На кухне стоял тёплый запах корицы и ванили — пирог, только что вынутый из духовки, медленно остывал на столе.
Ольга стояла у раковины, моющая вода шуршала, а за окном медленно кружил редкий ноябрьский снег. Двор серел, листья липли к мокрому асфальту. Она бросала короткие взгляды в окно, будто в надежде, что там что-то изменится.
Павел сидел за столом, уткнувшись в планшет. Новости листались с ленивым шелестом пальцев по экрану.
— Опять этот министр… — буркнул он и отложил устройство. — Всё одно и то же.
Неожиданно раздался звонок в дверь. Звонкий, настойчивый, без пауз. Павел машинально взглянул на настенные часы.
— Это мама, — сказал он с легким вздохом, как человек, заранее знающий исход встречи.
Ольга вытерла руки о полотенце. Внутри что-то сжалось.
Визит свекрови всегда был как контрольная работа, на которую не готовишься, но знаешь — спросят всё до последней запятой.
Дверь открылась, и Валентина Сергеевна вошла, как хозяйка.
Невысокая, подтянутая, с аккуратной стрижкой и холодным взглядом, она окинула квартиру взглядом, от которого у Ольги внутри шевельнулась старая, забытая злость.
— Опять шторы криво висят, — отметила она, снимая пальто и протягивая его Ольге, словно гардеробщице. — И тюль давно пора погладить. Женщина должна создавать уют, а не сидеть за телефонами.
— Привет, мама, — Павел поцеловал её в щеку и сделал вид, что не заметил тона.
— Здравствуй, сынок. Я тебе витамины принесла — ты ведь кашлял в прошлый раз. И вот — носки, тёплые, Марина связала, моя подруга. С узором, тебе понравятся.
Ольга невольно сжала губы. Всё по привычному сценарию.
Ни ей, ни Вите, их восьмилетнему сыну, в этой сумке никогда ничего не находилось.
За десять лет брака — ни открытки, ни мелочи, ни шоколадки. Только Павлу — всё внимание, забота, подарки, советы. Остальные — тень за его спиной.
Сначала это обижало, потом ранило, а потом просто приучило к равнодушию. Как фон, с которым живёшь — неприятный, но постоянный.
Они сели пить чай. Ольга подала пирог, Валентина Сергеевна аккуратно нарезала себе кусочек — так, чтобы крошки не рассыпались.
Говорила она, как всегда, много — о соседке, внучке подруги, новой диете, и, конечно, о том, как Павлу нужно питаться и как ему не стоит так много работать.
Ни одного вопроса Ольге. Ни слова Вите, который тихо рисовал за соседним столом.
А потом Валентина Сергеевна отставила чашку, чуть торжественно подняла подбородок.
— У меня через месяц юбилей. Пятьдесят пять. Всё-таки возраст серьёзный.
Я хочу отметить достойно, — произнесла она с видом, будто объявляет о вручении награды.
— Конечно, мама, — Павел кивнул. — Куда пойдём? В ресторан?
— В ресторан? — фыркнула она. — Зачем? Это дорого и показушно. Соберу близких у себя дома. А вот подарок… Подарок должен быть особенным.
— Она выдержала паузу. — Хочу новый смартфон. Последней модели. Самый хороший. Чтобы камера — как у фотографа, и памяти — с запасом. Все подруги уже такие купили, а я одна отстаю от жизни.
Ольга чуть не поперхнулась чаем. Она знала, сколько стоит такой телефон.
Это была половина их с Павлом зарплаты. А они копили на стиральную машину — старая вот-вот перестанет крутить барабан.
— Мам, — осторожно произнёс Павел, — это довольно дорогой подарок.
— Дорогой? — возмутилась свекровь. — Это же юбилей! Раз в жизни бывает.
И потом — вы же все вместе подарите. От всей семьи: ты, Ольга и Витя. По-честному.
Ольга поставила чашку на блюдце. Фарфор глухо звякнул.
— Вы хотите, чтобы мы, всей семьёй, купили вам телефон за такую сумму? — спросила она ровно.
— А что тут странного? — удивилась Валентина Сергеевна. — Дети должны радовать родителей. Это нормально.
— Дети, — тихо повторила Ольга. — Только вот вы всё эти годы радуете подарками исключительно своего сына.
Ни мне, ни Вите — ничего. Даже шоколадки. Ни на мой день рождения, ни на его. Зато Павлу — всегда что-то. Мы с сыном просто наблюдаем.
И теперь вы хотите, чтобы мы все вместе купили вам телефон?
Повисла тишина. Павел нахмурился, отставив чашку.
Валентина Сергеевна побледнела.
— Я не понимаю, о чём ты, — произнесла она холодно. — Я дарю то, что считаю нужным. Павел — мой сын. Моя кровь. А вы…
— Мы — его семья, — твёрдо сказала Ольга. — Я — его жена. А Витя — ваш внук. Но вы ведёте себя так, будто нас нет.
А теперь, когда нужен дорогой подарок, мы вдруг снова «вся семья»?
— Оля, хватит, — тихо произнёс Павел.
— Нет, не хватит! — она резко повернулась к нему. — Я устала молчать.
Твоя мама не принимает ни меня, ни нашего ребёнка.
Витя уже спрашивает, почему бабушка дарит подарки только тебе. Что я должна ему сказать?
— Внук — это другое, — неуверенно сказала Валентина Сергеевна. — Я его тоже люблю.
— Любовь — это не слова. Это внимание. Интерес.
Вы хоть раз спросили, чем он увлекается? Что ему нравится?
Вы даже не знаете, как зовут его учительницу.
Зато носки своему взрослому сыну приносите при каждом визите.
— Я не обязана оправдываться! — вспыхнула свекровь. — Я растила сына одна! Я всю жизнь ради него жила!
— Мама, — вдруг жёстко сказал Павел, поднимаясь. — Хватит.
Он редко повышал голос. Оба удивились.
— Оля права. Я всё видел, просто не хотел ссор. Но это неправильно.
Ты никогда ничего не дарила ни Оле, ни Вите. И если хочешь, чтобы мы дарили тебе что-то от всей семьи — относись ко всем одинаково.
Иначе это выглядит так, будто ты просто пользуешься нами, когда тебе нужно что-то дорогое.
Валентина Сергеевна будто остолбенела. Губы дрожали.
— Понятно, — тихо сказала она. — Значит, вот как вы ко мне относитесь. Я, которая ночей не спала, работала на двух работах, чтобы у тебя всё было.
А теперь ты — против меня. Вместе с ней.
— Мы не против тебя, мама, — устало сказал Павел. — Мы за справедливость.
— Всё ясно, — коротко ответила она, встала, надела пальто и, не глядя, сказала: — Не утруждайтесь подарками. Обойдусь.
Она вышла.
Дверь закрылась тихо, но звук отозвался в груди Ольги пустотой.
Прошла неделя. Никто никому не звонил.
Дома стояла странная тишина, будто даже радио звучало глуше.
Как-то вечером Витя спросил:
— Мам, а мы поссорились с бабушкой?
— Почему ты так думаешь? — спросила Ольга, пригибаясь к нему.
— Она давно не приходит, — ответил мальчик просто.
Ольга сжала его ладонь.
— Мы просто немного поспорили. Но это взрослое. Всё наладится.
— Я хочу ей подарок сделать, — сказал он, доставая из портфеля листок. — Нарисовал нас всех — тебя, папу, бабушку. Смотри.
На рисунке все держались за руки. Даже бабушка — с улыбкой.
Ольга почувствовала, как что-то кольнуло под сердцем.
В субботу утром в дверь позвонили.
На пороге стояла Валентина Сергеевна.
Без макияжа, в простом пальто, с двумя пакетами в руках. Взгляд — неуверенный.
— Я… к вам, — тихо сказала она.
— Проходи, мама, — сказал Павел.
Она вошла на кухню, достала из пакета яркую коробку.
— Это Вите. Набор для творчества. Я вспомнила, что он любит рисовать.
— А это тебе, Ольга, — из второго пакета она достала шелковый шарф. — Увидела — подумала, что цвет тебе подойдёт.
Ольга взяла шарф. Он был мягкий, нежно-персиковый.
Это был первый подарок за десять лет.
— Спасибо, — сказала она.
— Я много думала, — тихо произнесла свекровь. — Мне тяжело было одной.
Когда Павел женился, я будто осталась за дверью. Мне казалось, вы забрали у меня сына. Я держалась за него, как за единственное. А вас просто не замечала. Простите.
Я не хочу, чтобы Витя думал, что я его не люблю.
В этот момент Витя выскочил из комнаты.
— Бабушка! — крикнул он и обнял её. — Я тебе рисунок нарисовал!
Она растерялась, но улыбнулась, прижимая мальчика к себе.
— Спасибо, солнышко.
— Насчёт юбилея, — пробормотала она, глядя в чашку. — Забудьте. Я отмечу с подругами. Вам ничего не нужно дарить.
— Нет, мама, — сказал Павел. — Мы будем вместе. Это правильно.
На день рождения они подарили ей телефон — не флагман, но хороший.
Она поблагодарила, но в глазах промелькнуло разочарование.
После праздника всё постепенно вернулось.
Подарки снова были только Павлу.
Когда он однажды осторожно спросил:
— Мам, почему опять? —
Она отмахнулась:
— Потому что хочу. Ерунду мне подарили — лучше бы вообще ничего не дарили.
Павел вздохнул и не стал спорить.
А Ольга просто посмотрела в окно и подумала, что, наверное, некоторых людей не меняет даже искренность.
Они способны лишь ненадолго притвориться добрыми, чтобы потом всё вернуть на круги своя.
Но теперь она не злилась.
Просто поняла: ждать благодарности там, где её нет, — всё равно что надеяться согреться от холода.