Когда мы только поженились, я верила, что у нас с Лёней будет партнёрство. Что каждый из нас подставит плечо другому в трудную минуту. Что семейная жизнь — это про поддержку, про «мы», а не про «я» и «ты». Я ошибалась.
Он оказался человеком расчётливым. Всё делил: пространство, обязанности, деньги. Особенно деньги. И чем дальше мы жили вместе, тем больше я чувствовала себя не женой, а квартиранткой — в своей же квартире.
Моя любовь медленно вытекала сквозь бытовые унижения. Сначала — почти незаметно. Потом — тяжело, больно и неостановимо.
Работа на кассе меня выматывала. Но Лёня настаивал именно на ней — ведь там платили больше, чем в школе, по моей специальности.
— Что ты там с учительской зарплатой заработаешь? — ворчал он. — Копейки! А в магазине хоть сидишь, не носятся вокруг дети.
Я поддалась. Уволилась и устроилась в супермаркет. С этого момента моя жизнь словно потускнела.
Лёня не воспринимал мою усталость всерьёз. Он трудился программистом, работал удалённо. Вставал, когда хотел. Пил кофе, отдыхал, когда душа требовала. А я весь день напрягалась, сосредоточенная, как струна.
Однажды вечером я заикнулась о покупке нового матраса. Думала, поддержит. Ведь мы спим вместе. Но его ответ ошеломил:
— Хочешь — покупай. Меня и этот устраивает.
— Мы же оба на этой кровати спим, — напомнила я. — И у тебя зарплата в два раза выше — ты получаешь шестьдесят, а я тридцать.
— Тогда копи. Я вкладываться не буду. Я уже вложился — ремонт сделал, мебель купил. Да, квартира твоя, от деда досталась, но теперь я тут хозяин не меньше тебя.
Помощи от него не стоило ждать. Лёня был последователен в своей «политике».
Сразу после свадьбы он заявил: каждый отвечает за свои расходы. На коммуналку и еду — пополам. Больше — ни рубля. И это — после ремонта в моей квартире.
Когда всё шло спокойно, я как-то справлялась. Экономила, отказывала себе в лишнем, но прожить можно было. До тех пор, пока не случалось что-то неожиданное. Тогда — словно в пропасть. Хотелось выть от безысходности.
На матрас я всё-таки накопила. Купила. Лёня с удовольствием начал на нём спать. Совесть его не беспокоила.
Потом сломалась стиральная машина. Он и пальцем не пошевелил.
— Помнишь, сколько я в ремонт вложил? — напомнил он.
— Но я же стираю и твои вещи! — воскликнула я.
— Стирай дальше. Я сказал: не участвую.
Мне пришлось брать кредит. И каждый месяц я отдавала часть жалкой зарплаты, не просрочив ни одного платежа.
Когда кредит был выплачен, магазин внезапно закрылся. Я осталась без средств. Без копейки.
Лёня бесился. Кричал, называл меня нахлебницей, требовал срочно найти работу.
Я и сама не хотела сидеть без дела. Но откликнуться не успевала — все вакансии расхватывали вмиг.
Два месяца я жила на его средства. Он не забывал мне это напоминать. А потом пришёл шанс — подруга Вера позвонила:
— У нас в языковой школе учителя ищут. Я за тебя начальству сказала. Придёшь на собеседование?
Я согласилась. И уже на следующий день устроилась. Зарплата — сто тысяч. С перспективой роста.
Я вернулась домой с сияющими глазами. Но Лёня только кивнул и пробормотал, что у него «срочная задача».
Через месяц я получила первые сто тысяч. Смогла вылечить зубы, обновить гардероб, впервые за долгое время почувствовала вкус к жизни.
Лёня злился. Видел, как я изменилась, и раздражался. Говорил: «Приземлись!»
А потом начал тянуть деньги. Начал с коммуналки:
— У тебя доход больше — ты и плати.
Я промолчала. Но когда он потребовал купить ему новый компьютер, я сказала: хватит.
Заговорила о разводе. Попросила его уйти. Он пытался устроить скандал, но понял: бесполезно.
Я сменила замки. Переделала квартиру под себя. И с этого дня началась моя новая жизнь — без Лёни.