Вероника не была сентиментальной. По крайней мере, так она сама себе твердила. Жизнь рано научила её не ждать помощи — особенно от тех, кто должен был быть защитой и опорой. После смерти матери отец стал другим: сначала замкнулся, потом — запил. Дом, в котором когда-то пахло маминым пирогом и кипячёным молоком, быстро превратился в прибежище чужого человека с бутылкой в руках.
Сначала она пыталась быть терпеливой. Уговаривала, вытаскивала из запоев, водила на кодировку. Работала на двух работах, чтобы оплачивать квартиру и еду. Но однажды он выгнал её. «Взрослая уже. Сама справишься». Это стало поворотным моментом.
Прошли годы. Вероника сняла крохотную комнату, училась, выживала, экономила каждую копейку. Когда узнала, что отец выставил квартиру на продажу — сердце пропустило удар. Не из-за отца. Из-за квартиры. Это был её дом. Единственное место, где она когда-то чувствовала себя в безопасности.
Она приняла решение сразу. Нашла риелтора. Пересчитала сбережения. Взяла в долг. Но сделала это. Вернула себе то, что было отнято — не просто стены и потолок. Вернула контроль над собственной жизнью.
Четвертого апреля состоялась сделка купли-продажи. Вероника всё же не пошла в МФЦ. Оформление прошло дистанционно, встречаться не пришлось. Электронную подпись помог оформить всё тот же агент, объяснил все шаги. Документы отправили на регистрацию.
На следующий день, около четырёх часов, она проверила. Владельцем значилась уже она, подтверждение пришло в личный кабинет. А следом раздался звонок:
— Вероника Юрьевна? Поздравляем, квартира теперь ваша. Документы и ключи можно будет забрать завтра.
— Спасибо, — прошептала она и осознала, что плачет.
Она выкупила свою родную квартиру. Дом, в котором прошло детство… Место с тысячами воспоминаний…
Восьмого апреля, во вторник, в свой единственный выходной, ближе к вечеру, Вероника стояла у двери квартиры. В руках — сумка с вещами и знакомая связка ключей от отца. Риелтор заверил, что тот уже съехал. От волнения пальцы дрожали, она несколько раз промахнулась мимо замка.
Дверь отворилась, и Вероника переступила порог. Воздух был тяжёлым — пахло старостью, алкоголем и чем-то кислым. На полу — бутылки, на столе — грязная посуда. Но стены были прежними, окна — знакомыми, а на карнизе висели мамины занавески — выцветшие и порванные.
Она обошла комнаты. Здесь раньше стояла её кровать. Там — швейный столик матери. На кухне они пили чай и обсуждали, как жить дальше.
Звонок в дверь прервал воспоминания.
Вероника посмотрела в глазок. За дверью стоял Алексей с пакетом. Похоже, за вещами.
Она отворила.
Отец стоял неуверенно, пьяный, но не до потери сознания. Увидев дочь, замер.
— Вероника? — пробормотал он. — Ты… Ты что тут делаешь?
— Живу, — ответила она спокойно. — Это теперь мой дом.
— Твой? — Алексей ухватился за косяк. — Как это… Я ж продал… Агент говорил, покупатель есть… Подписали только вчера… Думал, ещё месяц здесь перекантуюсь…
— Покупатель — это я, Алексей Николаевич.
Лицо отца менялось: от замешательства — к злости.
— Ты?! — крикнул он так, что в соседях зашевелились. — Откуда деньги? Как ты смогла?!
— Заработала, — проговорила она отчётливо. — Работала днями и ночами. Копила. На всём экономила. И купила. На свои.
— Ты смеешь мне говорить это?! — Алексей бросился внутрь, но Вероника закрыла проход. — Я же отец твой! Воспитывал тебя! Должна теперь помогать!
— Помогать? — переспросила она. — Когда мама умирала, а вы пропадали в гаражах с друзьями? Или когда я на лечение вам деньги отдавала, а вы через неделю запили? Или когда вы выгнали меня из дома, потому что я «должна взрослеть»?
Она дышала тяжело, голос крепчал.
— Вы сказали, чтобы я жила самостоятельно. Ну вот. Теперь это мой дом. Мои правила.
— Вероника, доченька, пойми… — голос стал жалобным. — Мне некуда идти. Денег нет. Всё ушло на долги. Помоги, хоть временно…
— Алексей Николаевич, что значит — «встать на ноги»? Готовы бросить пить, устроиться на работу?
— Конечно! Я почти не пью уже. Работа найдётся. Дай только время.
Вероника посмотрела на него — с покрасневшими глазами, дрожащими пальцами, с перегаром. На человека, который сам же её когда-то выгнал.
— Нет, — произнесла она. — Не пущу.
— Как нет?! — заорал он. — Я твой отец! Права имею!
— Какие права? Матери? Её давно нет. Вы сами сказали, чтобы я уходила. Так что теперь — моё жильё, мои условия.
— Неблагодарная! — зарычал он. — Всю жизнь на тебя положил!
— Довольно, — сказала Вероника и стала закрывать дверь.
Алексей упёрся ногой в проём.
— Не смей закрывать! Я имею право! В суд подам!
— Знаете, мама однажды сказала: «Доченька, не давай себя в обиду. Даже если это самые родные». Мудрая была женщина.
Она захлопнула дверь. Замок щёлкнул.
Снаружи раздавались угрозы, потом мольбы. Потом — тишина.
Вероника стояла у двери и тяжело дышала. Мысль мелькнула: а стоило ли возвращаться?..
На следующий день началось самое трудное.
Алексей Николаевич не сдался. Он приходил к подъезду, стучал по почтовым ящикам, сидел на лавке и громко разговаривал с прохожими. Кричал, что его дочь — предательница. Что выгнала старика на улицу, в нищету. Соседки ахали, переглядывались, качали головами.
— Вероника, это что, правда? — однажды спросила Анна Васильевна с первого этажа. — Совсем не пускаешь? Хоть бы приютила ненадолго…
— Он выгнал меня, когда я нуждалась, — ровно сказала Вероника. — Сейчас — просто справедливость.
— Ну не знаю… всё-таки родной человек, — вздохнула та.
Вероника не спорила. Просто молча поднялась по лестнице. Она не собиралась больше никому ничего доказывать.
Но отец продолжал. Он звонил в дверь, угрожал, а однажды даже пришёл с каким-то смутным знакомым и пытался взломать замок. Вероника вызвала полицию. После этого Алексей исчез на несколько дней, но вскоре вернулся — ещё более агрессивный, с пакетами, с оскорблениями, с настойчивыми обвинениями в неблагодарности.
Однажды он пришёл в дождь, мокрый насквозь, сел на ступеньки и сидел, пока его не выгнали соседи.
А спустя ещё неделю произошло то, что заставило содрогнуться даже самых терпеливых жильцов подъезда.
Вероника вернулась с работы и обнаружила, что дверь исцарапана, замочная скважина выломана, а почтовый ящик сорван. На полу лежала отвёртка.
Полиция приехала быстро. Соседи подтвердили — Алексей Николаевич. Пьяный, бормотал, что «вернёт своё».
На этом всё не закончилось.
Когда его арестовали за попытку взлома чужого имущества, а потом ещё и уличили в краже с дачного участка, — соседи замолчали. Сочувствие сменилось отстранённостью.
— Прости нас, Вероника, — сказала Анна Васильевна. — Ты была права. Не надо было тебе мешать. Мы просто не знали всего.
Вероника кивнула.
Позже пришло письмо из СИЗО. Тетрадный лист, корявый почерк, просьбы, клятвы, мольбы. Она не открыла даже второго письма.
К осени квартира стала её убежищем. Чистой, тихой. Она работала, копила, обставляла дом — шаг за шагом восстанавливая пространство, в котором можно жить.
И когда зимним вечером она впервые за долгое время просто заварила чай, села на подоконник и посмотрела в окно, — поняла: она спасла не только себя. Она спасла своё будущее.