Тиканье старых часов разрывалло тишину, а каждая секунда словно была полной и тяжёлой. Алиса без эмоций перемешивала тушеную картошку с мясом — любимое блюдо для Павла, его «фирменное с детства». Запах лука, моркови и говядины обычно наполнял дом теплом. Но сегодня он стал невыносимым, как будто дом сужался, превращаясь в клетку. Как и сама эта кухня — свидетельница всех их неудачных попыток поддержания гармонии.
Звук ключа в замке нарушил напряжённую тишину. Павел зашел. Не с привычным хрустом усталых суставов, а как-то тихо, осторожно. Алиса не повернулась, но почувствовала, как его присутствие сковывает пространство. Он снял куртку, замешкался с ботинками, будто специально затягивал время. Опять «мама».
– Привет, – сказал он тихо, подходя. Попытался обнять её сзади, но Алиса чуть наклонилась к плите, уклоняясь от прикосновения. Его руки повисли в воздухе, потом опустились. – Ужин пахнет… замечательно.
– Спасибо, – ответила она спокойно, наконец поворачиваясь. Лицо Павла говорило о многом: нахмуренные брови, избегающее её взгляд, губы, сложенные в тугую линию. Его лицо было полным чувства давления, будто он несет груз, который уже не может держать. – Ты рано. Пробки не было?
– Нет, всё нормально… – Он потянулся за стаканом, выпил воды залпом, поставил стакан с громким стуком. Вздохнул. Глубоко. Готовился. – Звонила… мама.
В комнате стало глухо, и тиканье часов стало оглушающим. Алиса замерла, задержав дыхание, ожидая. Двадцать лет. Двадцать лет, что Валентина Николаевна была невидимой, но неизбежной частью их жизни. Её постоянные замечания о домашнем беспорядке («У тебя вообще никогда не бывает чисто, Алиса!»), о том, что она не умеет готовить («Ты никогда не будешь готовить как я!»), о её карьере («Ты ведь так и не нашла нормальную работу!»), о её внешности («Тебе не кажется, что этот цвет волос тебя старит?») — всё это зловеще висело в воздухе. Павел предпочитал не замечать. «Она же старенькая», «Она переживает», «Не обижайся». Но сегодня всё изменилось.
– Ну и что? – сказала Алиса, опуская ложку. Звук её металла о плитку прозвучал отчётливо, как удар.
Павел отвёл взгляд. Его глаза медленно блуждали по комнате, а на лице была нервная растерянность.
– Она… ну, знаешь, нога снова болит… артрит. Врачи сказали – полный покой. Она почти не может встать, по дому не ходит. На лекарства не хватает… – Он начал запинаться, избегая её взгляда. – Ей нужен уход, Алиса. Постоянный уход. Кто-то должен быть с ней. Хотя бы пару недель.
Тишина сгущалась в комнате, и Алиса почувствовала, как она сжимает её. Внутри всё горело, а руки будто не слушались. Запах пищи на плите казался ей только лишним.
– И? – спросила она, сдерживая гнев, голос её стал ледяным.
Павел сжал кулаки, его плечи напряглись. Он сделал шаг вперёд, протянул руки, как бы в поисках прощения.
– Ты не работаешь… тот проект же завершился… – он говорил всё быстрее. – Я подумал, может, ты поедешь к ней? Поживёшь немного? Поможешь ей. Ты же будешь… ну… – он сделал беспомощный жест, – она будет тебе очень благодарна.
«Благодарна». Эти слова прокололи воздух, как яд. Алиса коротко засмеялась, этот смех был резким, беззвучным. Просто искры в глазах.
– Благодарна? – переспросила она, а смех сразу исчез, уступив место стальной решимости. – Валентина Николаевна? Благодарна мне? Павел, ты серьёзно? Эта женщина меня ненавидит двадцать лет! Она не сказала мне ни одного доброго слова! Только упрёки, колкости и всевозможные подколки, и ты предлагаешь мне стать её сиделкой? За благодарность?!
Он замолчал, на лице появилось выражение растерянности, но он не мог найти слов, чтобы оправдаться. Странно, что он вообще ждал, что она согласится.
– Она старый человек, Алиса, — сказал он с обидой. – Ты должна помочь! Это моя мать! Ты просто обязана… – его голос крепчал, но трещал.
– ОБЯЗАНА?! – Алиса сорвалась, её голос стал как удар, отдающий эхом по кухне. – Я должна заботиться о женщине, которая с первого дня моего появления в этой семье считала меня хуже грязи? Она всё время называла меня «бесполезной», «неряхой», «тупицей»! Помнишь, как она при тебе пересолила суп, а потом сказала: «Вот, видишь, она даже соль отмерить не умеет!» Помнишь?! Она подарила мне на юбилей книги, где объяснялось, как стать идеальной женой! Подарок или унижение?! Двадцать лет мне приходилось молчать, Павел! Двадцать лет! И ты требуешь, чтобы я теперь сидела у её кровати?! Чистила её попу?!
Он побледнел. Его лицо исказилось от возмущения и испуга. Но она продолжала.
– Ты хочешь помочь своей матери? Сделай это сам. Найди профессионала, найми сиделку. Ты её сын. Это твоя обязанность. Мне ничего не нужно от неё! Моя обязанность – не её прислуга!
Её голос был тихий, но в нём была решимость, которая не подлежала обсуждению.
Павел был в шоке. Он что-то пытался сказать, но слова не выходили. Его лицо побледнело, его грудь поднималась, как будто воздух был слишком тяжёлым для него.
– Ты эгоистка! Ты не понимаешь! Она нуждается в помощи! А ты всё время ищешь повод, чтобы быть недовольной! – выкрикнул он.
– Я не ищу повод быть недовольной! Я так живу! – ответила она. Голос был тихим, но с каждой секундой становился сильнее.
– Ищите другую сиделку, Павел, — сказала она, не оборачиваясь. – Или… ищите другую невестку. Может, следующая окажется покладистее, может, ей понравится играть роль прислуги.
Павел рухнул на стул, его взгляд потух. Она оставила его в этой тишине. Пошла к дверям.
– Стой! – его голос был полон отчаяния.
Но Алиса не остановилась.
– Освободи меня от этих обязанностей, Павел. Я ухожу.
Она закрыла дверь за собой.