— Мало того, что я кормлю твоего мальчишку, так я ещё должен ему бесплатные праздники устраивать?! — бросил он когда-то, и фраза, сказанная мимоходом, осталась занозой на всю жизнь.
Теперь, спустя годы, Дарья услышала другой голос — тихий, сдержанный, словно усталый. Это звонила мать.
— Даша… его не стало.
Никаких рыданий, только усталость. Мать говорила быстро, будто боится, что не сможет закончить. И в трубке сразу стало пусто.
Дарья машинально кивнула, хотя никто не видел. Она закрыла ноутбук, сняла с вешалки куртку, засунула в сумку пару вещей и выбежала из квартиры.
Автобус до родного посёлка тронулся на закате. За окном мелькали серые поля, усталые деревья, заброшенные остановки. Дарья не плакала. Её будто выключили изнутри.
Мать встретила её во дворе. Маленькая, ссутулившаяся, будто за эти сутки стала старше на десять лет.
— Приехала, — только и сказала она.
В доме пахло валерьянкой и затхлым воздухом.
Дарья вскипятила чайник, разложила по столу кружки.
— Мам, когда Артём приедет?
— Он не сможет, — ответ прозвучал глухо. — Не выходит.
Дарья подняла голову, и в глазах зажглось раздражение.
— Не выходит? У нас похороны отца, а у него — не выходит?
— Ты же знаешь, у него дела… — попыталась оправдаться мать.
— А Лиза? Ей тоже дела мешают? Или диван не отпускает?
Мать вздохнула и отвела взгляд.
С Артёмом у Дарьи никогда не было настоящей связи. Он старше на семь лет, жил в другом городе, не звонил неделями. Их отношения напоминали старую фотографию — не рвёшь, но и не смотришь.
Отец ворчал, что пасынок неблагодарен, что всё детство кормил чужого ребёнка.
— Лена, ты хоть понимаешь, что тратишь на него наши деньги?
— Я свои, — тихо возражала мать.
— А потом живёшь на мои.
Дарья знала: когда Артём вырос, он никого не просил о помощи. Сам начал высылать подарки и переводы. И всё равно — в глазах отца он оставался чужим.
Поздним вечером Дарья вышла во двор. Воздух пах сыростью и яблонями. Она набрала номер брата. Гудки. Пауза. Отбой. Через минуту — обратный вызов.
— Ты серьёзно не можешь приехать на похороны? — начала она без приветствия.
— Ты уверена, что хочешь услышать ответ? — спросил он спокойно.
— Хочу.
— Он тебе отец. А мне — никто.
Дарья сжала телефон.
— Он тебя растил, Артём.
— Он меня ломал, — ответил брат. — Пинками и унижениями.
— Ты преувеличиваешь, — попыталась возразить она, но голос дрогнул.
— А ты тогда где была? Когда он швырял мои тетради, когда звал меня нахлебником? Ты затыкала уши. Вот и продолжай.
Дарья почувствовала, как сердце подступает к горлу.
— Он… может, не умел по-другому, — выдохнула она.
— Мне всё равно, — отрезал Артём. — Деньги я перевёл. Хороните сами. Для вас он был мужем и отцом. Для меня — палачом.
Он сбросил вызов.
Дарья опустилась на старую скамью у яблони. Где-то стрекотали кузнечики, на кухне щёлкнули часы. В памяти всплыли картинки — рыбалка с отцом, запах табака, грубые ладони, которыми он когда-то держал её за плечи.
Он ведь любил её. Приносил новогодние подарки, водил на речку. Только подарки были одни — для Дарьи.
Когда-то мама говорила:
— Попроси у завхоза два, пусть и Артёму дадут.
— Нет, — отвечал Сергей. — У меня одна дочь. Мало того, что я кормлю твоего мальчишку, так я ещё должен ему бесплатные праздники устраивать?!
Тогда, в детстве, Дарья даже радовалась — значит, она любимая.
Теперь это звучало, как приговор.
Брат был лучшим во всём — грамоты, турниры, поездки. Дарья — вечная середнячка.
Но дома её всегда жалели, оправдывали, оберегали.
Она жила в иллюзии, что детство было светлым. А теперь слова Артёма словно разбили витраж из воспоминаний — красиво, но осыпается стеклом.
Дарья попыталась мысленно спорить с ним, но память подсовывала кадры — отцовский взгляд, раздражённый шёпот, мамино молчание.
Когда она подняла глаза на небо, воздух стал густым и тяжёлым. Изнутри, будто из самой темноты, послышался голос:
— Смерть не стирает. Она подводит черту.
Дарья дёрнулась, сердце ухнуло.
— Черту?
— Да. Ты думаешь, смерть всё прощает? Нет. Она просто закрывает счёт.
— И что мне теперь делать?
— Живи честно. Не верь, что конец отменяет долг. Собирай свой невидимый багаж осторожно.
Голос исчез. Осталась только ночь, да тихое дыхание матери за стеной.
Дарья сидела неподвижно, чувствуя, как темнота обнимает её, будто хочет сказать:
Теперь всё по-настоящему.