— Подождите, не закрывайте кабину! — я успела вставить ладонь в узкую щель, створки подались и открылись, и я, смеясь от переполнявшего восторга, шагнула внутрь.
В пакете шуршала открытка «Папочке», а на телефоне горела синяя кнопка «видеосообщение». Я собиралась записать ему, как доктор, улыбаясь, показал два крошечных огонька на УЗИ. Два. Два! Даже воздух пах чем-то свежим, похожим на детскую палату после ремонта.
— Кирилл на месте? — спросила я у девушки за стойкой, прижимая пакет к животу.
— Он у входа, на улице, — та кивнула. — Кажется, разговаривает с клиенткой.
«Прекрасно, — мелькнуло у меня, — зато увижу его глаза, когда скажу: “Мы станем родителями. Сразу дважды”».
Я вышла и сразу его заметила: дождливый серый свет, асфальт, блестящий от капель, и Кирилл — высокий, уверенный, облокотившийся на перила. Рядом с ним женщина — ухоженная до кончиков волос, будто ветер боялся коснуться её локонов. Она смеялась, он тихо что-то произнёс — и у меня возникло ощущение, что я смотрю чужое кино.
— Кирилл! — позвала я, но голос надломился. Женщина легко положила ладонь ему на плечо, приблизилась — и он поцеловал её. Настоящим поцелуем.
Я задохнулась. Открытка «Папочке» выскользнула и шлёпнулась в лужу. Золотые буквы растеклись, как сахар в чае. Внутри, рядом с двумя маленькими сердцами, что-то треснуло.
Он случайно обернулся — и застыл. Наши глаза встретились. Я подняла открытку, мокрую, бессмысленную, и промолчала.
— Лера… ты здесь? — он шагнул ко мне, но я переступила через его «Лера», словно через осколок.
— Любуюсь, — произнесла я холодно. — Красиво целуетесь. Часто здесь репетируете?
Женщина не отвела взгляда. Она медленно провела пальцем по лакированной сумочке и чуть прищурилась.
— Марина, подожди, — неловко сказал Кирилл. — Это неожиданность.
— Для меня — да. А для тебя?
— Лера, не здесь…
— А где? В цветочном? В роддоме, где меня сегодня поздравляли? Мы ждём двоих, Кирилл. Двоих.
Он отшатнулся, как от огня. Марина едва заметно улыбнулась.
— Поздравляю, — произнесла она сухо.
— Поздравляю? — усмехнулась я. — Поздравление — это когда понимаешь, что годы борьбы были не впустую. А у тебя — новая жизнь. Только я в неё не вписываюсь. Так?
Он отвёл взгляд.
— Мы с Мариной… давно вместе.
— Сколько? — спросила я.
— Пять лет.
Мир качнулся. Те самые пять лет, пока я лежала под капельницами, выбирала мебель, верила в «наше завтра».
— Ты предатель, — выдохнула я. — И вы, Марина, тоже.
— Не смей её оскорблять, — сорвался он. — Она мой руководитель и любимая женщина.
— А я кто? Временная сотрудница? — я сглотнула. — Я ношу твоих детей, Кирилл. Двоих.
Марина посмотрела прямо, без жалости.
— Я устала от спектакля, — сказала она. — Кирилл, поговори с Лерой потом.
Я развернулась и ушла — так быстро, как позволял живот.
Я добралась до квартиры, долго стояла под душем, потом легла, уткнувшись в полотенце. Телефон не умолкал: «Кирилл, Кирилл, Кирилл». Я отключила звук.
Вечером дверь щёлкнула. Он вошёл.
— Нам надо поговорить, — сказал он.
— Нам — уже нет, — отвернулась я. — Ты всё сказал у офиса.
— Лера, не усложняй. Я подам на развод. Это лучше для всех.
— Для всех — это для вас двоих, — прошептала я.
И тогда вошла Марина. Духи пахнули цитрусом.
— Я помогу, — произнесла она. — Сниму квартиру, дам денег. Но условие одно.
— Какое?
— У вас будет двойня. Одного ребёнка оставите себе. Второго — нам. Всё оформим. Я не могу иметь детей. Так все будут довольны.
— Вы серьёзно? — мне стало страшно и смешно одновременно. — Отдать ребёнка, как щенка?
— Вы не справитесь одна, — сказала она спокойно.
— Я слышала о чудовищах, — прошептала я. — Но они жили в сказках.
— Не драматизируй, — резко сказал Кирилл. — Решение разумное.
— Это не разум, — ответила я. — Это торговля.
Я закрыла шкаф, собрала вещи, документы и маленькие носочки. В дверях он сказал:
— Подумай.
— Я подумаю только о них, — оглянулась я. — О двух жизнях внутри.
И ушла.
Город светился мокрыми витринами. Чемодан гремел колёсами, живот отзывался на каждый шаг. У перекрёстка остановилось такси. Водитель, худой парень с добрым усталым взглядом, опустил стекло:
— Куда вам? Вам нельзя так.
— Я не знаю, — честно ответила я.
— Тогда садитесь. Хоть согреетесь. Я Олег.
— Лера.
В салоне пахло чаем. На панели фотография: мужчина и мальчик ловят мыльные пузыри.
— Что случилось? — спросил он.
Я коротко рассказала. «Шесть лет лечения», «двойня», «он с другой», «они хотят ребёнка».
— Понятно, — сказал он спокойно. — Поедем ко мне. У меня две комнаты. Живу с сыном. Ночь переночуете. Если страшно — уйдёте утром.
— Вы нормальный вообще? — рассмеялась я сквозь слёзы.
— И вы меня не знаете, — усмехнулся он. — Но чай у меня вкусный.
Я кивнула:
— Поехали.
Дома у Олега было светло и пусто по-семейному. Он поставил чайник, расстелил диван.
— Хотите говорить или спать?
— И то, и другое.
Мы смеялись устало. А потом я заплакала. Он просто подвинул печенье и сел рядом.
— Спасибо, — прошептала я.
— Если бы не я, нашли бы кого-то другого, — ответил он. — Мир иногда подбрасывает мягкие ступеньки.
Я осталась. Сначала на ночь. Потом на неделю. Мы искали жильё, он помогал. Я дышала заново.
Я родила в феврале. Двух мальчиков. И впервые плакала от радости.
На следующий день к палате пришли Кирилл и Марина.
— Я пришла за своим ребёнком, — сказала она.
— Уходите, — ответила я спокойно. — Здесь спят дети. Торги не проводим.
Они пытались давить папками и словами. Но охрана вывела их.
— Ты пожалеешь, — бросил Кирилл.
— Возможно, — сказала я. — Но не сегодня.
Мы вернулись к Олегу. Его сын Егор приклеил к двери надпись «ТИШИНА» и объявил, что теперь у нас дома «два птенца». Я смеялась впервые по-настоящему.
Ночи были тяжёлыми. Я путала имена, пела песни, которых никогда не знала. Олег вставал, готовил смесь, приносил воду.
— Почему ты всё это делаешь? — спросила я.
— Потому что рядом вы, — ответил он. — И потому что когда-то меня тоже вытащили из пустоты. Теперь моя очередь.
Мы нашли адвоката, и суд длился почти год. Попытку «оформить» ребёнка признали аморальной. У Кирилла остались лишь редкие права на встречи под контролем. Марина исчезла.
— Победа, — сказала адвокат. — Теперь живите.
Мы начали жить. Не идеально, а по-настоящему. Я работала ночами, варила кашу по утрам. Олег учил малышей дуть на горячее и меня — просить помощи.
Весной он сказал:
— Лера… останься. Не как квартирантка. Как ты.
— Я уже осталась, — улыбнулась я.
Летом мы расписались. Егор держал шары и объявил, что он «старший брат двух малышей».
Теперь у нас дома тёплый хаос: рисунки на холодильнике, деревянные динозавры, споры за кнопку тостера. По вечерам Олег наклоняется ко мне:
— Ты устала?
— Да. Но это хороший тип усталости.
А недавно врач снова повернул экран УЗИ — и я увидела ещё одну крошечную луну.
— Поздравляю, — сказал он. — У вас будет ребёнок.
Я вышла на улицу. Воздух пах липой. Олег ждал у перил.
— Ну? — спросил он.
— Будем снова не высыпаться, — улыбнулась я.
— Согласен, — ответил он. — И ещё один торт на первый день рождения.
Мы смеялись. В моём смехе не было больше соли.
Иногда мне пишут из прошлого. Недавно пришло сообщение от Кирилла: «Хочу увидеть сыновей». Я посмотрела и ответила: «Они ещё малы. Сами решат, когда вырастут».
Я не знаю, кем они станут. Но я точно научу их различать помощь и торговлю, любовь и собственничество.
— Мам, а почему у нас столько пледов? — спросил Егор.
— Потому что когда дома тепло, — ответила я, — это видно даже по вещам.
Теперь я иду своей дорогой. И если на пути появляются лужи — мы всей семьёй прыгаем через них вместе. Потому что мы семья. Настоящая. Где всё — по любви.
— Олег, — говорю я иногда вечером. — Спасибо за чай.
— Всегда, — отвечает он. — У меня его много. А вот тебя — одна. Берегу.
Я закрываю глаза и слышу, как внутри двигается маленькая планета. Я больше не боюсь будущего. Там нет места тем, кто делит детей пополам. Там есть место тем, кто умеет накрыть пледом и держать ладонь рядом, пока ты дышишь.