянула воздух. Хотелось вцепиться в стену аптеки, чтобы не упасть.
Подброшенная… неблагодарная…
Ей было сорок пять. Муж, трое взрослых детей, дом. Целая жизнь за плечами. Но одно слово уничтожило всё это, вернув её в далёкое прошлое — в те годы, когда она чувствовала себя одинокой девочкой, сидящей в углу, слушающей чужие разговоры и не понимающей, почему взрослые избегают её взгляда.
— Тётя Марфа, — голос дрожал, но Алина старалась держаться. — Вы только что сами сказали, что я вам никто. Так с чего решили, что я обязана ухаживать за вами? У вас ведь есть сын и внуки…
— Все разлетелись! — перебила та с упрямой злостью. — Внуки в столице, Вадим и вовсе в Крыму осел, женился. Хоть на старости лет поживёт в тепле…
— Так и просите их, — Алина сделала шаг назад, словно отталкиваясь от её слов. — Пусть нанимают сиделку или забирают вас к себе. Я здесь при чём?
— А зачем чужих людей нанимать, если под боком племянница?! — Марфа ударила тростью по асфальту.
Алина горько усмехнулась.
— Племянницей я становлюсь для вас только тогда, когда вам удобно.
Она развернулась и пошла прочь. Сердце билось в висках. Каждый шаг от аптеки был шагом от прошлого, от ядовитого слова, от боли, которую не заслужила.
Сзади слышался тяжёлый стук трости, пыхтение и возмущённое ворчание Марфы. Но Алина не оборачивалась.
Ветер шевелил её волосы, когда она шла домой. Мысли крутились, не давая покоя. Всё её детство всплыло в памяти.
Бабушка Мария, мамина мать, приезжала к ним постоянно. Маленькая, живая, с сумкой, из которой всегда пахло яблоками и пирогами. Она знала все любимые мультфильмы Алины, читала с ней стихи, рассказывала сказки. В её присутствии дом становился тёплым, словно наполненным светом.
А вот бабушку по отцовской линии девочка почти не знала. Валентина требовала, чтобы её называли «тётей». Их встречи были редки, формальны, холодны. Она никогда не дарила подарков, не поздравляла с праздниками, не интересовалась внучкой. С годами Алина сама перестала тянуться к ней.
Тётки… Тамара исчезла давно, связи почти не поддерживала. А Марфа всегда была неприветлива. Ни улыбки, ни ласкового слова. Только поджатые губы, укоризненные взгляды.
Теперь Алина поняла: для них она действительно всегда была чужая.
Спустя пару дней Алина не выдержала. Поехала к матери.
— Мам… — она едва переступила порог, как слова вырвались сами. — Скажи честно. Родня отца ненавидела меня, потому что я ему не родная?
Мать тяжело опустилась на стул. Взгляд её скользнул на фотографию в рамке: Пётр ведёт Алину за руку в первый класс. Он улыбается, глаза светятся гордостью.
— Алиночка… — голос матери дрогнул. — Всё так. Я ждала тебя ещё до того, как встретила Петю. Твой родной отец испугался и ушёл. А Пётр спас меня. Тогда женщине без мужа рожать — позор. Он знал всё и ни разу не упрекнул. Но его семья… Они догадались. И отвернулись.
— Значит, я для них всегда была чужая? — голос Алины сорвался.
— Для них — да, — мать сжала её руку. — Но для Пети — никогда.
Эти слова должны были успокоить. Но внутри всё равно жгло. Будто холодное железо осталось в груди.
Прошло несколько недель. Телефон зазвонил. На экране — «тётя Марфа». Сердце Алины болезненно ёкнуло.
— Алиночка… — голос дрожал, был сиплым, усталым. — Прости старую дуру за те слова. Может, мы договоримся? Я перепишу квартиру на тебя, а ты досмотришь меня до конца…
Под рёбрами сжалось. Было ясно: тётке стало хуже. Но память обожгла — когда-то ей не было жаль маленькую девочку, от которой отвернулись все.
— Нет, тётя Марфа. Даже за квартиру — нет. Обращайтесь к своим детям и внукам.
— Змея! — рявкнула она и бросила трубку.
Алина закрыла глаза. Горечь смешалась с облегчением. Она не знала, правильно ли поступила, отказав больной старухе. Но точно знала: больше не позволит манипулировать собой.
Пусть те, кто считает её чужой, разбираются сами. А «подкидышей» оставят в покое.